Приняв еще одну меру предосторожности, продев руку в ременную петлю кнута, Недобежкин нырнул под одеяло. Правильно сделал Недобежкин, что так поверил в кнут. Очень, очень предусмотрительные люди — аспиранты. Из аспирантов, в основной в нашем обществе получаются все самые высокопоставленные чиновники и самые отъявленные мошенники. У нас, посмотрите, если чего-нибудь человек добился в жизни, у него кроме должностей есть еще и титул — он либо кандидат каких-нибудь мудреных наук, либо же доктор таких-то еще более мудреных наук, а кто эти кандидаты и доктора? Это же бывшие аспиранты. Вот Недобежкин и был как раз таким аспирантом. Аспиранты — это те, кто верит в науку, а наука что говорит? В общественных отношения главное — экономика, а в экономике главное — стимул.

— Да, — шептал он, засыпая, — стимул в переводе с латыни — это палка, которой погоняют осла. А что такое кнут? Тот же стимул, только уже облагороженный, та же палка, но с большим радиусом действия и, главное, с большей гибкостью. Палка может переломиться, а кнут нет.

Поэтому Недобежкин решил с кнутом пока не расставаться. Очень предусмотрительные люди — аспиранты.

В эту ночь не только уфологи и экстрасенсы готовились к походу в зал „Дружба". Кроме ночного заседания Международной ассоциации уфологов, происходившей на квартире фотографа Белодеда, в опорном пункте охраны общественного порядка на Новослободской улице состоялось также заседание комитета „Гонимых работников органов милиции", сокращенно ГРОМ. Этому обществу предоставлял место для заседаний участковый инспектор Дюков, который был знаменем для всех гонимых новаторов МВД. Хотя официально председателем ГРОМа являлся бывший инспектор ГАИ Колесов Иннокентий Варфоломеевич, душой общества был, конечно, Дюков. Инспектор Колесов в настоящее время работал каскадером на Мосфильме и вел большую научно-исследовательскую работу, он даже написал диссертацию с теоретическими и цифровыми выкладками, доказывающими, что его методика автомобильного преследования нарушителя самая эффективная. Но. во-первых, как выяснилось, диссертацию его нельзя было защитить. Колесов, когда узнал, что он как обладатель среднего технического образования, не имеет права на научную мысль, был оскорблен. На научную мысль у нас в стране, оказывается, имеют право только лица с высшим техническим образованием, а во-вторых, даже опыты по его диссертации были запрещены, и, когда автолюбитель стал проводить их самостоятельно, его просто уволили из органов. Только перейдя на работу каскадера, Колесов сумел эти опыты завершить и с блеском подтвердить правильность своей догадки, что маневренность автомобиля, поставленного на два боковых колеса, резко повышается.

Побожий, Волохин и Ярных, три мушкетера, нашедшие себя в ГРОМе, в разное время пострадали в борьбе со всесильным бюрократическим аппаратом милиции, душащим все новое и передовое, а также старое, которое еще могло бы быть полезным. Правда, Ярных пострадал не прямо, а косвенно, через свою маму, но тоже считал себя гонимым. Патриарху ГРОМа Побожему было уже за восемьдесят, ходил он, опираясь на толстую, дореволюционного вида клюку, которую купил лет тридцать назад в комиссионке на Арбате, из-за нее он прозывал себя то трехруким, то трехногим. „Здрасьте, — говорил он, — трехрукий пришел". Или: „Добре день, трехногий приковылял". Он в звании майора был незаслуженно уволен еще во времена хрущевских гонении на милицию. Тридцать лет Побожий негласно занимался частным сыском. Если кто-то отчаивался схватить мужа-алиментщика, или насильника дочери, или вора, обчистившего квартиру, и не мог найти защиты в государственных органах, шли к Тимофею Маркеловичу. Маркелыч принимал не всех, а только по рекомендации; неделю или две он изучал „цело", потом выносил решение.

— Берусь или нет, не берусь. Это дело не московское, — говорил он и пояснял: — Не берусь, потому что я московский частный сыск, а это должен делать республиканский или всесоюзньй частный сыск, возможности у меня ограниченные. У меня пенсия не позволяет республиканским сыском заниматься. Я кустарь, но если я тебе не помогу, не поможет никто.

Денег за свое расследование Маркелыч не брал, дальше Подмосковья не выезжал и, как его не упрашивали, стоял твердо.

— Не мой район! Мой район — Москва! Ищи республиканского кустаря. Подсказать могу, а сам не берусь — пенсия маленькая.

— Да я вам оплачу все расходы.

Тут Маркелыч поднимал остерегающе указательный палец.

— Это вы мне, гражданин, предлагаете незаконную сделку. У меня условный „частный" сыск, я хочу этой скотине Хрущеву доказать, каких он офицеров уволил из органов.

И хотя Хрущев уже давным-давно умер, так никогда и не услыхав о том, какие безнадежные дела раскручивал, каких матерых преступников разоблачил и задержал Маркелыч, тот на своем примере продолжал доказывать Никите Сергеевичу, каких хороших офицеров уволили из милиции по сокращению штатов в 1956 году. Сутки он работал пожарным в Театре им. Моссовета, а три дня посвящал сыску. Дюкову отставник передавал свой опыт. Но даже и теперь Дюков не постиг всю науку, которой владел Маркелыч.

— Ты майор, и я майор, — Маркелыч важно делал паузу, — а они генерал-майоры, я бы им мог подсказать, да погоны у них слишком блестят, а я щуриться не люблю, у меня глаза больные. Маркелыч говорил иносказаниями.

— Михайло Павлович, — любил он говорить Дюкову, — никому не клади пальцы в рот — откусят!

Волохин и Ярных тоже были преданные делу охраны правопорядка люди. Волохин пострадал за несогласие с формой, которую ввели в конце семидесятых годов, он доказывал, что старая милицейская форма была надежнее. Он добился, что кургузые короткие шинели удлинили на пятнадцать сантиметров, но ему пришлось из органов уйти на пенсию, хотя он мечтал еще поработать.

О чемодане с драгоценностями Дюков рассказал только Маркелычу, за долгие годы убедившись в его абсолютной надежности. Вдвоем они наметили стратегию наблюдения. Когда собрались остальные члены ГРОМа из тех, что не были на дачах и в поездках, участковый объяснил им ситуацию и закончил так:

— Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что это серьезно. Я вас попрошу завтра с утречка помочь мне, а сегодня хорошо бы понаблюдать за квартирой.

Волохин, нахмурившись, кивнул.

— Ты, Ярных, будешь сидеть дома на телефоне.

— Опять я дома! — чуть не заплакал Ваня Ярных.

Ваня Ярных, толстый пятидесятилетний крепыш, никогда не был милиционером, он был сапожником и соседом Маркелыча по квартире. Когда его принимали в ГРОМ, Волохин был категорически против:

— Какой ты гонимый? Скажи, кто тебя гнал из милиции?

— Мама! — захлопав глазами, ответил Ваня Ярных. — Я мечтал быть милиционером, а она говорила, что только через ее труп. Родная мама гнала меня. Я очень гонимый.

И все в ГРОМе, кроме Волохина, сочли, что это самое серьезное гонение, и проголосовали за прием Ивана Петровича Ярных в члены ГРОМа.

— Учеником! Это еще куда ни шло, и то после того, как сбросит двадцать кило, — сердито добавил Волохин, подняв руку против.

С тех пор Иван Петрович Ярных был полноправным членом ГРОМа, но желание его заняться оперативной работой, выслеживанием и поимкой бандитов все не осуществлялось. Вот и теперь его назначили диспетчером и оставили дома — сидеть рядом с семидесятилетней мамой и по телефону Координировать действия ГРОМа.

В это же время, когда происходило собрание ГРОМа, как мы уже говорили, на квартире Белодеда состоялось заседание Международной ассоциации уфологов в составе Колюжного, Жемчуговой, Уткиной и Жасминова. Вскоре на такси примчался представитель Международной ассоциации психофизиков и парапсихологов Александр Нилин и опроверг внеземное происхождение инопланетян.

— Два явных экстрасенса огромной мощности, — безапелляционно заявил он, лишь взглянув на черно-белый снимок, — причем она имеет потенциал порядка миллиона биовольтных децибел, а он порядка ста тысяч. В Америке зарегистрировано семь человек на сто тысяч биовольтных децибел, и вот у нас появилась женщина с гораздо большим зарядом. У ее партнера тоже мощное биополе.