– Мама говорит, ты сегодня рано проснулась. Что так?

Но Ирина не ответила и, некоторое время просидев молча, вдруг неожиданно произнесла:

– А ты мне сказку расскажешь дальше?

– Сказку? – убрал руку с лица ребёнка. – Конечно, как обещал. Пусть мама поговорит с Вадиком, а я расскажу продолжение. Кстати, Марина, очень рекомендую пообщаться с моим другом. Довольно интересный юноша и даже, так сказать, сердцеед, где-то, в чём-то.

– А что такое сердцеед? – вместо матери откликнулась дочка.

– Сердцеед? Ну… Это, пожалуй, профессия такая. Опасная. Вроде дрессировщика тигров.

– Ну что ж, будем знакомы, – рассмеялась Марина. – Присаживайтесь, в ногах правды нет.

Всё это время Вадим стоял на одном месте и, кажется, не совсем понимал, что здесь происходит. Скажи я в машине, что мы направляемся в квартиру, где проживает слепой ребёнок, пусть даже с симпатичной мамой, он бы, пожалуй, повернул обратно. Ну, а теперь Вадик «кушал, что дают». Сердцеед уселся в кресло, но продолжал молчать.

– Вы, Вадим, москвич? – присела напротив него хозяйка.

– Шо? – в ответ встрепенулся тот.

– Так вы с Украины? – по «шоканью» догадалась она.

– Та я по-русски не разумею.

– Совсем? – Марина удивлённо посмотрела в мою сторону.

– Ага… Не понимает он… Он ещё лучше нас с тобой понимает. Вадик такой же хохол, как Украина – член НАТО. Он по-зулусски лучше понимает, чем по-украински.

– Чо? – теперь, как москвич, «чокнул» украинец. – По какому?

– По-зулусски. Зулусы – это нация, из которой Пушкин родословную ведёт, – и уточнил специально для Марины. – Не экстрасенс – поэт.

– А я тут при чём? – не оценил остроту Вадим.

– Тебе не хочется говорить на языке предков великого русского поэта?

– Негров?

– Зулусов.

– И о чём говорить?

– О чём хочешь. Стихи, например, прочесть.

– Может быть лучше на русском?

– Ты это серьёзно, что ли?

– Ну, а почему же нет? – и он, как ни в чём не бывало, принялся декламировать:

И, закончив, Вадик с невозмутимым видом принялся рассматривать противоположную стену.

– Браво! – улыбнулась хозяйка. – Это твои стихи?

Вадим, не отвечая, продолжал изучать ландшафт квартиры.

Я медленно, медленно перевёл на него взгляд, и вопрос в этом взгляде, вероятно, примёрз к зрачкам.

– Это что такое было?

– Да это так. Это я балуюсь на досуге. Типа твоих трень-брень на трёх блатных аккордах.

Мой вид, наверное, представлял смесь удивления и усталой пресыщенности. Лучше бы он молчал. Уж от кого, от кого, а от Вадика я подобной «диверсии в глубоком тылу противника» не ожидал. Ну, не могла у меня в мозгу мысль припарковаться о том, что мой украинский товарищ стихи сочиняет. Даже если не сочиняет, а просто запомнил, выучил, всё равно это, как удар гаечным ключом «шестнадцать на двадцать восемь» по голове. Хотя, чему удивляться? Обычное звено в цепи событий последних дней…

– Что-то раньше я за тобой подобного заполнения досуга не замечал.

– А ты, вообще, в последнее время мало что замечаешь. Впрочем, как и раньше.

– Да?

Он не ответил, а лишь усмехнулся.

– Может быть, ещё что-нибудь прочтёшь? – Марина постаралась прервать паузу.

– Нет, лучше уж я анекдот расскажу, – Вадик улыбнулся широко, как это он обычно делал и принялся доставать из своего неистощимого запаса сальные анекдоты. Он был сейчас тем обычным Вадиком, которого я знал, как мне казалось, очень хорошо. И именно в этот момент я вдруг почувствовал, не осознал, а интуитивно почувствовал, что не знаю его совсем. И никогда не пытался узнать. Принимал всё, как есть снаружи. Точнее, как было удобнее мне. Просто. Всё просто. Анекдот…

Я повернулся к Иринке, которая тихонько сидела, сжимая руками плюшевого и, почему-то, синего медведя, и прошептал на ухо.

– Как медведя-то зовут?

– Никак не зовут, – также шёпотом ответила она.

– А к окну правда подходила утром?

– Подходила.

– Если что-то интересное почувствуешь, незнакомое что-то, никому не рассказывай, только мне. Хорошо?

– Хорошо.

– Тогда слушай продолжение сказки. На чём я остановился?

Она первой увидела солнце. Солнце также увидело её, но позже. Огромное, красное – оно давило своей силой, заставляя подчиняться. Сова впервые в жизни встретилась с солнцем. Солнце знало, что сова уже принадлежит прошлому. Сова не знала…

Хищник ухватился за настоящее зубами и, оттолкнувшись задними лапами от прошлого, удержался от искушения нырнуть в будущее. Молния укусила передние лапы, но не смогла проглотить жизнь. Лапы болели.

Кто родители молнии? Небесные лесорубы?

Древнее исполинское дерево разделилось на две неравные части, и белый дым уносил вверх к небу умиротворённую душу. О чём думало дерево в момент смерти? Трансцендентные корни привычно перекрасили крону из зелёного в вечное. Влажная тень в последний раз спрятала в карман чучело совы.

Хищник поднялся. Хромая, подошёл к мёртвой птице. Глаза совы были широко раскрыты. В них до сих пор разгуливало любопытство. Ненужное…

Спасительная стена вечнозелёного леса зазывала близостью. Хищник взял сову в пасть и направился в ту сторону. Сегодняшнее меню впервые предлагало жареное мясо птицы. Молния выступала в роли повара.

Тот, кто ухитряется дожить до утра, любит день. Утренний лес шумел и переливался всеми созвучиями благодарного мира. Мир благодарил ночь за то, что та вернула свет. Свет и Мир сливались в долгом поцелуе. В результате совокупления рождалась надежда.

Хищник забрался подальше в чащу и приступил к завтраку. Материальное тело совы в свою очередь произнесло: «Прощай» и вслед за двойником растворилось во времени. «Приятного аппетита». «Спасибо»…

Ручей напоил прохладой. Вода остудила эмоции. Маслянистая плёнка крови устремилась к устью. Волк задремал.

Мелкие рыбёшки хвостами отбивали от поверхности воды секунды. Потерянной минутой скользнула рыжая змея. Точно тяжёлый час появился у водопоя крупный олень. Хищник спал.

Странные звуки раздались неожиданно. Слева. Рядом. Звуки были похожи на крик птицы. Жалобный и протяжный. Хищник приподнялся и навострил уши. Чувство присутствия опасности – врождённое чувство. Шерсть на затылке – индикатор спокойствия. Шерсть на затылке вздыбилась.

В трёх шагах от хищника стояло странное животное. Животное скулило. Обезьян приходилось встречать раньше. Животное не было обезьяной. Волк не слышал сказку про Маугли, поэтому не знал такого слова – ЧЕЛОВЕК. Человек впервые увидел дикого зверя.

Ребёнок перестал плакать и подошёл к хищнику. Оба замерли и выжидающе посмотрели друг на друга. Один – не боялся потому, что не знал, что нужно бояться. Другой – не нападал потому, что не мог напасть. Трудно напасть на жертву, которая тебя не боится. Дело не в больных лапах.

Человек сел на землю, улыбнулся, протянул вперёд руки и начал разговаривать. Хищник успокоился. Пока болят лапы – охота невозможна. Что плохого в том, что дичь сама пришла к охотнику? Волк с интересом рассматривал дичь.