На вид мальчику было лет шесть. Человеческих лет. Ровесники, но у каждого своё время. Человек жадно пил воду. Зверь смотрел.

Человек лёг на траву и уснул. Хищник подошёл ближе, обнюхал будущий ужин и улёгся также.

Проснулись одновременно и одновременно принялись пить воду из ручья. Подобное лес видел впервые. Лес был крайне удивлён. Большие пёстрые птицы с недоверием наблюдали за действиями странной пары.

Солнце достигло зенита, и становилось жарко. Волк напился, подошёл к человеку и ещё раз оглядел последнего с ног до головы. Тот, улыбнувшись, внезапно погладил хищника по голове и шее. Зверь зарычал, но человек руку не убрал, а продолжал гладить, что-то нашёптывая в самое ухо хищника. Они были почти одного роста. Волк слушал странные звуки человеческой речи и глупо озирался по сторонам. Попугаи в шоке падали с веток на землю. Рыбы забывали дышать и умирали от недостатка кислорода. Лето собралось сбежать на другую сторону планеты и оставить территорию ещё не родившейся зиме.

Человек покинул хищника, подошёл к дереву и, сорвав несколько плодов, принялся, подобно обезьяне, эти плоды поедать. Потом снял лохмотья и залез в воду. Зверю оставалось лишь наблюдать, как плещется это подобие обезьяны. Лесу тоже.

Выбравшись на берег, человек прошёл вверх по течению ручья, осторожно нагнулся над прозрачной поверхностью и замер, выставив вперёд правую руку. Несколько мгновений не двигался, а затем резко опустил руку в ручей и достал серебристую рыбину. Рыбину он положил перед волком. Потом ещё и ещё…

Пока хищник глотал пищу, человек ползал на четвереньках в близлежащих зарослях и собирал какие-то травы и стебли. Принёс всё это, растёр вместе с водой и приложил к опухшим лапам волка, обмотав сверху широкими, длинными листьями.

Ночью хищник встал, подошёл к свернувшемуся на берегу ручья улиткой человеку и вместе с луной долго, долго рассматривал это непонятное живое существо. Рассматривал, рассматривал, рассматривал…

На следующее утро всё повторилось. Человек ловил рыбу, кормил не способного самостоятельно охотиться хищника и менял повязки. Прошёл день и ещё, и ещё, пока однажды зверь не почувствовал, что боль ушла.

Ночью, когда человек спал, он осмотрел местность, где они находились. Это был участок леса, расположенный в ложбине, густо кишащий живностью. Назад хищник вернулся с добычей. Волк положил оленя на землю и в первый раз за последнее время как следует насытился. Мясом.

Удивление. Человек не мог понять, как олень без ноги оказался на месте их ночлега? Он долго ходил вокруг туши, пока хищник не предложил ему позавтракать. Человек, однако, есть не стал. Он никогда раньше не ел сырого мяса.

– Тот, кто не ест мясо, сам становится пищей. Это закон, – зверь разорвал шкуру на ноге оленя и обнажил красную, сочную плоть. – Ешь.

Человек оторвал кусок зубами и принялся жевать. Невкусно. Горько. Однако, голод не союзник. Фрукты лишь утоляют голод, но сытости не приносят. Он проглотил один кусок, другой…

– Вот видишь. Теперь ты похож на настоящего хищника. Только мясо даёт силу. Я научу тебя быть сильным. Я научу тебя быть хищником. Ты станешь хищником, и мир склонится в поклоне. Мир полюбит тебя.

Ближе к полудню волк решил оглядеть скалу, которую он приметил во время ночной прогулки. Он скрылся в зарослях и тут же почувствовал, что кто-то идёт следом. Зверь замедлил бег, давая возможность человеку держаться рядом. Вдвоём, через некоторое время, они достигли цели. Это была небольшая скала из красного камня, поросшая травой и кустарником. Древняя скала, испещрённая трещинами-морщинами, видавшая на своём веку разные сказки. Человек и волк забрались на самый верх и оглядели местность.

Горизонт впитывал в себя величественный зелёный лес. Лес не может знать, что такое границы. Лес дышит наравне с другими обитателями планеты. Мелкий наглый дождь игнорировал яркое солнце. Слепой дождь. И семицветная полуденная радуга, как продолжение слепого дождя, опустила на лес свою подкову. Там, где вонзился в землю её правый столб, находился город. Хищник знал это. Он всматривался в даль, пытаясь понять, каким образом человек попал сюда, за столько дней пути от своего народа? Но лес – это только лес. Радуга – это только радуга. Яркая, медленно исчезающая радуга…

Спустя месяц, ночью, возвращаясь с охоты, волк почувствовал тревогу. Он на мгновение остановился и вслушался в прозрачность воздуха. Затем, бросив добычу, вначале медленно, а потом всё быстрее и быстрее побежал к ручью. Успел вовремя.

Большая, пятнистая кошка осторожно кралась, подбираясь к спящему человеку. Оставалось расстояние около десяти шагов. Она могла бы перемахнуть их одним прыжком. Она медлила…

Чёрная тень перелетела ручей, и между ней и добычей возник огромный волк. Противостояние двух хищников. Противостояние двух видов. Кошка сильнее двух волков, но этот намного крупнее своих сородичей. Кошке нужна добыча. Волк знает, кого защищает. Кошка медлила с нападением, соизмеряя силы. Волк ждал. Вот, вот…

Всё решилось в долю секунды. Недовольно ворча и озираясь, пятнистая бестия развернулась и, перепрыгнув ручей, исчезла в темноте леса. Волк стоял некоторое время, не расслабляя мышцы, напряжённо всматриваясь в живые сумерки. Смотрел на деревья, звёзды, болтливую воду и проснувшегося, испуганного человека.

Шею подставлять не пришлось…

Первое мая. День международной солидарности трудящихся. Праздник. Большой. Советский. Трудящиеся в этот праздничный день, во все времена, во всех городах необъятной Родины, становились по-настоящему солидарными. Главным образом в вопросе: «Что выпить и как, соответственно моменту, закусить?» С этой целью устраивались грандиозные демонстрации, которые являлись прелюдией, так сказать, разогревом перед главными событиями. Продолжалось всё это два, три, а порой, с учётом лечения похмелья, несколько дней, до самого Девятого мая – нового общенародного праздника.

Народ первомайские демонстрации любил. Даже теперь, когда мир перевернулся с головы на спину, а демонстрации стали, как будто бы, ни к чему, самая несознательная часть общества осталась верна идеалам солидарности трудящихся. Москва готовилась к праздникам.

Я добрался до офиса Измайлова как раз в тот момент, когда сам его владелец усаживался в свой серый Мерседес. Один из охранников услужливо открыл заднюю дверь, и «босс» уже нагнулся, собираясь протиснуться в салон, но в этот момент заметил меня.

– Иди сюда, – он замахал рукой, – быстрее, быстрее. Времени нет, отъезжаем. Садись первым. Быстрее, быстрее…

Я запрыгнул в салон, Измайлов уселся рядом, и машина сразу же тронулась с места. Следом рванул автомобиль сопровождения.

– Давненько не было видно. Я уж думал, ты обиделся. Не обиделся? Ну и славно. Сейчас на митинг поедем. Поглядишь. Интересное представление намечается.

– Что за митинг? В честь Первомая?

– Ну… В общем, да. Правда, не в честь международной солидарности. Там будет один дядька ораторствовать. Послушаем, может, проникнемся…

Машина остановилась на светофоре, и водитель кивнул в сторону группы людей с красными флагами и транспарантами, переходящих улицу.

– Эти уже собираются.

– Как в старые добрые времена, – иронично подхватил Игорь. – Коммунисты долго не успокоятся. Хотя, здесь не только коммунисты, но и озабоченные ностальгией люмпены. Ведь, как не крути, а большинству населения при прежнем режиме жилось вовсе неплохо. Имели, во всяком случае, возможность два раза в год флагами помахать. Узаконенную возможность. Вот и бредёт братка-работяга на митинг, уже во времена строительства капитализма – инстинкт. Инстинкты – дело хорошее, если только они безобидную направленность имеют. Иначе такое может случиться…