Гуго оправился на сѣдлѣ и поѣхалъ къ большой Пустерлѣ, провожаемый цѣлой толпой народа, между тѣмъ какъ дамы махали ему платками на своихъ балконахъ.

Маркизъ де Сент-Эллисъ въ раздумьи ѣхалъ рядомъ съ нимъ.

Доѣхавъ до того мѣста, откуда надо было начать спускъ, Гуго остановился на минуту и взглянулъ внизъ на дно этого обрыва, будто вырубленнаго топоромъ великана между двумя рядами домовъ. Конь вытянулъ шею, поднялъ уши и фыркнулъ, взглянувъ тоже въ эту пропасть.

Фиговыя деревья, освѣщенныя солнцемъ, простирали тамъ и сямъ свои вѣтки съ блестящими листьями черезъ стѣны дворовъ и бросали двигающуюся тѣнь на бѣлые фасады сосѣднихъ домовъ. Раскрытыя окна были полны тѣсными кучами смотрящихъ внизъ головъ.

Маркизъ взглянулъ на Пустерлю черезъ голову своего коня, который сталъ надъ самымъ обрывомъ, какъ вкопанный.

— Гм! промычалъ онъ, эта прогулка могла бы считаться въ числѣ двѣнадцати подвиговъ Геркулеса!

И дотронувшись до руки Гуго, онъ спросилъ его:

— Ты твердо рѣшился? Подумай, что тутъ не ты будешь защищать свою жизнь: она зависитъ отъ коня — или даже отъ перваго камня, который попадется ему подъ ноги!

Вмѣсто отвѣта, Гуго поклонился толпѣ и тронулъ поводья. Жеребецъ перебралъ ногами, отступилъ назадъ и взвился на дыбы. Гуго далъ шпоры, онъ фыркнулъ и нерѣшительно ступилъ ногой на скользкіе камни спуска. Настало мертвое молчаніе. Теперь Гуго, еслибъ и захотѣлъ, ужь не могъ вернуться назадъ: негдѣ ужь было повернуть коня.

Такая же точно толпа, какая была наверху, собралась и внизу, на берегу рѣки. Сверху видѣнъ былъ только крупъ лошади, снизу — только грудь. Она какъ будто висѣла на воздухѣ. Каждый шагъ, который она пробовала сдѣлать внизъ по обрыву, заставлялъ всѣхъ невольно вздрагивать. Она подвигалась медленно, со страхомъ, выставивъ уши впередъ, раздувши красныя ноздри; копыта ощупывали осторожно малѣйшія щели между голышами, прежде чѣмъ ступить ногой. Иногда всѣ четыре подковы скользили разомъ, конь садился назадъ и ползъ внизъ по кручѣ. На половинѣ спуска нога попала на камень; конь споткнулся и ужь всѣмъ казалось, что человѣкъ съ лошадью вотъ вотъ оборвутся въ страшную пропасть. Раздался общій крикъ ужаса, но жеребецъ сдѣлалъ скачокъ и сталъ твердо.

— Ахъ! какъ страшно! вскричалъ Коклико. Я ужь думалъ, что все кончено!

— Не было написано въ книгѣ судебъ, сказалъ Кадуръ. Маркизъ просто не дышалъ. Онъ впился глазами въ Гуго и слѣдилъ за малѣйшимъ его движеніемъ; ловкость его, хладнокровіе, смѣлость были по истинѣ изумительны.

— И подумаешь, что я чуть-чуть не раскроилъ голову этому молодцу! шепталъ онъ; хорошо, что я былъ тогда такъ неловокъ!

Передъ Гуго и Овсяной Соломенкой оставалось внизъ какихъ-нибудь десять шаговъ. Гуго смѣло далъ шпоры коню и однимъ скачкомъ, собравъ ноги, жеребецъ спрыгнулъ на гладкую и ровную землю. Раздались восклицанія и въ одну минуту всѣ платки и всѣ шляпы полетѣли вверхъ. Маркизъ, отирая слезы, бросился впередъ и упалъ въ объятія Гуго.

— Уфъ! сказалъ онъ, довольно и одного разу; больше ужь не надо.

Гуго не слушалъ его и глазами искалъ во всѣ стороны.

— Ахъ! да, Брискетта! вспомнилъ и маркизъ. Смотри, вотъ она!

И рукой онъ указалъ на Брискетту, блѣдную, уничтоженную, опустившуюся у подножія стараго креста. Цѣлая стѣна зрителей отдѣляла ихъ другъ отъ друга. Взрывъ восклицаній поразилъ бѣдную дѣвушку и, объятая ужасомъ, думая, что случилось несчастіе, она вскочила на ноги, увидѣла Гуго, вскрикнула, улыбнулась и, шатаясь, прислонилась опять къ кресту. Гуго хотѣлъ броситься къ ней, но она поспѣшно опустила вуаль на лицо и исчезла въ толпѣ, какъ куропатка во ржи.

Жизнь Брискетты была весела, какъ пѣсенка, сердце — свѣтло и легко, какъ текучая вода. Гуго обожалъ ее, Брискетта тоже его любила, но между обоими ними была замѣтная разница. Однакоже дѣвушка вполнѣ отдавалась очарованію любви, съ помощью впрочемъ веселаго мая мѣсяца, и если Гуго не уставалъ скакать между Тестерой и Вербовой улицей, то и она также не уставала дожидаться его у себя на балконѣ. Агриппа только потиралъ себѣ руки.

Одинъ развѣ Овсяная-Соломенка и могъ бы пожаловаться.

Иногда, бѣгая по городу за покупками или просто, чтобы погулять на солнышкѣ, Брискетта удивлялась такому постоянству Гуго ежедневно изъ дня въ день скакать къ ней, несмотря ни на вѣтеръ, ни на дождь, лишь бы только увидѣть ее, и спрашивала себя, на долго-ли хватитъ такой любви. Ей сильно хотѣлось разъяснить себѣ этотъ вопросъ, и одинъ разъ утромъ, между двумя поцѣлуями, когда облака принимали уже розовый оттѣнокъ на востокѣ, она вдругъ спросила Гуго:

— Ты пріѣдешь опять сегодня вечеромъ?

— Сегодня вечеромъ? что за вопросъ!… да и завтра — и послѣ завтра — и послѣ-послѣ завтра…

— Значитъ, всегда?

— Да, всегда,

— Странно!

Гуго взглянулъ на нее съ удивленіемъ; сердце у него слегка сжалось.

— Что это съ тобой сегодня? вскричалъ онъ. Не больна-ли ты? Нѣтъ, я думаю… Должно-быть, какая-нибудь невѣдомая мнѣ фея присутствовала при твоемъ рожденьи.

— Это почему?

— Да потому, что каждую ночь, въ одинъ и тотъ же часъ, ни одной минутой не позднѣй, какова бы ни была погода, каково бы ни было разстояніе, я слышу твои шаги подъ моимъ балкономъ, и никогда ни на лицѣ твоемъ, ни въ глазахъ, ни въ словахъ твоихъ, ни въ выраженіи твоей любви, я не подмѣтила ни малѣйшаго признака усталости или скуки, ни малѣйшей тѣни разочарованія или пресыщенія. Каковъ ты былъ сначала, такимъ и остался.

— Что-жь въ этомъ удивительнаго?

— Да все… самый фактъ, во-первыхъ, а потомъ… да подумай самъ, что ты говоришь! Да знаешь-ли ты, что вотъ ужь четыре или пять мѣсяцевъ какъ ты меня любишь?

— Ну, такъ что жь?

— Ты не думаешь же вѣдь однако жениться на мнѣ?

— А почемужь нѣтъ?

— Ты, ты, Гуго де Монтестрюкъ, графъ де Шаржполь, ты женишься на мнѣ, на Брискеттѣ, на дочери простаго оружейника?

— Я не могу жениться завтра-же — это ясно; но я пойду къ матери и, взявъ тебя за руку, скажу ей: я люблю ее; позвольте мнѣ жениться на ней!

Живое личико Брискетты выразило глубокое удивленье и вмѣстѣ глубокое чувство. Тысяча разнообразныхъ ощущеній, радость, изумленье, нѣжность, гордость, немножко также и задумчивости — волновались у ней въ душѣ и отражались въ ея влажныхъ глазахъ, какъ тѣнь отъ облаковъ отражается въ прозрачной, чистой водѣ. Вдругъ она не выдержала, бросилась на шею Гуго и, крѣпко цѣлуя его, сказала:

— Не знаю, что со мной дѣлается, но мнѣ хочется плакать; вотъ точно такъ, какъ въ тотъ день, когда ты спускался верхомъ съ большой Пустерли…. Посмотри, сердце у меня такъ и бьется въ груди. — Ахъ! если бы всѣ люди были похожи на тебя!…

Она разсмѣялась сквозь слезы и продолжала:

— И однако-жь, даже въ тотъ день, когда ты чуть не сломалъ себѣ шею изъ-за этихъ вотъ самыхъ глазъ, что на тебя теперь смотрятъ, ты не былъ въ такой сильной опасности, какъ сегодня!

— Въ опасности?

— Смерть — это дѣло одной минуты; но цѣпь, которую нужно носить цѣлую жизнь и которая давитъ, чиститъ, — вотъ что ужасно! Слушай, другъ мой: я не допущу, чтобы твоя мать, графиня де Монтестрюкъ, была огорчена твоимъ намѣреніемъ жениться на мнѣ и поставлена въ непріятную необходимость отказать тебѣ, что она. и сдѣлала бы, разумѣется, съ перваго же слова, и въ чемъ была бы совершенно права — но я дамъ тебѣ самое лучшее, самое живое доказательство привязанности, какого только ты можешь ожидать отъ моего сердца. Ты не поведешь меня съ собой въ Тестеру, но будешь по прежнему ѣздить сюда ко мнѣ, пока я сама здѣсь буду.

— Но….

Брискетта прервала его поцѣлуемъ:

— Ты показалъ мнѣ, какъ сильно меня любишь. — А я покажу тебѣ, оставляя тебѣ полную свободу, какъ ты мнѣ дорогъ…. У всякаго изъ насъ своего рода честность.

Гуго ничего больше и не могъ добиться. Заря уже занималась Брискетта толкнула его къ балкону.

Немного спустя, Гуго засталъ однажды Брискетту блѣдною, разстроенною, сильно озабоченною посреди разбросанныхъ въ комнатѣ узловъ; всѣ шкафы были раскрыты, всѣ ящики выдвинуты.