ПАСТЕЛИ «Ирисы печальные, задумчивые, бледные…» Ирисы печальные, задумчивые, бледные, Сказки полусонные неведомой страны! Слышите ль дыхание ликующе-победное Снова возвратившейся, неснившейся весны? Слышите ль рыдания снежинок, голубеющих Под лучами знойными в бездонной высоте? Видите ль сверкание небес, мечту лелеющих Вечною мелодией о вечной красоте? Нет! вы, утомленные, поникли — и не знаете, Как звенит — алмазами пронизанная даль… Только скорбь неясную вы тихо вызываете, Только непонятную, стыдливую печаль. И, намеки робкие, предчувствия безбрежные, Сами ли не знаете, куда зовете вы… Ирисы печальные, задумчивые нужные, Вы поникли, трепетные. Вы уже мертвы. «Смеешься, шутишь целый день…» Смеешься, шутишь целый день, А вечером – одна. И в сердце сумрачная лень И тишина. И в сердце смутный-смутный зов Давно забытых дней. И мерный шаг грозящих снов Слышней, слышней. И сердце тихо-тихо ждет, Когда вонзится меч В безмолвной бездне вечных вод, Погасших встреч… И, острие за острием, Из темной тишины Встают – и жгут живым огнем Былые сны. Вот бледный очерк чьих-то уст, Вот чьих-то глаз волна… А мир кругом – так странно пуст, И ты – одна! «Беспечный паж, весь в бархате, как в раме…» Беспечный паж, весь в бархате, как в раме, Он издали следит турнира оживленье. Ребенок, — он склоняется как в храме, И ловит набожно скользящие мгновенья. Смятенный, — он не грезил вечерами. Улыбки он не знал всевластного забвенья. Он не клялся служить прекрасной Даме, Склонясь, он не шептал обетов отреченья. Еще не слышал он тревожные раскаты Томительной грозы. Цветы вокруг не смяты. Ребенок, — он глядит, как день — задорно… Он не клялся пред статуей Мадонны… Все ж близок миг! Он склонится покорно У чьих-то ног коленопреклоненный! «Зачем Вы со мною, Вы — нежный, Вы — радостный, юный?..» Зачем Вы со мною, Вы — нежный, Вы — радостный, юный? Я вижу, как робкой мольбою мерцают глаза. В руках моих арфа. Певучие зыблются струны, А в воздухе вешнем так радостно-близко гроза. Я странно измучена прежними яркими днями. Мне сладко забыться под тихий, ласкающий стон… Зачем Вы со мною? Грозы налетавшей огнями Сожжен будет Ваш неразгаданный, радостный сон. Вот молния быстро нам яркие стрелы бросает. Безвольная Ваша улыбка мне смутно видна. Вот арфа упала — и отзвук томительно тает… Взгляните, как бьется навек оборвавшись струна! «Голубая комната — в стиле empire…»
Голубая комната — в стиле empire. С позолотой кресла. Тяжелые драпри. За окнами — чуждый, позабытый мир, И, может быть, первый взгляд зари. Тяжелыми складками задернут альков. На золотых кистях ломается свет. Что-то будет сказано — глазами, без слов, На что-то беззвучный раздастся ответ. …Дразнит и пляшет золотое вино. Безжалостней руки. Поцелуи — властней… Помнишь, как шли мы — когда-то, давно, По красному золоту осенних аллей? «Знаю я: ты вчера, в ресторане…» Знаю я: ты вчера, в ресторане, Опьяненный приветом огней, Как во сне, как в бреду, как в тумане, Наклонялся взволнованно к ней. И она отдавалась — улыбкой, И она побежденно ждала, И казалась печальной, и гибкой, И томящей, — как летняя мгла. Золотая симфония света, И блестящих волос, и вина, Обжигала — как зов без ответа, Как молчание вечного сна. Но глазам, что молили и ждали, Скрипки радостно бросили: «нет!» … А вино хохотало в бокале, Золотое, как волосы Кэт. «Я плачу одна над стихами Верлэна…» Я плачу одна над стихами Верлэна… О том, что забыли Вы светлую дачу, О том, что ушли Вы из нежного плена, Я плачу. Но все же небрежным письмом вновь назначу Свиданье. Не вечно же длится измена! Пасьянс мне пророчит любовь и удачу. В изогнутой вазочке вянет вербена… Ах, все увядает!.. Раскрыв наудачу В дни счастья прочитанный томик Верлэна – Я плачу. «Вновь извивы знакомой дороги…» Вновь извивы знакомой дороги. Я спокойна… Быть может, бледна, Да иду почему-то одна, Но в походке не видно тревоги, И задорно откинут берет. Я умею пить чашу — до дна: Мне не страшно последнего «нет». Чутко дышит пред утром прохлада, И прозрачен свод неба стальной… Что же, сердце, ты споришь со мной! Ничего тебе, сердце, не надо! Дома — я затворю свою дверь, И, когда постучит он с мольбой, Я ему не открою — поверь. |
