Некоторое время он отдыхает, потом подходит к арыку, пьет, затем раздевается и входит в воду. Прохладная вода освежает его, и он продолжает путь, останавливаясь только дл того, чтобы сорвать еще несозревшие плоды. «Значит, ты считаешь, что забрался далеко от гонады? — обращается он к самому себе. — Ты проголодался и не прочь повернуть назад? Пробиваться сквозь эти поля из последних сил, пытаясь дотащиться от отдаленной башни? Умирать от голода среди этого зеленого изобилия? Нет, ни за что! Он пойдет только вперед, не будь он Майкл Стэйтлер».

Одиночество начинает действовать на него угнетающе. Это чувство удивляет его: ведь в гонаде его раздражала сутолока, толпы людей, путающиеся под ногами малыши, сплетничающие женщины. То, что определяется словом «скученность». В определенном смысле он, бывало, наслаждался дневными часами в межэтажье. Вокруг никого, девять его товарищей по смене, да и те далеко, занимаются своими собственными блоками. Годами лелеял он идею бегства в уединение, мечту об одиночестве. И вот он обрел его и для начала даже всплакнул от счастья. Но после полудня одиночество уже перестало казаться ему столь желанным. Он поймал себя на том, что время от времени бросает на горизонт взгляды, как будто бы ожидая там силуэт человеческого существа. Возможно, если бы Микаэла была с ним, вдвоем им было бы легче. Как Адаму и Еве. Но она, конечно, не пошла бы с ним. Хоть они и двойняшки, но гены у них не одни и те же. Она тоже неугомонная, но она никогда бы не сделала чего–то экстраординарного. Он представляет, как она через силу передвигается рядом с ним. Как по временам они валятся в посевы, и он натягивает ее.

Одиночество уже утомило его. И он начинает кричать. Он выкрикивает свою фамилию, имена — Микаэла, Стэсин, Детей.

— Я житель Эдинбурга! — орет он. — Я из гонады 116! С 704–го этажа! — звуки его голоса уносятся к кудрявым облакам. Как восхитительно сейчас небо, расцвеченное голубым, палевым и

белым. _ о "

Внезапно доносится гудящий звук… Откуда? Кажется, с севера. С минуты на минуту звук становится громче. Неприятное, пульсирующее, хриплое гудение. Неужели он своими криками привлек внимание какого–то монстра? Он заслоняет от света глаза. Вот оно, чудовище: длинная черная труба медленно пикирует на него с высоты около ста метров. Он бросается на землю, втискиваясь между рядами капусты или турнепса. У черного урода вдоль бортов высовывается дюжина похожих на обрубки сопел, из которых брызжут облака зеленого тумана. Майкл догадывается, что это, наверное, обрызгиватель посевов ядами против насекомых и других вредителей. Он свертывается калачиком, поджимает колени к подбородку, прячет лицо в ладони. Машина уже над головой, звук ее невыносим. Он убьет его своими децибеллами, либо своей мерзкой жидкостью.

Но вот интенсивность звука уменьшается — машина удаляется. Пестицид оседает, и Майкл старается не дышать. Губы у него плотно сомкнуты. Липкая влажная пленка обволакивает Майкла. Как скоро она убьет его? Он отсчитывает минуты до своей смерти. Летающая машина уже далеко, а Майкл жив. Он осторожно открывает глаза и встает. Опасность миновала, и он бежит через поле — прямо к сверкающей полоске ближнего ручья, бухается в него и панически скребет свое тело. Только выбравшись из ручья, он осознает, что ручей тоже ведь был обрызган. Как бы то ни было, а он пока еще жив! Далеко ли до ближайшей коммуны?

В своей беспредельной мудрости планировщики этой фермы почему–то позволили одному низкому холму выжить. Поднявшись на него, Майкл осматривается. Вдали необычно уменьшившиеся гонады, вокруг него возделанные поля. Он видит машины, движущиеся в несколько рядов, со множеством рук, выдергивающих сорную траву. И никаких признаков поселения. Спустившись с холма, он видит одну из сельскохозяйственных машин. Первый контакт за весь день.

— Привет! Я — Майкл Стэйтлер из гонады 116. Как тебя зовут, машина? Какую работу ты выполняешь?

Злобные желтые глаза изучают его и отворачиваются. Машина разрыхляет почву у основания каждого растения и вбрызгивает в корневую систему жидкость молочного цвета. Недружелюбная грязнуля! А может быть, она просто не запрограммирована на разговор.

— Я не в обиде, — говорит Майкл, — Молчание — золото. Хотя было бы совсем не плохо, если бы ты подсказала мне, где я могу достать немного еды или найти людей.

Снова гудение. Надо же! Еще один вонючий обрызгиватель. Майкл пригибается, готовый снова свернуться клубком. Но нет, это летающая штука не брызжется и, кажется, не собирается этого делать. Она кружит над головой и производит адский шум. В брюхе машины открывается люк. Наружу вываливается двойная прядь прекрасного золотистого волокна, достающая до земли. По ней на подъемнике соскальзывают вниз два человеческих существа — женщина и мужчина. Они ловко приземляются и направляются к Майклу. У них зловещие лица, глаза сверкают, как бусинки. У пояса оружие. Единственная одежда — глянцевитые красные повязки, закрывающие их от ляжек до живота. Тела не жирные, кожа — загорелая. У мужчины густая черная борода — неправдоподобные, нелепые волосы на лице! Груди у женщины небольшие и тугие.

Мужчина и женщина обнажают свое оружие.

— Хелло, — хрипло окликает их Майкл. — Я из гонады. Хочу вот посетить ваши края. Я вам друг! Друг!

Женщина произносит что–то невразумительное, а мужчина пожимает плечами.

— Жаль, но я не понимаю…

Они тычут оружием в его ребра. Холодные, непроницаемые лица… Они убьют его? Их глаза похожи на ледяные пуговки.

Теперь начинает говорить мужчина. Медленно и четко, очень громко — так разговаривают с маленькими детьми. Наверное, его обвиняют в нарушении границ полей. Должно быть, одна из сельскохозяйственных машин донесла о нем в коммуну. Майкл показывает им на видную отсюда гонаду и стучит себе в грудь. Они должны понять во что бы то ни стало. Они должны узнать, откуда он. Не меняя выражения лиц, его конвоиры завороженно кивают. Похоже, он арестован. Угрожающий святости полей незваный гость. Женщина берет его за локоть. По крайней мере, они не собираются его убивать. Дьявольски шумная штука все еще кружит над их головами. Майкла подводят к свисающим волокнистым прядям. Первой поднимается женщина. Мужчина говорит что–то Майклу, что предположительно означает нечто вроде «теперь ты». Майкл улыбается. Сотрудничество — его единственная надежда. Некоторое время он раздумывает над тем, как забраться в подъемник. Мужчина производит настройку, накрывает его, и он поднимается. Ожидающая их наверху женщина извлекает его из подъемника и заталкивает в клеткообразную раму. Оружие она держит наготове. Минутой позже мужчина тоже на борту; люк закрывается, и рев машины усиливается. В полете они оба пытаются допрашивать его, бросая ему резко звучащие слова, но он лишь крутит головой:

— Я не говорю на вашем языке. Как же я могу рассказать вам то, что вы хотите узнать?

Спустя несколько минут машина приземляется. Они выталкивают его на голое красновато–коричневое поле, на краю которого он видит низкие кирпичные здания с плоскими крышами, странные тупорылые серые экипажи, несколько многоруких сельскохозяйственных машин и несколько дюжин мужчин и женщин в красных набедренных повязках. Детей не видно. Наверное, они в школе, хотя уже давно за полдень. Люди смотрят на Майкла и переговариваются между собой. Речь невразумительная, резкая. Слышен смех. Майкл несколько напуган, не столько возможной опасностью, сколько необычностью всего происходящего. Он понимает, что это и есть сельскохозяйственная коммуна.

Вся его дневная прогулка была лишь прелюдией к переходу из одного мира в другой.

Пленившие его мужчина и женщина ведут его через поле и толпу народа и вталкивают в одно из расположенных рядом зданий. Фермеры ощупывают его одежду, трогают его голые руки и лицо, изумленно перешептываются, будто он — марсианин.

Здание плохо освещено, построено грубо, с кривыми стенами, низкими потолками и покоробленными полами из бледной, будто в оспинах, пластмассы. Его заталкивают в пустую, унылого вида комнату с кислым запахом. Чем это пахнет? Рвотными массами?