«Ночь забелела над белой Иматрой…» Ночь забелела над белой Иматрой, Над сонными соснами застыла синь. Гранит прибрежный, докрасна вымытый, Раскатами волн простонал: «застынь! Застынь, как я, под злыми ударами! Смотри, моя грудь не дрогнет в борьбе»! Над белой Иматрой в дымке пара Мелькают призраки и зовут к себе. Зовут забыться под льдистыми струями, Ненужную жизнь отбросить прочь… Зов все властней. И медлит, тоскуя, Мечтает над Иматрой белая ночь. 1913, лето. «Не всё ли мне равно, что где-то там, далеко…» Не всё ли мне равно, что где-то там, далеко, Ты в этот миг тоскуешь обо мне? Я отдаюсь колдующей луне, Я слушаю, как ночь шевелится в осоке И как волна любовно льнет к волне. Я радостно слежу, как золотые змеи За лодкою медлительно скользят, Как меркнет чей-то утомленный взгляд, Как сонные, спокойные нимфеи Под пальцами луны томясь, дрожат?.. И нет тебя в душе по-новому покорной… Пусть завтра вновь тоска окрасит взор — Сегодня так хорош седой простор, Так хорошо с другим из чаши ночи чёрной Пить лунный отравляющий ликер. 1913, июль «Суматоха и грохот ожившей платформы…» Суматоха и грохот ожившей платформы… Почему-то запомнились: черный номер «пять» И желтые канты электротехнической формы… Ах, зачем я пошла его провожать! Если бы, если бы во сне это было! Он жадно шептал: «Согласись, согласись», И, почти соглашаясь, «нет» я твердила, А за меня плакала серая высь. Было печально, непонятно-печально Любимое лицо за стекломъ wagon-lits. На губах алел поцелуй прощальный — Поезд спрятался вдали. А когда я спускалась со ступенек вокзала, Ко мне наклонился господин в котелке, Бесстыдно шепча… И на улыбку нахала Я улыбнулась в своей тоске. 1913, лето. «Почему я со страхом жду от Вас признания?..» Почему я со страхом жду от Вас признания? Почему я не смею глядеть Вам в лицо? Разве я не в силах разорвать воспоминания – Прежних клятв, прежних ласк живое кольцо? Не всё ли равно мне, чьи губы дурманно Вчера дышали на усталых губах! Тебе, сегодня, кричу я «Осанна»! – Тебе, сверкнувшему в этих ясных глазах! Кричу… Но напрасно. И Вы, подошедший С доверчивым жестом несмелых рук, — Вы со страхом услышите в ночи сумасшедшей В мои темные окна минувшего стук… Воспоминанья — осенняя ветка… Пожелтелые листья так жутко шуршат… Ах, разве я женщина? Я только поэтка, Как меня назвал Ваш насмешливый брат. 7 августа 1913. «Мне нравятся Ваши длинные ресницы…» Мне нравятся Ваши длинные ресницы, И девически-нежные щеки, И странное сходство с когда-то любимым лицом, Теперь чужим и далеким. Я знаю: я слишком ласкова с Вами, И может быть, этого не надо, Но Вы говорите его словами И его взглядами. Но есть сладострастие, вспоминая былое, Вплетать в настоящее прошлого нить… При наших встречах со мной всегда двое. Вы и он, забытый. …Помните, был так ярок электрический тюльпан, Запоздалые извозчики врывались в окно… Кто меня целовал у старого дивана Вы — или он? 7 августа 1913. «Мне хочется плакать под плач оркестра…» Мне хочется плакать под плач оркестра. Печален и строг мой профиль. Я нынче чья-то траурная невеста… Возьмите, я не буду пить кофе. Мы празднуем мою близкую смерть. Факелом вспыхнула на шляпе эгретка. Вы улыбнётесь… О, случайный! Поверьте, Я — только поэтка. Слышите, как шагает по столикам Ночь?.. Её или Ваши на губах поцелуи? Запахом дышат сладко-порочным Над нами склонённые туи. Радужные брызги хрусталя — Осколки моего недавнего бреда. Скрипка застыла на жалобном la… Нет и не будет рассвета! 1913, осень «Долго шли бульваром, повернули обратно…» Долго шли бульваром, повернули обратно. С грохотом трамвая слились злые слова. Кажется, я назвала Вас развратным, Заявила, что отныне я для вас мертва. Что мою любовь Вы растоптали сами, Что в душе только презренье и брезгливость… Вы как-то сжались под моими словами, Да изредка взглядывали по-детски боязливо! Но когда я хотела одна уйти домой, – Я внезапно заметила, что Вы уже не молоды, Что правый висок у Вас почти седой — И мне от раскаяния стало холодно. Электрическими фонарем вспыхнуло прошедшее, Нежность иглою сердце пронзила; Я робко взяла Вашу руку, — и воскресший, Вы растроганно твердили: «милая, милая!..» 1913, осень |
