«Опять аметистовый вечер…» Опять аметистовый вечер. Прозрачно-холодные ткани Набросила осень на плечи. О, час предзакатных мечтаний! Мне как-то не жаль, что одна я, Что ты — безвозвратно далёко. Как вечер, душа умирает Без жалоб, без слёз, без упрёка. Я знаю, что это расплата За всё, чего я не свершила… Последние искры заката Плащом своим осень закрыла. 15 сентября 1913. «Я жду. Исхищренно-фигурным полётом…» Я жду. Исхищренно-фигурным полётом Мелькаю по скользко-паркетному льду. Оркестр разбежался бравурным Matelot’ом. Чу! Скрипка забилась в предсмертном бреду. Лисица, краснея, легла мне на плечи. Как дым, над беретом клубится эспри. Всё те же намеки, и взгляды, и встречи, И беглые вскрики: «Enfin vous, Marie»! Вот кто-нибудь с робко-нахальной улыбкой, Ударом хлыста бросит тягостный зов… Рыдайте, рыдайте, безумные скрипки Под нежною лаской садистов-смычков! 1913, осень. «Будем безжалостны! Ведь мы — только женщины…» Будем безжалостны! Ведь мы — только женщины. По правде сказать — больше делать нам нечего. Одним ударом больше, одним ударом меньше… Так красива кровь осеннего вечера! Ведь мы — только женщины! Каждый смеет дотронуться, В каждом взгляде — пощёчины пьянящая боль… Мы — королевы, ждущие трона, Но — убит король. Ни слова о нём… Смежая веки, Отдавая губы, — тайны не нарушим… Знаешь, так забавно ударить стэком Чью-нибудь орхидейно раскрывшуюся душу! 1913, октябрь. «Мне заранее весело, что я тебе солгу…» Мне заранее весело, что я тебе солгу, Сама расскажу о небывшей измене, Рассмеюсь в лицо, как врагу, — С брезгливым презрением. А когда ты съёжишься, как побитая собака, Гладя твои седеющие виски, Я не признаюсь, как ночью я плакала, Обдумывая месть под шприцем тоски. 1 ноября 1913 года |
