Носители этих имен – преимущественно рабочая и крестьянская молодежь, напористо стремящаяся к овладению литературной цитаделью. Большинство из них еле перевалило за комсомольский возраст, и редко кто не варился в котле гражданской войны или не принимал пассивного участия в великой борьбе за освобождение трудящихся.
Эта молодежь, с твердой идеологической установкой на новую советскую действительность, писательскими объединениями почти не разбита. Таких объединений можно признать два: «Октябрь» (МАПП) и «Перевал». Но об «Октябре» читатель наслышан достаточно и даже чересчур много — кажется, даже не по заслугам этого ретивого объединения. Конечно, тут читатель ни при чем, равно как и советская критика, — мапповцы кричали и кричат о себе сами: уж очень им хочется быть большими писателями. О «Перевале» читатель осведомлен меньше не только потому, что, в отличие от мапповцев, перевальцы не пользуются ненужной им шумихой и саморекламой или художественно слабее их, — нет, главным образом потому, что существованию «Перевала» еще не исполнилось и двух лет. Кроме того, читателю подчас не ясны задачи и устремления этой группы, поэтому своевременно будет дать вкратце историю возникновения «Перевала» и его развития.
Осенью 1923 года между комсомольской группой «Молодая гвардия», опекаемой «Октябрем», и самим «Октябрем» начались нелады, которые в основном сводились к двум пунктам.
Первый, более скрытый пункт разлада заключался в различии творческих подходов и путей между частью комсомольских поэтов и верхушкой «Октября». Эти комсомольские поэты не могли работать и думать по казенным шаблонам, выработанным для них наставниками. Стремление глубже проникнуть в окружающую действительность и художественно полнее выявить не одни только плюсы, но и минусы общественной жизни, привело к тому, что в голосах молодых поэтов зазвучали нотки, нежелательные «революционному» слуху отцов «Октября». Другой, более явный пункт разногласий касался вопроса о сотрудничестве с попутчиками. В то недалекое прошлое мапповцы (теперь они поумнели) очень напоминали ревнителей древнего благочестия, которые паче греха боялись кушать из одной чашки с церковником. Печататься в изданиях, где сотрудничали попутчики, у «Октября» было строго запрещено. Журнал «Красная Новь» в художественной части тогда был целиком попутнический, и, конечно, всякий правоверный «октябрист» считал зазорным даже заглядывать в редакцию этого журнала (может быть, еще и потому, что и заглядывать-то не с чем было). Но у части комсомольских поэтов из «Молодой Гвардии» оказалось кое-что художественно приемлемое и для «Красной Нови», и они зашли и напечатались. Попутчики их не обидели, а товарищ Воронский осмелился даже «распропагандировать» их, в результате чего на одном из собраний в общежитии «Молодой Гвардии», несмотря на усилия отцов «Октября», большинство комсомольских поэтов принимает резолюцию, внесенную товарищем Воронским. «Молодая Гвардия» раскалывается, и наиболее даровитые освобождаются от «Октября» и уходят к тов. Воронскому.
В то же время у «Красной Нови» наблюдалось некоторое скопление одиночек из революционной крестьянской молодежи и коммунистов, которые начинали уже там печататься. Ребята перезнакомились, связались, и в начале 1924 года было решено организовать группу рабоче-крестьянских поэтов и писателей под названием «Перевал». К основному комсомольскому ядру прибавилось сразу человек пятнадцать, из которых половина коммунистов: Зарудин, Наседкин, Кауричев, Дружинин, Акульшин, Ветров, Ел. Сергеева, Яхонтова и др. В неделю раз стали собираться на читку произведений. Собирались в помещении издательства «Круг».
Сама собою родилась мысль издавать сборники. Начались хождения по Госиздату… Но вот и первый номер «Перевала». Через месяц благожелательные отзывы в «Правде» и «Известиях», мапповцы ругаются, клевещут, — значит, дело идет хороню.
…В начале «Перевал» насчитывал человек 25. Но не прошло и двух месяцев, как группа стала разбухать. Однако это разбухание не было особенно здоровым. Незаметно пролезали элементы или чуждые по идеологии, или чаще художественно слабые. И тех, и других приходилось «чистить»… За последнее полугодие группа обновилась новыми членами-прозаиками: были приняты Губер, Барсуков, Караваева и др. Прозаики в «Перевале» более желанны, так как всё время наблюдалось «поэтическое» преобладание. Теперь соотношение было приблизительно равное.
«Перевал» как литературно-художественная группа совершенно самостоятелен. Имея свои собственные задачи — возможно глубже, разностороннее и художественно правдивее отображать жизнь, «Перевал» этим уже резко отличается от, например, МАППа с его тенденциозной нудью в прозе и поверхностным виршеплетством в поэзии.
Напомним, «Перевал» наполовину состоит из партийцев и комсомольцев. Беспартийные члены группы — в большинстве своем выходцы из крестьян, есть три-четыре интеллигента…
В вопросах литературных «Перевал» целиком примыкает к позиции тов. Воронского.
…Чтобы иметь «наглядное» представление о «Перевале», нужно зайти к нему на собрание, где заслушиваются вещи перевальцев или авторов, близко примыкающих к «Перевалу». Почти как правило, выступающие получают по загривку. Перевальцы хвалят редко, чаще недовольны. Тут влияние того-то, там заимствовано оттуда-то и смазано идеологически, а тут просто художественно невыразительно. Автору лучше молчать и наматывать на ус. На собрания часто приглашаются попутчики. За истекший год читали: Леонид Леонов, Вяч. Шишков, Всев. Иванов, Бор. Пильняк, Есенин, Ив. Рукавишников. Поучиться есть чему. Помимо этого, такое общение с видными попутчиками, так сказать, с литераторами–профессионалами, вводит перевальцев в круг интересов большой литературы, что для молодежи очень важно, так как среда чуть не каждого из перевальцев в частной жизни на этот счет не очень благоприятна.
Бедное дело с критикой: критиков-перевальцев нет – еще не выросли, хотя некоторые товарищи – например, Зарудин, Губер – делают попытки в этой области. Особенно же ценны в этой области выступления тов. Воронского.
Бывают вечера и веселее. Случается, что вдруг какой-нибудь прозаик или поэт, обуреваемый муками слова, открывает свою «собственную» теорию. Конечно, докладывает. Доклад длится… минут пять. «Изобретателя» изобличают в недодуманности, незнании теории словесности, и сам докладчик наконец сознается, что он до этого дошел своим умом, хотел было по этому вопросу кое-что подчитать, но кроме этимологии Кирпичникова ничего не нашел. А этот «труд» ему ничего не дал…»
В инкубационном периоде своем литературная группа «Перевал», конечно, не могла дать сколько-нибудь значительных произведений в художественной прозе прежде всего потому, что членами группы были слишком молодые писатели. Из первых альманахов «Перевала» можно назвать лишь самобытные рассказы Андрея Платонова, писателя несомненно сильного, который с первых шагов своих в литературе заговорил собственным голосом, затем — хаотичную и безудержную по языку и композиции и всё же чрезвычайно яркую повесть Артема Веселого «Реки огненные». Но оба эти автора оказались лишь временными спутниками перевальцев и вскоре перешли на положение единоличников в литературном мире. Среди достижений «Перевала» критика в эти годы отмечала повести Бориса Губера «Шарашкина контора» и «Новое и жеребцы». В них подкупает добротность литературной ткани, чувствуется писательская культура, однако в значительной степени они навеяны прозой И. А. Бунина, следовательно, не вполне самостоятельны. В это же время большие надежды подавал Михаил Барсуков, автор «Мавритании» и «Жестоких рассказов», но судьба этого молодого даровитого писателя трагична: год от году, по мере развития тяжелого душевного заболевания (шизофрения), способности его гасли, и даже в первых рассказах Барсукова уже можно почувствовать некоторое нарушение душевного равновесия, что, быть может, и придавало им особый колорит.
Поэзия, точнее лирика ранних перевальцев, была значительно крепче прозы. Здесь большинство поэтов имело определенную школу. Михаил Голодный, Амир Саргиджаи, Евсей Эркин, Ясный, Багрицкий посещали Высший литературно-художественный институт, то есть по классу стиха были учениками Валерия Брюсова.
