— Этим юным негодяям необходима дисциплина. Небольшое ограничение пойдет им на пользу. Строй свое убежище, Джоквин. И я поддержу тебя.

Дворец правителя размещался на Капитолийском холме. Поверхность холма была искусно преобразована. Всю ее заняли террасы с садами и кустарниками, так что старики, такие, как Джоквин, почти не узнавали прежнего холма.

В западном углу территории дворца находилась голая скала на возвышении. Чтобы добраться до нее, нужно было пройти узкой тропой по крутому склону, а затем подняться по вырубленным в скале ступеням.

Скала оставалась голой, пока ею не занялся Джоквин. Под его руководством рабы быстро наносили почвы, садовники посадили кусты, траву и цветы, чтобы была защита от горячего солнца, приятная зелень, на которой можно было полежать, и прекрасный вид. Была поставлена прочная ограда поперек тропы, а у ворот — солдат, свободный, шести футов шести дюймов ростом и с соответственно мощной фигурой. Этот солдат был выбран еще и потому, что четыре года назад его жена тоже родила ребенка богов. Солдат оказался веселым, добродушным парнем, который не пропускал даже самых настойчивых мальчиков, загораживая своим телом ворота.

Несколько недель после завершения строительства орлиного гнезда и введения запрета на его посещение мальчишки руганью и криками выражали свое негодование. Они часами стояли у ворот, выкрикивая угрозы и оскорбления. Но безразличие стражника к их проказам в конце концов вынудило их отступить. И тогда дрожащий мальчик в орлином гнезде смог успокоиться и перестать чувствовать себя вечно преследуемым. С этого времени на нею перестали обращать внимание. Никто не играл с ним, и хотя это равнодушие тоже было жестоким, оно, по крайней мере, оставалось пассивным. Он смог жить своей собственной жизнью.

Его мозг, этот раненный, испуганный и тонкий комплекс интеллекта и эмоций, медленно выходил из тьмы, в которую бежал. Джоквин выманивал его оттуда тысячами уловок. Повествовал ему о великих деяниях, больших сражениях, рассказывал длинные волшебные сказки с продолжением. Он давал мальчику вначале тщательно смягченные, а потом все более правдивые сведения о политической атмосфере внутри дворца, снова и снова с нарастающей убедительностью внушая, что рождение мутанта — очень важное, особое событие. Любой человек может родиться нормальным, но мало кто бывает избран богами атома.

Джоквин знал, что это опасный путь — мальчик над другими членами семьи Линнов.

— Но он быстро узнает свои возможности, когда станет старше, — объяснил как — то Джоквин лорду — правителю. — Самое важное, что теперь его восьмилетний мозг может противостоять вульгарному преследованию со стороны других мальчиков. Он все еще запинается и заикается, когда пытается ответить, и любой контакт со взрослыми для него болезнен. Но если его не захватить врасплох, он научится справлягься с собой. Я хочу, — заключил Джоквин, — чтобы мальчик мог изредка навещать вас.

Он часто повторял эту просьбу и всегда получал отказ. Эти отказы беспокоили Джоквина, которому уже исполнилось восемьдесят лет. И он часто думал о том, что будет с мальчиком после его смерти. Чтобы не погубить мальчика, он связался со многими известными учеными, поэтами и историками. Он убеждал их своими аргументами, а потом приставлял к мальчику как платных учителей. Он тщательно следил за этими людьми и быстро отсылал тех, кто не понимал всей важности предпринимаемой попытки.

Обучение мальчика оказалось чрезвычайно дорогостоящим: содержание, которое давали дед мальчика, лорд — правитель, и его отец, лорд Крег, не покрывало платы многочисленным учителям, нанимаемым Джоквином. Когда Джоквин умер, как раз перед одиннадцатилетием Клэйна, почти весь доход с его имений пошел на содержание мальчика.

Джоквин оставил десять миллионов сестерций младшим, посвященным и старшим различных храмов. Пять миллионов он завещал своим личным друзьям, еще два миллиона — историкам и поэтам, чтобы они завершали начатые им работы и, наконец, его пятеро правнуков получали по миллиону сестерций каждый.

Эти суммы почти полностью составляли все денежное наследство. Около пятисот тысяч сестерций оставалось по имениям и фермам до следующего урожая. Так как все имения, вместе с тысячами рабов, были завещаны Клэйну, был короткий период, когда новый владелец, сам того не зная, оказался на грани банкротства.

Об этом было доложено лорду — правителю, и он выдал из своего собственного состояния заем для поддержания имении Он предпринял и другие шаги. Он узнал, что рабы Джоквина недовольны тем, что принадлежат мутанту. Он разослал своих шпионов, чтобы выявить зачинщиков, и потом, для примера, четверо были повешены. До лорда — правителя дошло также, что правнуки Джоквина, рассчитывавшие получить имения, делают темные намеки по адресу «узурпатора». Лорд — правитель конфисковал их часть наследства и отправил всех пятерых в армию лорда Крега, которая готовилась к вторжению на Марс.

Совершив все это, старый правитель забыл о своем внуке. Лишь два года спустя, когда мальчик случайно прошел мимо окна его кабинета, он почувствовал любопытство.

В тот же день он отправился к орлиному гнезду, где жил самый странный отпрыск из семьи Линнов.

Он тяжело дышал, добравшись до основания скалы. Это удивило его. «Клянусь атомными богами, — подумал он, — но я старею». Через два месяца ему исполнялось шестьдесят четыре года.

Шестьдесят четыре. Он взглянул на свое худое тело. «Ноги старика, — подумал он, — не такие слабые, как у некоторых в этом возрасте, но, несомненно, расцвет позади. Крег был прав, — подумал он ошеломленно. — Пришло для меня время экономии. Больше никаких войн с Марсом, за исключением оборонительных. И пора произвести Крега в наследники и соправители». Мысль о наследнике напомнила ему, где он. Там, вверху, один из его внуков с учителем. Он слышал бормочущий баритон мужчины и отдельные замечания мальчика. Все звучало нормально, по — человечески.

Лорд — правитель нахмурился, думая об обширности мира и малочисленности семьи Линнов. Стоя здесь, он понял, почему пришел сюда. Все Линны нужны, чтобы удержать власть. Даже тупоумные, даже мутанты должны исполнять обязанности, соответствующие их способностям. Ужасно сознавать, что он приближается к самой одинокой вершине своей жизни, способный доверять только кровным родственникам. И даже они держатся вместе только из — за честолюбия.

Старый человек отрешенно улыбнулся. Что — то в форме его челюстей и подбородка говорило о стальном нраве. Это была внешность человека, выигравшего кровавую битву при Атмуне, которая отдала ему Линн; улыбка человека, который смотрел, как его солдаты боевыми топорами на куски разрубили Рахейнла. «Вот это был человек! — подумал он, еще и через тридцать лет удивляясь упорству противника. — Почему он отказывался от всех моих предложений? Впервые в истории гражданской войны была сделана попытка перемирия. Я предлагал ему компромисс. Он хотел весь мир, а я нет, во всяком случае, не таким путем, но волей — неволей пришлось звать его, чтобы спасти свою жизнь. Почему человеку нужно все или ничего?»

Конечно, Рахейнл, холодно и спокойно ожидавший первого удара топором, должен был осознать тщетность своих стремлений. Должен был знать, что ничего его не спасет, что солдаты сбежали, а терявшие кровь и боявшиеся за свои жизни не будут милосердны к своему главному врагу. Правитель с пристальной ясностью помнил свой выбор палачей. Он приказал, чтобы первый же удар был смертельным. Толпа хотела пытки, зрелища Они как будто получили его, но на самом деле перед их взорами разрубили на куски мертвеца.

Зрелище смерти великого Рахейнла навсегда вызвало холод в душе правителя. Сам он никогда не чувствовал себя убийцей. Убийцей была толпа. Толпа с ее безмозглыми эмоциями, с ее силой численности, которую ни один человек не может игнорировать, не подвергая смертельной опасности себя и свою семью. Толпа с ее примитивной кровожадностью путала его, хоть он и презирал ее; она влияла на него, хоть он всегда использовал ее в своих целях. Ужасно думать, что каждый шаг его жизни делается с учетом мнения толпы.