— Спасибо Петру Петровичу Цейцу! — говорил он на заседаниях общества „Гонимых работников органов милиции". — Когда я устроился работать пожарным в театр Вахтангова, он мне рассказывал, что Евгений Багратионович Вахтангов любил говорить молодым артистам: "В старики надо готовиться, пока молод! Молодежь не любит стариков играть, а когда возраст подходит — поздно, все роли заняты". Мне тогда сорок пять лет было, но я подумал: „Дело говорит Цейц! Дай-ка и я заранее в старики готовиться начну. Зашел в комиссионку на Арбате, купил клюку и начал упражняться. Теперь у меня три руки и три ноги. А всего-то одна дубинка". Маркелыч оглядывал собрание, резюмируя свои рассуждения.

— Где бы я теперь был, если бы не стал в сорок лет в старики готовиться? Во, правильно. Уже там. — Он показывал пальцем в землю. — А пока я здесь. Догнать не догоню. От меня лось молодой убежит, а если бодаться начнет, рога обломаю, да и двух лосей еще стреножу.

— А трех, Маркелыч? — с подвохом интересовался обстоятельный Волохин.

— Трех я брал, когда мне было столько, сколько тебе сейчас, плюс еще десять… Шути, шути, дошутишься у меня, зацеплю клюкой, узнаешь, как над старшими насмехаться, салажонок.

— Мне, что ли, такую тросточку завести? — рассуждал Волохин. — Да нет, мне все равно до восьмидесяти не дотянуть. Ты-то, Маркелыч, николаевский, а я советский, не на том харче взрос.

— Дело не в харче, а в мозге, у тебя дури много. Дай я по башке стукну клюшкой посильней, чтоб дурь вылетела, вот тогда маленько поумнеешь. Воспоминания Маркелыча прервали осторожные шаги по ступенькам, которые услужливое эхо, усилив, донесло до слегка туговатого на ухо отставника. За свою жизнь Маркелыч слышал столько крадущихся шагов, что сразу понял: они! „Они" — это были те, кто имел преступный шаг. Снизу, по лестнице, поднимались двое. Высокий интеллигентный Лом, похожий на артиста, легко и как бы независимо ступая, шел первым. Именно тяжеловесный Колун производил весь шум, хотя и очень старался ступать неслышно. Лом несколько раз позвонил в дверь. Никто не отозвался. Убедившись, что дома никого нет, Лом кивнул Колуну, и тот, достав отмычки, начал открывать замок. Изношенный замок подался сразу. Двое любопытных молодых людей осторожно проскользнули в дверь. Маркелыч обрадованно засопел. Предстояло брать с поличным двух таких ядреных молодцов. Дюков оказался прав. Квартира явно вызывала интерес организованной преступности. Маркелыч представил, как он чинно будет ковылять по ступенькам, потом по-стариковски заговорит, потом… Но то, что произошло, смешало его планы.

— А-а-а! — раздался за дверью истошный мужской крик, и послышался еще более сильный звериный рык. Дверь отворилась, и из нее выкатились две фигуры. Причем Маркелыч готов был поклясться, что, если бы ловкий, как змея, Лом ногой не захлопнул дверь, на лестничную клетку выскочила бы огромная черная пантера с дикими глазами сиамской кошки.

Напрасно Маркелыч вдогонку взывал к сознательности молодых людей.

— Постойте! Молодые люди! Помогите пожилому человеку! — Он кричал, как надо: не „Стой! Стой!", а «Постойте!", звал их: „Молодые люди! Помогите пожилому человеку!" Но Лом и Колун были так напуганы увиденным в квартире Недобежкина, что едва ли слышали крики старого человека, а если и слышали, то решили, что он стал жертвой вместо них.

Эта неудача очень огорчила Маркелыча. Он снова поднялся на чердак и сел в засаду, надеясь, что скоро ему удастся применить свою клюку и утереть нос этому молокососу Волохину, который в свои шестьдесят лет едва ли смог бы сладить даже с парой бомжей, не говоря уж о настоящих рэкетирах, бывших мастерах бокса или дзюдо. Маркелычу нужен был серьезный противник, и он его дождался.

Несколько раз он приподнимался по ложной тревоге, это на нижних этажах хлопали двери и жильцы сновали вверх-вниз по лестнице, но вот раздались те самые, особые шаги. Как Маркелыч определял, что шаги имеют преступную окраску, он бы не смог ответить.

— Ногу ставит по-кошачьи, шумит, но тихо! Примечать надо, идешь по улице и примечай. Учись, пока не поздно, — наставлял он пенсионера Волохина.

— Эх, мне бы твои года, я бы за учебу взялся. Ветер у тебя, Волохин. в голове. Обладательницей преступной поступи оказалась прилично одетая старушка с веником под мышкой и с цепью наперевес в левой руке. Маркелыч заколебался, он знал, что в квартире номер девяносто один проживают две старушки, и решил, что это одна из них, однако цепь в ее руке показалась ему подозрительной, шаг ее был какой-то особый, даже не преступный, а…,Дай Бог памяти, у кого-то я уже слышал такой шаг. — задумался Маркелыч, — точно, точно, в деревне, мальчишкой, у старухи Аграфены, нашей деревенской ведьмы, я подметил такой шаг. Да не она ли, ведьма проклятая, каким-то хитрым образом научила меня в шагах разбираться?"

Старушка между тем уверенно достала из кошелки ключ и как ни в чем не бывало вошла в дверь.

„Если она чужая, зверюга ее слопает!" — решил Маркелыч, прислушиваясь.

Ни истошного старушечьего визга, ни звериного рыка не раздалось. Тем не менее отставной оперативник, памятуя о своей прошлой неудаче, на всякий случай спустился к самой двери. Если бы старушка осталась в квартире чуть дольше, все было бы в порядке, но она вышла тотчас, ведя на цепи рыжего пса в ошейнике, в левой руке она, помимо веника, держала еще и сумочку Ангия Елпидифоровича, в которой жалобно мяукала кошечка, плененная жестокой старухой.

— Ваши документы, гражданка! — заученно грозным голосом рявкнул Тимофей Маркелыч, чувствуя себя лет на двадцать моложе.

Старушка аж вздрогнула от неожиданности. Пес вырвался у нее из рук и, гремя цепью, бросился бежать на чердак.

— Чтоб тебе провалиться, старый дурак! — взвизгнула Агафья, и, страшно исказившись лицом, бросилась на милиционера.

Маркелыч почувствовал, как у него подкашиваются ноги, и, сам не зная почему, затараторил молитву, которой его научила мать:

— От ведьминого сглаза, от порчи-проказы, от беса-юдола спаси и помилуй, угодник Никола! Агафья, как только он прочитал молитву, отпрянула от него.

— Хрен старый, заговоры знаешь! — взвизгнула старуха. — Тогда на, получай!

Она взмахнула своим веником, желая нанести Маркелычу в голову смертельный удар, но тот ловко подставил под веник свою клюку, отбил удар в сторону. Веник ударил по перилам лестницы, переломив их, словно это был не веник, а секира.

— И палка у тебя из ясеня! Неужели из Ахиллесова копья? Вот старый хрыч, где ты этот посох украл? — провизжала Агафья, узнав клюку и нанося по Маркелычу веником град ударов, но тот ловко отбивал их своей палкой и даже, зацепив ручкой своей клюки сумочку, вырвал ее из рук старухи. Из сумочки выскочила черная кошка и юркнула назад, в незапертую дверь квартиры.

— Отдай сумку! Отдай сумочку, старый дуралей! Тебе это так даром не пройдет, ты у меня в огне сгоришь и в воде потонешь! Мент проклятый!

— Так ты еще и рецидивистка?! Ведьмино отродье! Я думал, вас всех советская власть повывела, а вы, значит, по чужим квартирам сшиваетесь, чужих собачек уводите. Я тебя привлеку по двести шестой! Хулиганка!

Маркелыч начал читать новое заклятие против нечистой силы, оказалось, что все, чему его научили бабки, еще когда он был мальчишкой, и о чем совершенно не вспоминал всю жизнь, всплыло в этот миг.

— Трава-мурава, расстелися, как скатерть,

От ведьмы спаси нас, Пречистая Матерь!

Агафья от этих слов забилась в истерике и бросилась бежать вверх на чердак, как слепая, натыкаясь на углы и стены. Лицо и фигура ее при этом стали быстро преображаться, и она обернулась молодой девушкой в украинском платье.

— Лукерья?! — воскликнул Тимофей.

— Тимоша! Ты меня узнал? — воскликнула дивчина.

Маркелыч от удивления Перекрестился, и это спасло его.

— Дак Лукерья-то теперь уж старуха, как и я. Ах ты, ведьма, дурачить меня взялась!

Ведьма снова стала наступать на него, принялась носиться по чердаку, созывая рати нечистой силы. Над Маркелычем закружились полчища летучих мышей, завизжали и запрыгали черные коты.