«Нам лишь бледные намеки в хмурой жизни суждены…» Нам лишь бледные намеки в хмурой жизни суждены, Лишь нечеткие, больные, неразгаданные сны. Лишь несмелыми штрихами затушеванная даль, Лишь порыв – бессильный, вялый, и печаль, печаль, печаль… Те, что будут, разгадают нам приснившиеся сны. Запоют – нам непонятный, но уж слышный гимн весны. Из штрихов сплетут улыбку пробужденной красоты И зажгут порыв, как факел, в храме радостном мечты. Ярче зори заиграют в беспредельности небес… Все – кто знает, кто не знает, – все поймут язык чудес. Мы – предтечи дальней жизни – мы пройдем, как бред, как тень, Но на скорбной нашей тризне загорится вечный день! ПОСМЕРТНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ «Сердце плачет безнадежное…» Сердце плачет безнадежное о весне. Сердце помнит что-то нежное в полусне, Сердце ловит зовы дальние, звон луны, Серебристые, хрустальные, чары – сны. Сны сплетают нити длинные и зовут. Где-то улицы пустынные жутко ждут. Ночь застыла, удивленная… мы вдвоем. Мы безвольно, утомленные, вдаль идем. Подплывает сказка жгучая, как прибой, То грозя, как смерть могучая, то с мольбой. Но в струях бездонной нежности жжет печаль, Веет призрак безнадежности, жалит сталь, И с тоскою бесконечною мы молчим… Думы вьются быстротечные, вьется дым, Сердце плачет, неизменное, о весне, Но она горит, нетленная, лишь во сне. 1911. «В стране, откуда нет возврата, иду одна…» В стране, откуда нет возврата, иду одна. В стране, откуда нет возврата, – сна тишина, И я одна в стране заката. Одна, одна… Я смутно слышу шелест нежный прощальных слов. Я смутно слышу шелест нежный – твой скорбный зов. Но голос страсти, прежней, нежной, как тени слов. Ты воскресить меня не можешь, любимый мой! Ты воскресить меня не можешь своей тоской, Но если хочешь – можешь, можешь идти за мной! Я жду тебя. Приди, желанный! Я жду во мгле. Я жду тебя. Приди, желанный! Но на земле Мой зов звучит, как вздох обманный, как вздох во сне… Ты сам зовешь, меня не слыша, и я одна, Ты сам зовешь, меня не слыша, зовет весна, И плещут волны тише, тише… О, счастье сна! 1911 «Бледным вечером, тающим, как весна здесь, на севере…»
Наша жизнь не в первый раз. В. Брюсов Бледным вечером, тающим, как весна здесь, на севере, Озаренный улыбкой зари умирающей, Разве Вы не касались раздушенного веера, Изумрудного перстня на ручке играющей? С хрупкой девушкой в кружевах, по аллее струящейся, Утомленные, робкие, вы не шли тихим вечером? О, дыхание майское над землей, уже спящею! Сколько ласк уже отдано! Скольким взорам отвечено! Если нынче смотрели Вы с тревожной улыбкою, Словно вспомнив забытое, невозвратное, светлое, Разве Вы не увидели ту, далекую, гибкую, Осиянную трепетом дня уснувшего, бледного? Ведь всё это знакомое. Ведь с печальной Маркизою Уж склонялись, как нынче, Вы пред Моною Лизою. 29 августа 1912 «Последняя ночь на холодной земле…» Последняя ночь на холодной земле… Я тихо склоняюсь в трепещущей мгле. Ни жалоб. Ни слез. Ни молитв. Ни тоски. Минувшие дни навсегда далеки… Я свято вас помню, минувшие дни! Мелькнувшие – робко погасли огни. Тоскующий ветер рыдает в кустах, Последнее слово дрожит на устах. Печальная ночь прислонилась к стеклу, Зовет необорно в извечную мглу. Я слышу. Я знаю. И в странном бреду С покорной улыбкой шепчу ей: «Иду!» 20 октября 1912 БАЛЛАДА Переживаю вновь те дни, Купаясь в их багряном блеске, Когда ты мне шептал: «Взгляни,— Я — Паоло, ты — тень Франчески. Мы — радужные арабески, Что — две — слились в одну черту… Как властно рвемся в высоту Мы — две волны в едином всплеске!» И забываюсь я в тени… Да, я — Франческа. В нежном блеске Моих шагов звенит: «Усни!» Поют жемчужные подвески, Я в полумгле, на перелеске, Лаванду рву — в цвету, в цвету, Шепча молитву — нашу, ту: «Мы — две волны в едином всплеске!» Мерцают Римини огни. Мелькнул матрос в лиловой феске… Мой странный бред, звени, звени! Сверкайте, лунные обрезки! Я знаю: жизни грохот резкий Заглушить сонную мечту, Мы вместе рухнем в пустоту, Мы — две волны в едином всплеске! Вам, призраки старинной фрески, И в смерти взявшим — красоту, Вам стих, пропевший в темноту: «Мы — две волны в едином всплеске!» 1913, январь |
