Тетя Джейн взяла Гарнет за руку и провела в уютно обставленную гостиную. С кресла тут же поднялся человек. Он оказался не выше ее самой. Лысую блестящую макушку обрамляла бахрома седых волос, темные глаза лучились теплом, розовощекое лицо сияло широкой улыбкой.

— Гарнет, это преподобный отец Римс. Он вас обвенчает в пятницу.

— В пятницу? — Она ушам своим не поверила. — Это же послезавтра!

— Совершенно верно. Рад с вами познакомиться.

Гарнет вспыхнула от смущения.

— Простите мне, сэр, мою бестактность.

— Это уж точно, миссис Скотт, — насупился Милтон Бриттлз, и она удивленно подняла на него глаза. Ее раскаяние было вполне искренним, и замечание жениха показалось ей вовсе неуместным.

— Я сегодня сама не своя.

— Немудрено, дорогая, — мягко заметил священник. — На вашу долю выпали поистине трагические испытания.

— Прошу к столу, — предложила тетя Джейн и немного развеяла нараставшую неловкость.

— Прекрасная мысль, — согласился Джордж Кинкейд и, предложив жене руку, повел ее в столовую. Гарнет почувствовала прикосновение пальцев Милтона Бриттлза, а преподобный отец Риме взялся сопровождать кузину Женевьеву.

За столом им прислуживала юная мексиканка, а священник всеми силами уводил разговор от свадебных приготовлений, расспрашивая Гарнет о ее путешествии. Она охотно отвечала, но так ни разу и не упомянула ни о Флинте, ни о том, как они гнали скот в Абилин.

Гарнет заметила, что кузина Женевьева говорила, только когда к ней обращались, но несколько раз поднимала полные обожания глаза на Милтона Бриттлза.

Похоже, бедняжка в него влюблена, решила про себя Гарнет. А дядя и тетя, да и сам Милтон даже не догадываются.

Когда Милтон Бриттлз попросил ее объяснить, почему она так долго добиралась до Санта-Фе, Гарнет поспешила уклониться от разговора.

— Дядя Джордж, я совсем запуталась в семейных отношениях. Значит, мистер Бриттлз приходится кузеном и вам?

— Только по браку. Также, как и вам, — объяснил Джордж Кинкейд. — Видите ли, Гарнет, когда ваш дед Кинкейд женился вторично, у него уже был сорокалетний сын и двадцатитрехлетняя дочь Матильда. Впоследствии Матильда Кинкейд вышла замуж за Джонатана Бриттлза, вдовца с сыном.

— Джонатан Бриттлз — это мой отец, — вступил в разговор Милтон. — Мне было одиннадцать лет, когда он женился на Матильде Кинкейд.

— Значит, вы с моей мамой были отпрысками от второго брака дедушки Кинкейда? — Гарнет повернулась к дяде.

— Совершенно верно, — подтвердил Джордж. — Я родился через год после свадьбы. А еще через год — ваша мать.

— А кто-нибудь еще из семьи жив?

— Только те, кто здесь присутствует. Матильда Кинкейд, к сожалению, не могла иметь детей. И у меня нет сына, которому я мог бы передать свою фамилию. Значит, как только я лягу в могилу, род Кинкейдов угаснет.

— Ну-ну, Джордж, — вмешался преподобный отец Римс, — вы расстраиваете юную леди, да еще перед самой свадьбой. Так стоит ли сейчас рассуждать о таких печальных вещах, как смерть?

Гарнет была явно другого мнения. Подобная тема накануне брака с Милтоном Бриттлзом показалась ей весьма уместной.

Вскоре после обеда она извинилась и под предлогом, что совершенно измучилась в дороге, удалилась к себе в комнату.

Гарнет осталась наедине со своими мыслями. Ее тетя начала приготовления к свадьбе, как только получила телеграмму, которую Гарнет отправила из Абилина. И двух оставшихся дней было явно недостаточно, чтобы как-то отодвинуть предстоящий брак. Снизу до нее доносились голоса: это тетя Джейн и Милтон Бриттлз обсуждали расходы на праздничный стол. Поскольку у Гарнет не было приданого, свадьбу полностью оплачивал жених. Он пришел в несказанное раздражение, когда узнал, как дорог свадебный торт, хотя вся трапеза состояла из чая с сандвичами и пунша. Будущий супруг не преминул заметить, что такая трата денег — непозволительное транжирство.

В других обстоятельствах Гарнет бы обидело, если бы с ней не посоветовались по поводу ее собственной свадьбы — тем более что она уже дважды выходила замуж. Но поскольку с Милтоном Бриттлзом ей связывать жизнь никоим образом не хотелось, она не нашла нужным ввязываться в спор. Утром она им объявит об аннулировании помолвки и тем самым прекратит всякие разговоры.

На следующий день тетя Джейн принесла ей на примерку купленное в магазине поношенных вещей платье, и Гарнет решила, что это прекрасная возможность объявить о своем намерении разорвать помолвку.

— Подумай, милочка, какое замечательное платье! Платьице красивое, милое, счастливое! — щебетала тетя. — Сколько невест его надевало!

— Тетя Джейн, я хочу вам сказать…

— Подожди, дорогая, меня твой дядя зовет. — И прежде чем Гарнет успела договорить, женщина выпорхнула из комнаты и побежала давать указания, как расставлять мебель и раскатывать в гостиной ковер.

Гарнет оглядела себя в зеркале. Хорошо, что фигура округлилась пока не так заметно. Но узкое платье давило так, что невозможно было дышать.

— Надо поскорее снимать и распускать корсет, а то я тебя задушу, — проворковала она нерожденному ребенку. А когда снова оценила в зеркале платье, только покачала головой — ничего безобразнее ей еще не приходилось видеть. Голубое, кружевное, оно имело высокий ворот и ряд крохотных пуговок на спине — от шеи до талии. Рукава доходили до самых запястий. Длинная юбка от пояса до подола состояла из сплошных ярусов складок, которые украшали маленькие белые бархатные бантики. Даже выбраться из этого наряда стоило неимоверных усилий.

Несколько минут Гарнет тщетно пыталась расстегнуть пуговицы на спине и уже была готова их оторвать, когда в комнату вошла кузина Женевьева.

По праву подружки невесты Женевьева нарядилась в желтое ситцевое платье с короткими рукавами. Гарнет очень хотелось поменяться с ней не только нарядами, но и положением: по ее мнению, Женевьева была бы Милтону Бриттлзу идеальной женой, поскольку явно любила чванливого, напыщенного скупердяя аптекаря.

К тому времени как Гарнет освободилась от платья и корсета, ее уже сильно мутило. Но она не могла понять, отчего: то ли от ужасного вида наряда, то ли от тугой шнуровки. Довольно веская причина, чтобы лечь в постель. Не станет она сейчас ломать голову над всей своей жизнью — она подумает об этом завтра.

Но одно она знала твердо: даже если бы Флинт Маккензи успокоился в холодной могиле — не приведи Господь дожить ей до этого дня, — Милтону Бриттлзу не воспитывать его сына. Чутье ей подсказывало, что у нее родится именно сын. И у него мог быть только один отец. Когда она расставалась с Флинтом, то думала только о нем, а не о ребенке. С ее стороны это было непростительным.

Кто его научит заарканить бычка или усмирить дикую лошадь, прочитать индейские следы или определить время по звездам? Уж, конечно, не Милтон Бриттлз.

К черту тягу Флинта постоянно трогаться в путь! Наплевать, если он возненавидит ее за то, что она отбирает часть его свободы! К дьяволу погоню за Чарли Уолденом! Обязательства перед живыми куда важнее, чем перед мертвыми. И прежде всего надо думать о ребенке.

«Ты зачал его, Флинт: пора тебе становиться отцом».

У Гарнет словно гора с плеч свалилась. Впервые за долгое время она обрела мир в душе.

На следующий день Гарнет стояла рука об руку с Милтоном Бриттлзом, а преподобный отец Риме совершал брачную церемонию. Она на чем свет кляла себя за то, что не последовала собственным решениям. Что она здесь делает в этом гнуснейшем наряде? В обществе совершенно чужих людей? Неужели всевидящий Господь не вступится за нее, как неизменно бывало раньше? Нет, надо что-то делать, иначе с минуты на минуту священник объявит их мужем и женой.

«Боже, прости мне мою дерзость, но и ты повинен в этой путанице. Ведь это ты распоряжаешься моей судьбой. Не пора ли вмешаться и остановить эту никчемную процедуру?»

Громоподобный голос его преподобия отца Римса гулко раскатывался по комнате: