— Я-то тебя понимаю, да вот совет попечителей нас не поймет. Ешь, ешь, Григорий! Самолет у нас в двадцать три тридцать, а еще регистрацию нужно пройти. Только бы мне не сорваться.

— Держись, Порфирий. Как в Париже опустимся, отрыгну миллиона на два. Заживем. Главное, на благотворительность сразу же пожертвовать — и делай, что хочешь. Охрану надежную наймем, а может, остров купим, чтобы Артур нас не достал.

Тут лысый, до этого только наблюдавший, как ел его товарищ, не удержался от соблазна и тоже начал заглатывать порции драгоценностей.

— Хорошо! — вздрогнул он и даже прослезился, почувствовав градус бриллиантов. — Хорошо пошло, Григорий!

Перец, как птенец из гнезда, настороженно вытянул голову из салфетки.

— Порфирий! Тебе же нельзя! Ты же опьянеешь. Вот наказанье-то с этими старообрядцами. Совершенно не приучены к спиртному, — всполошился он, вскочил со стула и подбежал к чемодану, сортируя драгоценности.

— Ты хоть бриллианты не глотай, бриллианты, Порфирий, не глотай, градус у них не тот. Проша, нас же в самолет не пустят. Мы так мечтали вырваться. Эти, эти глотай — рубины, изумруды. Ну, прошу тебя, Порфирий Варфоломеевич. Ах ты, мать честная, совершенно человек не может себя контролировать. Все пропало, опять все пропало! Пьян, опять пьян как сивый мерин. Вот тебе и старообрядец!

На лысого драгоценности оказывали явно хмельной эффект, но остановить его уже было невозможно. Сожрав и выпив все драгоценности в квартире Недобежкина, друзья направились к опорному пункту охраны общественного порядка на Новослободской улице. Причем заметно помощневший и округлившийся от съеденного, Перец нацепил на руку повязку "дружинника" и как бы конвоировал пьяного Порфирия в опорный пункт, чтобы составить на него протокол или сдать на пятнадцать суток. В опорном пункте, который пустовал, так как все члены ГРОМа были на оперативных заданиях, Перец и Чанышев буквально за минуту, как скорлупу грецкого ореха, разгрызли простенький сейф и слопали драгоценности, лежавшие в дипломате, украденном Шелковниковым из квартиры аспиранта.

Когда последние финалисты выстроились для пяти решающих танцев, публика сначала замерла, разглядывая шесть пар небожителей, спустившихся на нашу бренную землю, чтобы показать погрязшим в мирском прахе людишкам, как ослепительно прекрасны человеческие существа, достигшие совершенства в бальном танце. Если четыре пары из шести были невыразимо очаровательны, то очарование, исходившее от двух пар из шести, а именно от пар номер тринадцать и двадцать один, нельзя было описать никакими человеческими словами. Только фотографии, напечатанные Белодедом и Карасиком на той фотобумаге, которую они три дня и три ночи держали под ведьминым камнем в Пермском треугольнике, способны передать всю их красоту, да и то день ото дня голографическо — кинетический эффект на этих фотографиях прослеживается все слабее и слабее, и там, где были запечатлены фигуры Элеаноры Завидчей и Альбины Молотиловой, образуются сияющие туманности, все более и более окутывающие непроницаемым светом их волшебные фигуры.

Однако в тот заключительный день, на финале, между этими двумя парами развернулось настоящее сражение. Как было сказано выше, Завидчая появилась в роскошном боевом костюме Афины Паллады, тогда как Альбина Молотилова была одета в доспехи римского воина — патриция времен расцвета империи. Ее полумесяц, которого так боялась Элеонора Завидчая, был упрятан в золотой шлем со страусовыми пе — рьями. Но если целью воинских доспехов было закрыть как можно большую поверхность тела от вражеского оружия, целью бального костюма было как можно большую поверхность тела выставить под оружие зрительских глаз. Если они что — то н скрывали, то только с одной целью: вызвать еще более сильный интерес к этим скрытым прелестям. Под стать обеим девушкам были одеты и их партнеры: Артур Раздрогин и Анатолий Перышкин.

— Племянники — то мои как вырядились! — воскликнула Элеонора, увидев римские костюмы Тигры с Полканом.

— Эля, может, донести на них судьям, что они вообще не имеют права участвовать в конкурсе, они ведь самозванцы? — зашептал на ухо сестре Артур, обнимая ее, за талию.

— Не надо, Артур. Мы уже все придумали с Агафьей! Самозванцы будут посрамлены, — высокомерно заметила прима — танцорка. — Какая наглость, — вдруг вспыхнула она гневом, — на ней драгоценности моего отца! Этот негодяй Недобежкин разбазарит все мое наследство. Ужасно, ужасно! — Она несколько раз так яростно сверкнула глазами в зрительный зал, что там, куда упали ее взгляды, образовалось несколько прожженных платьев и костюмов, а на коже появились крошечные разноцветные татуировки экзотических растений и зверей. Молодые люди, в чьи глаза случайно залетели осколки ее гнева, на минуту лишились чувств, а открыв глаза, поняли, что навеки влюбились в эту странную белую танцорку. Те девушки, которые имели счастье или несчастье встретиться с ней взглядами, хоть и не упали в обморок, вдруг почувствовали такое неодолимое желание любить, что буквально с этого же конкурса стали предметом вожделения мужской половины человечества. Даже до этого некрасивые дамочки попали в разряд тех, о которых говорят: "Да, она была некрасива, но чертовски мила". Миловидные же зрительницы стали просто неотразимыми.

— Мои драгоценности на Тигре! — еще раз воскликнула Элеонора. — О, мой папочка! За что ты так невзлюбил свою единственную дочь?!

При этом она нашла в себе силы улыбнуться Недобежкину той искренней, кроткой, теплой и беспомощной улыбкой, какой могут улыбаться своим спасителям только принцессы, у которых отняли царство. Артур тоже улыбнулся Недобежкину, но так как он не был так искусен в лицемерии, как его сестра, у Аркадия от этой улыбки пошли мурашки по коже.

"Ревнует ко мне, — самодовольно подумал аспирант, — я бы на его месте тоже ревновал. Похоже, что она испугалась соперницы".

Недобежкин услышал комментарий Петушкова:

— Аппетитная мамочка. Нет, не в моем вкусе, много мирского. Золотоволосая, дебелая. Ничего не скажешь, крепенькая девушка. Нет, не то, на мирской вкус, и номер у нее тринадцать, прямо сатанизм какой — то. Князем тьмы попахивает. — Непроизвольно направлял Петушков сознание окружающих на ложный след. — А пара двадцать один имеет большой духовный потенциал. Чувствуется римский дух и интеллигентность. Философия Платона принята христианством. Блаженный Августин и неоплатоники…

— Сергей Сергеевич, — деликатно оборвал его капитан — бомж. — Вы ведь шампанское пили за победу пары номер тринадцать. Я видел.

— Что ж, дорогой Витя, я и сейчас выпил бы шампанского. Я не сомневаюсь, что на этот раз пара тринадцать победит, но в конечном счете развратный Рим всегда одерживает победу над падшей Элладой. — Петушков значительно посмотрел на Гаянэ, намекая на костюмы, в которые были одеты обе соперницы.

— Вы очень начитаны, Сережа! — отметила та его эрудицию.

Леночка Шершнева щелкнула по носу капитан — бомжа.

— Это тебе, потому что до твоего дружка мне не дотянуться. Ну и друзья у тебя, Витек. А по — моему, Сережа, вам больше понравилась девушка из пары номер тринадцать.

— Неправда! — очень резко ответил Петушков. — Мне вообще не нравятся девушки, публично устраивающие стриптиз. Боже, Аркадий, отпусти меня, я должен уйти. Гаянэ, пойдемте, умоляю вас. Это зрелище унижает женщину!

— Ах, Сережа, не горячитесь, прошу вас, останьтесь! Я понимаю, как вам тяжело. Я ценю вашу жертву! Не будем портить праздник нашим друзьям! — воскликнула Гаянэ, и было непонятно, то ли она говорит искренне, то ли смеется над бывшим постником.

По всей видимости, те страшные лишения, которые выпали армянскому народу в течение последнего века, сделали армянских девушек очень осторожными в выражении своих чувств и необыкновенно рассудительными.

Тигра, заметив в волосах Завидчей два дротика в виде заколок, усмехнулась, сочтя ее вооружение недостаточным.