Он снова улегся на землю и закрыл глаза. Раз ей удалось сюда добраться, значит, пока они в относительной безопасности. Но рано или поздно команчи наткнутся на их следы.
Гарнет тоже легла, подложив ладонь под щеку. Почему мужчины полагают, что женщины настолько беспомощны, что боятся даже темноты только оттого, что они существа противоположного пола? Даже в детстве она не боялась темноты! К тому же умеет управляться с ружьем не хуже любого мужчины. За свои двадцать шесть лет ей приходилось отбиваться от гремучих змей, кагуаров, медведей — и янки.
— Как вы полагаете, зависит от вашей кобылы, выберетесь вы отсюда живой или нет? — внезапно спросил Флинт.
Гарнет приподнялась на локте и внимательно посмотрела на спутника:
— Конечно.
— Тогда для вашей же пользы неплохо бы о ней позаботиться. Лошадь устала и хочет пить. Она весь день карабкалась по кручам. Напоите ее и ослабьте подпругу.
Какой неприятный человек, подумала Гарнет. Если бы с самого начала он ее так не напугал, она бы и сама все сделала. Ей с детства не привыкать ухаживать за животными. Гарнет вовсе не ждала поблажек только потому, что она женщина. Однако он ее не на шутку перепугал и хотя бы поэтому мог проявить чуточку терпения.
— Только не расседлывайте на тот случай, если придется внезапно сниматься, — буркнул ей в спину Флинт.
Стиснув зубы, Гарнет промолчала, хотя новый спутник явно начинал ее раздражать. А собой недурен, неохотно признала она, покосившись на Флинта.
Несмотря на грозную внешность, она была им очарована с первой минуты его появления в лагере. Флинт был высок — на несколько добрых дюймов выше шести футов, — с длинными мускулистыми ногами и такими широкими плечами, каких она ни разу не видела. Штаны из оленьей кожи насквозь пропылились и пропитались потом, каблуки на изношенных сапогах стерлись. Прямые длинные черные волосы были перехвачены сзади сыромятным ремешком. Видавшая виды шляпа армейского образца с лихо загнутыми вверх полями, на кавалерийский манер, сидела на голове так задиристо, что отбивала охоту связываться с ее обладателем даже у самых отъявленных забияк.
Его возраст определить было трудно из-за усов и густой бороды, которая делала почти незаметным узкий шрам на правой щеке. Но беспечное изящество размашистой, пружинистой походки наводило на мысль, что ему не больше сорока.
Гарнет чувствовала, что этот человек ее может испугать, что она способна его невзлюбить, даже испытывать к нему отвращение, но тем не менее она ему безоговорочно доверяла. В нем угадывалась природная сила, в похожих на сапфиры глазах светилось прямодушие. В горделивой посадке головы и очертании волевого подбородка ощущалась недюжинная сила.
Молодая женщина вернулась к своему одеялу и прилегла неподалеку от него. Погладила медальон, который висел на цепочке у нее на шее. И хотя было слишком темно, чтобы разглядеть изображенные внутри лица, несколько минут пристально смотрела на него. Потом закрыла изящную крышечку, заправила медальон за ворот и вскоре задремала.
Гарнет проснулась перед самым рассветом и села на одеяле. Сначала она не могла понять, где находится, но, вспомнив все, что с ней произошло, поискала глазами Маккензи и, нигде не обнаружив, в страхе вскочила на ноги. И тут же у нее вырвался вздох облегчения — Флинт стоял на краю глубокого каньона.
— Похоже, надвигается гроза, — произнесла она.
— Гроза? — переспросил Маккензи, и его бровь удивленно поднялась. Он внимательно следил, как Гарнет забирается к нему по горной круче.
Она кивнула на красноватое сияние на краю горизонта:
— Моя мать, бывало, говорила: «К ночи багровеет небосвод — значит, моряку пора в поход, но если небо алеет с утра, кораблю домой спешить пора».
— Боюсь, это вовсе не солнце, — заметил Флинт.
— Не понимаю, — смутилась Гарнет.
— Солнце не восходит на западе. По крайней мере я ни разу не видел.
— Тогда что же это такое… — Внезапно ее охватило недоброе предчувствие. — Откуда это зарево?
— Примерно в той стороне должны находиться фургоны.
Гарнет с трудом проглотила застрявший в горле комок:
— Вы полагаете, что это отсветы костров?
— Нет, миссис Скотт, горят сами фургоны. Собирайтесь, пора отсюда сматываться.
Флинт уже собрался уходить, когда она схватила его за руку:
— Вы ведь не знаете наверняка. Может быть, один или два… — С мольбой в глазах она ловила его взгляд.
Он обнял ее за плечи, и в его голосе впервые послышались теплые нотки:
— Пламя слишком велико. Горят все. Перед тем как убраться прочь, они всегда поджигают фургоны.
Гарнет сразу поняла, кто такие «они».
— О Боже… Значит, все… и женщины, и дети… — Она разразилась рыданиями и уткнулась лицом в его грудь.
Флинт положил руку ей на спину и не отпускал, пока женщина не выплакалась.
— Скоро день, — наконец произнес он. — При свете они легко обнаружат наши следы.
Гарнет подняла голову и высвободилась из рук Флинта.
— Извините, мистер Маккензи, что я не сдержалась. Мы повернем обратно к фургонам?
— Зачем? Не сомневайтесь, там все уже мертвы. В этом деле команчи толк знают. Мы ничем не поможем несчастным. — Он наклонился и скатал постель.
— Но мы можем хотя бы их похоронить. Многие из этих людей мои земляки, они жили в том же городе, где выросла я. Я знала их всю свою жизнь. Они заслуживают лучшей участи.
— Коль скоро человек мертв, не важно, кто его истребляет: черви или канюки.
— Ваши слова недостойны, мистер Маккензи.
— Знаете что, милейшая леди, я пока еще жив. И таким намереваюсь остаться. — Миссис Скотт с изумлением наблюдала, как ее спутник подтянул подпруги и вскочил в седло. — Прежде вы тоже утверждали, что не желаете умирать. Так вот, если в вас есть хотя бы половина того здравого смысла, которым вы недавно хвастались, залезайте-ка поскорее на свою кобылу.
И ни разу не обернувшись, Флинт тронул коня вперед. Не переставая возмущаться его бессердечием, Гарнет тем не менее последовала его совету и двинулась вслед за ним.
Спустя совсем немного времени дорога превратилась в узкую крутую заросшую тропинку, на которой вряд ли разъехались бы два мула, и продолжала подниматься все выше и выше над долиной. С одной стороны путь ограничивала каменистая стена, с другой — отвесный обрыв. По всем признакам, размышлял Маккензи, маловероятно, чтобы кто-нибудь сумел устроить впереди засаду или подкрасться сзади незамеченным.
Услышав, что Гарнет следует за ним, Флинт вздохнул с облегчением, но так и не оглянулся. Надо же, он, оказывается, не на шутку беспокоился, что рыжеволосой вдовице в самом деле втемяшится в голову повернуть к каравану. Сам Флинт понимал, что от того места следовало держаться подальше. Дорога к фургонам заняла бы два дня. Но даже если бы им посчастливилось добраться к месту трагедии, не став добычей индейцев, что бы они нашли? После того как с переселенцами покончили команчи и довершили дело канюки, трупы несчастных еще долго жарились бы на солнце, и это ужасное зрелище стояло бы перед глазами Гарнет до конца ее дней. Так что, не позволяя ей возвратиться назад, он оказывал ей услугу, о которой женщина даже не догадывалась.
Пусть думает все, что угодно. Он не привык ни перед кем отчитываться в своих поступках и поэтому выбрал тот образ жизни, которым жил. Время от времени, чтобы немного подзаработать, водил караваны, но вообще предпочитал одиночество. Он не нуждался ни в чьем обществе, и ему не нужен был никто, кроме доброго коня вроде Сэма. Он желал только одного: брести куда угодно душе, устраиваться на ночлег под звездным одеялом и, просыпаясь, славить божественное солнце. Флинт не был верующим, но, подобно индейцам, которых знал, чтил святость в красоте природы. И не испытывал потребности возводить причудливые храмы, которые видел на Востоке.
Ко всему прочему он не отличался разговорчивостью. И никогда не пытался объяснить свои чувства братьям Люку и Кливу. Лишь один человек понимал его душу — первая жена Люка Сара. Флинт вспомнил мягкую, застенчивую женщину и, в очередной раз представив, что испытала она и его мать, понял, что не успокоится до тех пор, пока не отомстит насильникам и убийцам. Пусть это займет весь остаток его жизни, но Флинт станет преследовать преступника — человека по имени Чарли Уолден.
