Официант кивнул головой и, стандартно улыбнувшись, удалился.
– Вот увидишь, раза в два обсчитает, не поморщится. Мы тут люди новые…
Часа через полтора покушавший и подобревший после выпитой водки Вадим, сняв пиджак, предался ностальгическим воспоминаниям и рассуждениям на тему заброшенности в «непрерывном потоке жизни». Я и слушал и не слушал, покачивая фужером в такт музыке и наблюдая за немногочисленными танцующими парами. Народу прибавилось, но всё равно оставалось достаточно свободных мест. Высокая молодая темноволосая девушка медленно вращалась в танце с подтянутым пожилым мужчиной вблизи нашего столика. Когда она поворачивалась лицом, я, не отрываясь, смотрел в её глаза. Брюнетка выдерживала взгляд, затем вновь пряталась за партнёра. И так раз за разом, виток за витком до последних аккордов музыки оркестра.
Престарелый кавалер галантно увёл свою пару на место, и она исчезла из моего поля зрения и, возможно, из моей жизни, появившись, подобно падающей звезде, на короткий и тем только более запоминающийся миг.
– Вот ведь, Вадик, о чём мне сейчас подумалось, – перебил я рассказ друга. – О молнии. Я только сейчас понял, почему её вспышка так завораживает. Понимаешь, она не даёт ответа. Совсем. Ты видишь, что начинается гроза. Что прозрачный голубой потолок затягивается тучами. Ждёшь молнию, но небесная вестница ухитряется взорваться внезапно и так же внезапно исчезнуть. Даже гром догоняет несколько позже, с опозданием. Это и очаровывает. Вжик и всё…Вопрос, вроде бы, задан, а на ответ уже нет времени. Ты просто идёшь по улице, ни о чём не думаешь, никуда не спешишь, и вдруг происходит событие, которое на первый взгляд тебе абсолютно безразлично. Ненужное событие, мимоходное, но ты потом помнишь его всю жизнь и всю жизнь не понимаешь, почему оно оставило такой глубокий след в памяти. Мистический след… Иногда полезно не знать ответа на вопрос. Ответы утоляют жажду, но при этом убивают музыку. У тебя такое случается?
Вадим молча наклонился вправо и поглядел на «ту самую» девушку:
– Если ты о бабах, то я считаю…
– О ком?!
– А-а… Не о бабах? Тогда извини, – он театрально закатил глаза. – Кстати, вон и наш приятель, – и совсем удивлённо, – со Стёпой вместе…
В зал вошли четыре человека. Два рослых парня прошли первыми и, покосясь в нашу сторону, устремились к столикам, на которых красовались таблички – «заказано». Следующие двое вошли вальяжно, снисходительно посматривая на посетителей. Все четверо расселись за двумя столами. Парами. Незамедлительно подлетел официант. Поздоровавшись, он обменялся с клиентами репликами и умчался выполнять заказ.
– И ху из них есть ху? – посмотрел я вопросительно.
– Федяев поплотнее, с двойным подбородком, – Вадик начал натягивать пиджак, – ну а Стёпа рядом с ним, вот уж с кем встретиться здесь не хотелось бы.
– А те двое?
– Охрана. Куда же Федяев без телохранителей. У Измайлова моду взял. Андрюха, иди ко мне телохранителем. Или нет. Лучше день я тебя охраняю, день ты меня. Цирк будет, – он встал со своего места. – Ладно, пойду со Стёпой поздороваюсь. Этикет.
Украинец ушёл «прогибаться», а я в первый раз за сегодняшний вечер (до этого пил только шампанское) налил рюмку водки.
Вадик вернулся в хорошем настроении:
– Стёпа сегодня добрый. Они уже до этого где-то отдыхали. Про тебя, кстати, спрашивал: «Кто ты, да что ты?».
– Ты, разумеется, отрапортовал, как положено?
– Я сказал, что ты артист, – Вадик насадил на вилку жирный кусок мяса и подмигнул заговорщически, – поэт-песенник. Между прочим, у Стёпы в бардачке твоя кассета валяется. Я оставлял. Он любит такую музыку.
На эстраду поднялась смуглая, коротко стриженая певица. Пела на английском, закрыв глаза и ритмично покачивая бёдрами.
– А что, Стёпа твой с Федяевым давно знакомы?
– Не то чтобы давно… – Вадим наморщил лоб. – Видимо, Федяев Стёпе нужен зачем-то. Он, в принципе, просто так ничего не делает. Федяев – «карась жирный», известный коммерсант. Стёпа любит таких обхаживать. Вообще-то, Федяев с криминалом старается не якшаться, по крайней мере, публично. Имидж бережёт. Короче, не знаю…
Певица пела о любви. Во всяком случае, словосочетание «ай лав ю» прозвучало несколько раз. Красиво пела…
Через некоторое время моего товарища опять позвали за столик к «серьёзным людям». Вадик задержался там минут на двадцать. Назад пришёл в ещё более «приподнятом» настроении, видимо, «серьёзные люди» хорошо наливали. Не присаживаясь за столик, он наклонился ко мне и «выдал»:
– Тебя, это … Как бы … В общем, спеть просят.
– Что?
– Спеть просят, – Вадим произнёс это, как нечто само собой разумеющееся.
– Кто просит?
– Ну, как кто? – он обернулся в зал. – Сам знаешь.
– КупЫла мама конЫка, а конЫк без ноги, – я откинулся на спинку кресла и поднял глаза на посыльного. – А если не получится?
– Как хочешь… – Вадим выпрямился и пожал плечами, – скажу, что поэт-песенник объелся мороженного и осип.
Оркестр наигрывал джазовые композиции. Певичка ушла и больше не появлялась.
– Погоди. Что петь-то?
– Да на твоё усмотрение. Что самому больше нравится.
– А как я с оркестром договорюсь?
Мой друг криво ухмыльнулся:
– Это не Ваши заботы, молодой человек. Со всеми, обо всём уже договорились, – и, понизив голос, произнёс: – Только вначале речь толкни позаковыристее и, главное, пафоса, пафоса побольше. Они это любят.
Пафоса было много. Едва объяснив пианисту, что же именно предстоит играть, я взял в руку микрофон и, глядя исподлобья, чётко проговаривая слова, произнёс заранее заученную (разумеется, для другого случая) речь:
– Иногда, когда становится трудно идти вперёд, мы, взвалив на свои уставшие плечи груз пережитого, делаем один резкий шаг назад в прошлое. Лишь на мгновение остановившись и выпрямившись, мы сбрасываем на землю всю тяжесть давившего на нас груза и возвращаемся в настоящее. Возвращаемся, оставляя за спиной… Нет, не пустоту. Оставляем наши радости и горечи, победы и ошибки, любовь и ненависть. Оставляем с одной целью – идти дальше. Идти навстречу нашей конечной цели. Идти навстречу свету.
Публика, не прекращая жевать, устремила единый подвыпивший взор в сторону эстрады.
Я подал знак рукой аккомпаниатору и начал:
– Каждый день под окошком он заводит шарманку.
Монотонно и сонно он поёт об одном…
Опытный музыкант легко подыграл начальным фразам, а вскоре полностью уловил гармонию переделанной мелодии известной вещи Вертинского.
– Ты усталый паяц, ты смешной балаганщик.
С измождённой душой, ты не знаешь стыда…
На открытое место перед эстрадой вышла одна, только одна пара и закружилась в нарастающем ритме вальса. Перед последним, третьим, куплетом пианист, как договаривались, произвёл модуляцию.
– Может это пророк или просто обманщик?
И в какой только рай нас погонят тогда?
Одинокая пара кружила между мной и притихшим залом, и была в этом какая-то странная торжественность. Торжественность на грани крика…
– Замолчи, замолчи, замолчи, замолчи,
Сумасшедший шарманщик –
Твои песни нам лучше забыть навсегда,
Навсегда, навсегда.
Я поблагодарил Маэстро и зал и под аплодисменты сошёл со сцены.
– Ну, ты могёшь! – Вадим долго тряс мою руку. – Сильно! Пойдём, тебя ждут.
Стёпа просто буркнул: «Привет», а хорошо, примерно как Вадик, поддатый Федяев протянул руку: «Фёдор Степанович» и добавил:
– Люблю артистов. Особенно хороших (я, по всей видимости, попал в разряд последних). Твой друг обмолвился, что ты сам песни сочиняешь. Сейчас свою спел?
