Хок не смог ничего ответить: теплота, прозвучавшая в ее голосе, подняла бурю в его сердце. Он не хотел быть ни великодушным, ни заботливым. Он не желал, чтобы его темпераментная супруга с глазами цвета изумруда затрагивала нежные струны его сердца, заставляя вспоминать, каково это — испытывать сострадание.

Чувствовать себя защитником, ответственным за другое существо.

Не только за нее, но и за ребенка, которого он даже никогда не видел.

— Я не так добродетелен! — резко, ответил он, то ли возражая, то ли предупреждая. — Просто я хочу, чтобы здешняя жизнь стала для вас приемлемой.

Авриль встала, задумчиво качая головой:

— Этого не будет никогда.

Он смотрел, как ветер играет се длинными волосами, треплет плащ, облепляя им стройную фигурку.

— Значит, вы лгали мне, — с мягким упреком произнесла Авриль, оглянувшись на Хока. — Если вы можете покидать остров, значит…

— Я единственный, кто может это делать, — железным голосом перебил Хок, — да и я делаю это крайне редко. — В молодости он гораздо чаще позволял себе подобные вылазки, по теперь воспоминания о волнующем внешнем мире со всем его многообразием и переменчивостью стали слишком болезненны. Хоку приходилось заставлять себя возвращаться на Асгард. И оставаться на нем.

Здесь даже чудесная погода мало чем отличалась день ото дня, сезон от сезона, год от года. Авриль повернулась к нему:

— В таком случае, что вы имели в виду, сказав «Артуа — это слишком далеко»?

— Никто не может покинуть остров более чем на шесть дней. Это невозможно — таков закон. — Авриль удивленно подняла бровь:

— Раз так, значит, Антверпен находится не более чем в шести сутках плавания отсюда. Нет… — В ее голосе послышалось явное удовлетворение, она, оживившись, посмотрела на океан. — Всего в трех!

Хок буркнул себе под нос какое-то ругательство, раздраженный тем, что невольно выдал сведения, которые Авриль могла использовать, готовя побег.

Он вскочил на ноги и подошел к ней поближе:

— Авриль, забудьте то, о чем вы сейчас думаете. Вы не сможете сбежать с Асгарда.

Авриль гордо вздернула подбородок и с вызовом посмотрела на Хока:

— Это вы так считаете.

— Дьявол!.. женщина, не веди себя как безрассудная дурочка! — Он схватил ее за руку, ощутив пальцами мягкую ткань плаща. — Если вы утонете или разобьетесь о скалы, ваш ребенок на самом деле останется сиротой!

— Вас это так заботит? — В ее глазах вдруг блеснули слезы. — Я так много значу для вас? При виде слез Хока словно огнем опалило, а от ее слов — окатило ледяным холодом.

— Я пытаюсь заставить вас прислушаться к доводам разума, — хрипло настаивал он. — Логики и разума.

Она стряхнула его руку.

— Разум для меня — ничто. Ваши законы для меня — ничто! Вы не… в-в-вы не…

Она не смогла закончить фразу, охваченная смятением. В это невозможно было поверить! Едва слышным шепотом Авриль взмолилась:

— Хок!

Боль, застывшая в ее глазах, заставила его сердце рвануться из груди. Он невольно протянул руку, чтобы вытереть ей слезы. И все доводы логики и разума покинули его самого. Пальцы зарылись в ее густые волосы, сжались, и он запрокинул ей голову. Другая рука, повинуясь лишь чувственному порыву, обвилась вокруг талии, и их губы слились в еще робком, но горячем и жадном поцелуе. Его поцелуй был полон желания. Желания, которое должно было бы остановить его. Заставить отпустить ее.

Но губы ее были такими мягкими и сладостными, такими полными и соблазнительными, какими он их и представлял с того самого момента, как увидел ее. Как увидел ее во сне. Пальцы Авриль сжались на его обнаженных плечах, но она не оттолкнула его.

Наоборот, обмякла в его руках, и из ее горла вырвался возглас, исполненный такого же страстного желания. Она прижалась к нему, словно потеряв вдруг опору под ногами.

Хок обнял ее еще крепче, сердце его затрепетало, и град внезапно ошеломивших чувств исторг у него из груди сдавленный хрип. Плащ Авриль был распахнут, и Хок ощущал прикосновение мягкого, податливого, теплого тела, тяжесть палившихся грудей с затвердевшими сосками под тонкой тканью рубашки — единственным, что их теперь разделяло.

Даже раздвигая языком ее губы, он отчаянно боролся с собой, чтобы не потерять рассудка. Сохранить контроль над своими поступками. Но когда губы Авриль разомкнулись, уступив его натиску, — Хок пропал.

Проникая все глубже в эту знойную бездну, он с жадностью коснулся языком ее языка. Он жаждал ее дыхания, ее тела. ее близости. Он жаждал ее. Авриль. Дикую и неуправляемую. нежную и послушную. Жаждал ее губ, мучительно жарких под его ласкающими губами.

Ее ногти оставляли на его коже следы вырвавшейся наружу страсти. Жесткая щетина царапала ей кожу. Мысли смешались в голове Хока. Отнюдь не добродетельные мысли.

Существовал способ уговорить жену смириться с жизнью на острове. Принять ее. Способ, который им обоим доставит наслаждение.

Медленно опускаясь на колени, Хок потянул Авриль за собой. Лишь по дрожи, сотрясавшей ее, да слабому невнятному звуку, вырвавшемуся из груди, можно было догадаться о все еще смущавших ее сомнениях.

— Ш-ш-ш-ш, — тихо прошептал Хок, легко, словно перышком, проводя губами по ее подбородку. — Есть многое, что тебе здесь, на Асгарде, понравится. Авриль. — Его хрипловатый голос звучал глубоко и страстно, как мольба. — Вот увидишь. — Он слегка надавил на какую-то чувствительную точку под ухом. — Вот увидишь…

— Хок…

— Если ты этого не хочешь, скажи лишь слово — я остановлюсь. — Его рука скользнула ей под плащ.

— Я н-н-не… — Она задохнулась, ощутив, как его пальцы ласкают ее сквозь тонкую ткань рубашки. — Я н-н-не…

— Выражайтесь поточнее, миледи, — пробормотал Хок. — Чего вы «н-н-не»? Вы не хотите вот этого? — Он ласково лизнул языком ту самую чувствительную точку под ухом и слегка прихватил кожу зубами — Авриль задрожала. — Или вот этого? — Он пробежал пальцами по изящному изгибу ее позвоночника…

Авриль закусила нижнюю губу, зажмурилась и впилась ногтями ему в плечи. Он сам весь дрожал от нетерпения, сжимая ее все крепче и крепче.

— На женском теле есть множество необычайно чувствительных мест, — шептал он. — Мудрый муж постепенно открывает их одну за другой. Одну… — поцеловал он ее в губы, — за… — прижался он губами к ложбинке на шее, — другой…

Хок ослабил объятие, и Авриль опустилась спиной па песок, а он потянулся к подолу ее рубашки. Когда она пошевелилась под ним и ее мягкие бедра коснулись его восставшей плоти, Хок судорожно, со всхлипом втянул воздух ртом.

Авриль вскрикнула и окаменела в его руках, часто моргая, словно только что проснулась:

— Нет…

— Авриль, — прошептал он, сжимая ее и прижимаясь губами к ее губам.

Она бешено сопротивлялась:

— Нет! Отпустите меня! — Эти холодные, пугающие слова пронзили его, словно сталь клинка, и хоть глаза ее все еще были темны от страсти, а губы источали аромат их лобзаний, Хок не стал возражать.

Он отпустил ее. Что еще оставалось делать? Он не хотел брать ее силой.

Авриль вскочила на ноги и попятилась, кутаясь в плащ. Было видно, как ее бьет дрожь.

— Я не могу… — Она тяжело, прерывисто дышала и отчаянно трясла головой. — Я не могу остаться здесь! — Слова звучали, как сдавленные рыдания. Потом она повернулась и побежала.

Хок тоже проворно вскочил и чуть было не бросился за ней, но одернул себя. Морской бриз быстро высушил испарину, покрывшую его тело, и рассеял туман, заволакивавший мозги. О темная дочь Локи, что я делаю!

Как это получилось, что одного поцелуя ему оказалось достаточно, чтобы потерять голову?

Нет, он не желает знать ответ на этот вопрос. Он лишь удовлетворял физическое влечение, ставшее болезненно острым. И старался показать Авриль некоторые удовольствия, которые предлагает Асгард. Он должен был уговорить ее предаться этим удовольствиям добровольно, доставить ей наслаждение и сделать счастливой.

Вместо этого он напугал ее, зашел слишком далеко и сделал это слишком быстро. Он совершил ошибку и больше ее не повторит.