— Молодой человек, — он необыкновенно красиво по ставленным командно-административным басом с укоризной обратился к аспиранту, — я прошу извинения, что вас назвали неуважительно в этом храме искусств. Никому не делает чести кичиться своими преимуществами или унижаться завистью. Скандал перед дверями, я льщу себя надеждой, не толь ко нашей, но и вашей любимицы в такой день, когда радость победы омрачена этим ужасным инцидентом с бешеным псом! — седой не договорил. — Не будем только усугублять переживания нашей дорогой Эллочки. Мы должны дать ей отдохнуть перед завтрашними соревнованиями, а все споры отложим до завтрашнего вечера. И тогда, я уверен, она и завтра, несмотря на душевное потрясение, сможет выступить так же блестяще, как сегодня, а пока устроим ей триумфальный выход — проводим дорогую победительницу Элеонору к автомобилю, который ей предоставило союзное министерство рыбной промышленности. Постараемся быть джентльменами. Вынос на руках запрещен, она не спортсмен, она — артистка, она — женщина. Будем джентльменами! Устроим ей овацию!
Ах, как же умеют говорить седые представительные мужчины в дорогих иностранных костюмах. Никто их не прерывает, не хватает за локти, не останавливает на полуслове, не задерживает в дверях. Везде их слушают, всюду их пропускают. И каким же невидимым кнутом опоясала их судьба при рождении, что они имеют над людьми такую власть?
Двери в гримерной отворились, и появился авангард самых приближенных к Завидчей лиц, сама Завидчая шла под руку с Артуром, и замыкал шествие арьергард доверенных поклонников пары номер тринадцать. Все они несли охапки цветов и подарки. Кто-то подарил Завидчей даже цветной телевизор, который тащили упакованным в огромную коробку двое специально нанятых рабочих сцены.
Недобежкин, поставив на ноги своего верного клеврета, наблюдал процессию. Завидчая гордо улыбалась. На лице ее не было убитого выражения. Как все по-настоящему красивые люди, это была девушка с очень устойчивой психикой. Она кивала то одному, то другому поклоннику. Матросу, которого Недобежкин сбил с ног и который уже успел полностью прийти в себя, она воткнула в петлицу орхидею, другим дарила по одному или несколько цветов из своих букетов, кому-то протягивала руку для поцелуя. Седому блондинка подставила щеку, и он, поцеловав, сунул красавице в руку какую-то коробочку. Недобежкин чувствовал, что седой не даст ему попасть в окружение Завидчей. Элеонора, поравнявшись с аспирантом, гордо вскинула брови:
— Где появляетесь вы, меня преследуют неудачи.
— Неправда! Вы же стали победительницей!
Элеонора протянула ему руку. Если бы Недобежкин поцеловал только эту руку, то на нем, как на ее будущем любовнике, был бы поставлен крест. Поэтому Аркадий не сделал этого, вместо этого он обнял Элеонору за талию и поцеловал девушку в губы. В толпе раздался вздох изумления не только от наглости долговязого, но и оттого, что от их объятий словно молния пробежала по всем присутствующим. Элеонора вдруг залилась краской и смутилась, чего от нее никак невозможно было ожидать после того, как все видели ту невозмутимость, с которой держалась танцорка, когда пес содрал с нее платье. Вырвавшись из рук москвича, она побежала к выходу, туда, где победительницу ждал правительственный автомобиль. Артур с перекошенной от злобы физиономией поспешил вслед за партнершей.
Поведение Недобежкина не привело к новой драке, так как все устали от эмоций, переполнявших публику в этот вечер. Но каждый сделал для себя вывод, откладывая решение до завтрашнего дня. Завтра вечером сумасшедшего молодого человека должна была ждать страшная кара, если только он посмеет сунуть нос на конкурс, — так решили моряки Тихоокеанского флота.
Бросив шелковое платье Завидчей под одной из лестниц, бульдог поскорее треснулся мордой об стенку, и на этот раз превратился в маленького кривоногого англичанина с зонтиком и в котелке, приобретя лицо с огромным ртом и ослепительно белыми зубами. Толпа преследователей пыталась было разузнать у иностранца, куда подевался пес, но тот твердил только „Но" и „Уев", так что пришлось оставить его в покое. Кто-то выволок из-под лестницы платье, а „англичанин" чинно по лестнице выбрался на крышу спорткомплекса.
Там он сделал несколько попыток удариться лицом о брандмауэр.
— Ну, давай, Джон! Не малодушничай! Приложись посильнее, Джон, и ты снова пес, иначе тебе не успеть домой раньше хозяина, — по-английски упрашивал себя коротышка.
Англичанин прошелся туда-сюда по бордюру возле купола, собираясь с духом.
Прячась за стеной вентиляционной камеры, за его манипуляциями украдкой наблюдала некая пожилая женщина, в которой из-за плохого освещения трудно было узнать контролера билетов Агафью, тем не менее это оказалась она. Рука ее комкала сеть.
Наконец англичанин собрался с духом, присел на корточки и лицом ударился о кирпичный парапет крыши. В тот же миг, как только он превратился в пса, Агафья с криком торжества бросилась к нему из своего укрытия, накидывая на него сеть.
Псу в самый последний момент удалось выскользнуть из-под сети, он прошмыгнул к краю крыши и совершил гигантский прыжок, перелетев с крыши спорткомплекса на крышу дома, стоящего на Фрунзенской набережной, того самого, в котором помещалась Малая сцена Театра им. Моссовета. Агафья, не теряя ни секунды, побежала по железной кровле к блестящему цилиндрическому предмету, похожему на медный стакан, из которого торчало длинное помело. С неожиданной для своего возраста легкостью Агафья впрыгнула, словно танкист в люк своего танка, в медную ступу и, помелом оттолкнувшись от крыши, как в лодке поплыла по воздуху, взмах от взмаха набирая скорость. А пес между тем то прыгал с крыши на крышу, то, стуча лапами, бежал по железным кровлям, пытаясь спастись от преследовательницы. Агафья, как летчик-ас, стремительно проносилась над ним, пытаясь поймать его то сачком, то сетью, но пес каждый раз успевал или спрятаться за трубой, или нырнуть в слуховое окно и, переждав ее полет, снова прыгал на очередную крышу, все ближе, ближе приближаясь к дому на Палихе.
— Ну, Ивашка, дрянной Полканишко! Попадешься ты мне! Все равно я вас обоих с Аленой испепелю! — кричала Агафья псу, пытаясь поймать его на лету. Но пес, делая не вообразимые сальто, падал в пропасти между домами, каждый раз успевая захватиться то за карниз, то за балкон, то ныряя в раскрытые окна квартир, до смерти пугая своим видом их обитателей. Наконец он влетел в окно комнаты на Палихе.
Агафья, взмыв в своей ступе к звездам и погрозив псу кулаком, улетела за горизонт…
Завидчая с Артуром сели в первую „Чайку", седой с несколькими такими же представительными мужчинами средних лет, среди которых особо выделялся замминистра рыбной промышленности Шлыков, разместились во второй „Чайке" и трех черных „Волгах". Кортеж двинулся к набережной и повернул налево. Поклонники бальных танцев, кто на своих автомобилях, кто пешком, быстро покидали площадь перед спорткомплексом, и через каких-нибудь пять-десять минут после того, как исчезла Завидчая, площадь опустела. На ней остался только помрачневший Недобежкин и его „секретарь".
— Хорошо было бы поесть! — деликатно намекнул обладатель золотого зуба. — Я узнал, куда они поехали, в гостиницу „Пекин". Какой-то восьмой подъезд со двора, номера „люкс" на третьем этаже.
— Ты прав, нам тоже куда-то надо заехать поесть. Найди такси! — приказал аспирант своему „секретарю", взглянув на часы. Было пять минут одиннадцатого. — Заедем в „Ландыш", чтобы не привлекать внимания. Он как раз работает до одиннадцати и тут недалеко, там и перекусим.
Недобежкин еще боялся шикарных ресторанов, к тому же ему хотелось поскорее оказаться дома, среди своих бриллиантов.
Шелковников понимающе кивнул, сделал несколько вихляющих движений, долженствующих означать лихорадочные поиски такси, но, так как на этом пятачке их не было, бросился к набережной, однако вспомнил что-то, остановился посреди черного асфальта и хитро сощурился.
