Боги милостивые, она так молода! Настолько моложе его. И она ни о чем еще не догадывается.

Раздавив в ладони панцирь краба, Хок в раздражении отбросил его в сторону. Вид этой женщины, милой и беззащитной, лишний раз напомнил ему, сколь слабое существо его возлюбленная жена-чужеземка… Сколь не похожа она на него.

Сколь хрупка.

Ее вид живо напомнил ему о страхе, который он испытал накануне и который заставил его вернуться домой раньше срока. Когда он обнаружил, что Торолфа нет в его убежище на восточном берегу.

Место казалось безлюдным. Покинутым. Обиженный Торолф мог, конечно, просто спрятаться где-нибудь и дуться там на весь белый свет, но он был слишком мстителен, чтобы не попытаться отыграться на тех, кого считал виновными в понесенном им наказании, назначенном старейшинами.

В том числе и на Авриль.

В какой-то миг там, на пороге опустевшего жилища Торолфа, Хока пронзил ледяной ужас — он испугался не за свой народ, не за своего друга Келдана, а за жену, которую оставил одну, без защиты.

Хок бежал весь день, не обращая внимания на дождь, не останавливаясь даже поесть, задержался ненадолго лишь у дома Келдана, чтобы предупредить его об опасности. А когда наконец добрался до собственного дома, Авриль там не оказалось.

Хок запустил пальцы в густую шевелюру и постарался прогнать воспоминание, не желая еще раз переживать ужас, поразивший его в тот момент. А равно и благодарное облегчение, которое почувствовал, обнаружив ее живой и невредимой. Он не должен допускать, чтобы из-за нее его сердце испытывало такое волнение.

Муки и отчаяние, напомнил он себе. Она в конце концов принесет тебе лишь муки и отчаяние.

Закончив трапезу, Авриль довольно вздохнула, и Хок отметил, что невольно выполнил один из непреложных заветов «Хавамала»: новобрачный должен узнать, какую пищу предпочитает его молодая жена, и кормить ее именно этими кушаньями.

Точно так же ему следовало выяснить, что доставляет ей самое большое, заветное удовольствие.

— Вы ничего не ели, пока меня здесь не было? — с досадой спросил он.

— Что?

— Вы ели так, словно умираете с голоду, и вы… — он обнаружил, что помимо собственной воли снова не может отвести от нее взгляда, — и вы необычно тихи.

Разделенные только костром, в котором потрескивали поленья, выстреливая в воздух стайки искр, они посмотрели друг на друга. И как прежде, едва встретившись с ним взглядом, Авриль почувствовала, как кровь приливает к щекам. Она тут же отвела глаза.

— Если я кажусь вам тихой, так это просто потому, что устала. Как я уже говорила, шторм не дал мне заснуть.

Она покраснела еще гуще.

Хок недоуменно наморщил лоб, не понимая, почему тот факт, что шторм не дал ей заснуть, заставил ее так покраснеть.

Если только в действительности дело вовсе не в погоде… а в чем-то другом.

Он чуть не вскрикнул, вдруг припомнив то оставшееся незаконченным объяснение, которое едва не вырвалось у нее, прежде чем она начала в смущении быстро лепетать о шторме.

Мне приснился дурной…

Сон? Так это при воспоминании о своих снах она так краснеет и начинает тяжело дышать?

Неужели она не может спать по той же причине, что и он?

Сердце Хока подскочило, а потом быстро заколотилось. Он слышал легенды об асгардских мужчинах, которых связывала с их любимыми такая тесная сердечная близость, что они понимали друг друга без слов, даже находясь на расстоянии, такая близость, что они видели одни и те же сны.

Он всегда отмахивался от этих сказок как от романтической чепухи.

Но отмахнуться от того, как Авриль вела себя с ним сегодня, было невозможно. Слишком уж не похожа она была на себя. Вопросы теснились у него в голове.

Неужели она видела его во сне? Неужели она покраснела оттого, что испытала желание? Неужели именно поэтому осталась с ним — быть может, ее тянет к нему так же сильно и неотвратимо, как его — к ней?

Интересно, что она сделает, если он сейчас приблизится, притянет ее к себе и поцелует? Влепит пощечину? Или всадит нож в горло?

Или он получит то, о чем мечтает?

По-прежнему не поднимая глаз, Авриль вытерла нож о песок и отбросила в сторону. Он упал рядом с отстегнутым мечом Хока.

— Меч, нож, боевой топорик, — задумчиво сказала она. — Вы хорошо вооружились для своего путешествия, Хок. Оно было опасным?

— Ты волновалась за меня, жена? — Хок сам услышал, как хрипло и взволнованно прозвучал его голос.

— Не смейте меня так называть! — вспылила Авриль. Но Хок отметил, что на вопрос она не ответила. Заметил он также, что с определенного момента она стала называть его по имени, а не норманном или Вэлбрендом.

Каковы на вкус ее губы? Будут ли они горячими и жадными или сладкими и мягкими?

— Не волнуйтесь, — с трудом вымолвил он. — Я невредим. Получил лишь небольшую рану. — Подняв правую руку, он продемонстрировал устрашающего вида красный рубец, тянувшийся от запястья до плеча. Это был след острого осколка скалы, на который он, поскользнувшись, напоролся, когда под проливным дождем бежал домой.

Авриль ахнула от ужаса:

— О святая Дева Мария!.. — Ее губы разомкнулись, чтобы сказать что-то еще, но она осеклась, и в ее взоре застыло…

Можно было поклясться всеми богами, что он увидел в ее взоре сострадание. Сочувствие его боли. Ему. Она и впрямь тревожилась за него.

Так же, как и он тревожился за нее.

Хок резко отвернулся, не в силах больше ни единого мгновения видеть изумрудные глаза своей жены, и попытался освободиться от нахлынувших на него чувств. Он больше никогда не допустит этого? То, что он позволил ей так глубоко проникнуть в его сны и думы, уже само по себе очень плохо. Плохо, что она заставила его испытать желание, да такое, какого он не испытывал уже полжизни.

Он вынужден смириться с ее присутствием в его жизни, вынужден защищать ее и заботиться о ней, но он не должен позволять ей ворошить золу на пепелище тех чувств, о которых приказал себе забыть. Ради собственного душевного здоровья он не должен тревожить того, что погребено. Погребено так же, как фолианты с записями и рисунками в его ларях. Ему невыносимо смотреть на них, но рука не поднимается уничтожить.

Хок лег на песок спиной к Авриль. Потом достал плащ, свернул его, как подушку, и засунул под голову. Авриль — всего лишь женщина, как любая другая. Он может справиться с желанием, которое она в нем возбуждает, а равно и со всеми прочими чувствами.

Просто из-за усталости ему кажется, что это необычайно трудно.

— Вы собираетесь спать? — с любопытством спросила Авриль.

— Именно это я обычно делаю, когда возвращаюсь домой усталый после долгого путешествия, — буркнул Хок.

— О! — Авриль с минуту молчала. — А я думала, что мы могли бы…

Стиснув зубы, стараясь не поддаться соблазну, он перебирал в уме вероятные продолжения: Поцеловаться? Медленно раздеть друг друга. Открыть для себя ощущение желанного тела? Предаться горячей, страстной любви под луной?..

— Поговорить, — закончила Авриль.

Хок тяжело, хрипло выдохнул:

— Мы сможем поговорить завтра.

О священный рог Одина, если ему придется еще раз взглянуть на нее, он за себя не ручается, он может не сдержаться, схватить ее, бросить на песок у костра, сорвать с нее рубашку так, что ее обнаженные ягодицы прижмутся к теплому песку, а его горячие пальцы найдут мягкую, влажную шелковистую плоть. Хок осадил свою буйную фантазию, взбил «подушку» и сказал:

— Ложитесь спать, Авриль. — Спустя мгновение он услышал, как она отошла на несколько шагов и легла на песок. Возблагодарив небеса, Хок закрыл глаза и стал молиться, чтобы боги ниспослали ему сон.

Сон без сновидений. Но, похоже, у богов в эту ночь были иные заботы.

— Я уверена, что ваша раненая рука заживет, — тихо сказала Авриль. — Не сомневаюсь, что это произойдет в течение часа, не более.

— Рана больше не болит, — пробормотал он.

Морской бриз холодил ему грудь, в то время как спине было жарко от костра. Ровный, привычный шум ветра и рокот волн в конце концов должны его убаюкать. Если бы только не болтливая женушка.