— Не иначе кто-нибудь пристрелил сукина сына, — предположил Клив.

— Нет, этот подонок не сдох, — возразил Флинт. — Змея только затаилась в траве и готовится ужалить.

Очередной взрыв смеха заставил его оглянуться на женщин:

— Ума не приложу, о чем они так долго стрекочут. — И посмотрел на Люка. — В доме у тебя места не густо. Так что когда я ставил Сэма в сарай, то приглядел для нас с Гарнет местечко там же, на чердаке.

— Это уж ни к чему, — запротестовал Люк. — Ложитесь на чердаке в доме. Или Джош с Кливом устроятся наверху, а Гарнет займет детскую.

— Да нет, нам чудесно будет и в сарае.

— Не сомневаюсь, братишка, — улыбнулся Клив.

— Только посмотри на ухмылку нашего младшего, Люк, — засмеялся Флинт. — Помнишь, как пацанами мы его быстро приводили в чувство? Кажется, настало время повторить.

— Побереги силы, Флинт, — улыбнулся Клив и вскинул вверх руки. — Они тебе скоро пригодятся.

— После ужина присядем и поговорим о гуртовке скота, — предложил Люк. — Мне важно знать, что каждый из вас думает об этом деле.

— А нельзя ли подождать до утра? День выдался не из легких, и думаю, Гарнет совершенно вымоталась.

— Согласен. Поговорим после завтрака. Тогда пора ложиться спать.

Наконец посуда была вымыта, и Гарнет помогла Хани замесить тесто для утреннего хлеба. Все пожелали друг другу спокойной ночи. Флинт схватил фонарь:

— Пошли, рыжая. Увидимся утром, — повернулся он к остальным.

На чердаке, прямо посреди сена, Флинт устроил постель из одеял и окружил ее травяным валиком.

— Конечно, не гостиница, но крыша на случай дождя над головой есть. Что скажешь, рыжая? Предпочитаешь дом? Нам предлагали там остаться.

— Нет, здесь очень мило. И для меня важнее уединение. А для тебя?

— Тоже. Поэтому я все так и устроил.

— Мне понравилась твоя семья, Флинт, — промурлыкала Гарнет, выскальзывая из юбки и блузки.

— Похоже, и ты им приглянулась. — Флинт улегся в устроенном им уютном уголке и ждал, когда Гарнет присоединится к нему.

Когда молодая женщина оказалась рядом, он привлек ее к себе и потянулся поцеловать, но она быстро отстранилась.

— Ох! Твоя борода так колется! — Маккензи провел пальцами по жесткой щетине. — Знаешь, Флинт, к нашему соглашению придется добавить еще один пункт. Брейся, если хочешь, чтобы мы оставались вместе. Я вовсе не желаю, чтобы мое лицо оказалось до крови исколотым.

— Раньше надо было думать — перед тем как обдирать бороду.

— Но она мне нравилась не больше этих колючек. Ну, так что же решим?

Флинт приподнялся на локте и посмотрел на Гарнет сверху вниз.

— Одного у тебя не отнимешь, рыжая, — пробормотал он, стягивая через голову рубашку. — Ты умеешь ставить условия мужчине именно тогда, когда у него кровь кипит и ему не терпится тебя отведать. — И он быстро склонил голову к ее груди.

— Значит, договорились? — почти беззвучно спросила Гарнет, запуская пальцы в его волосы.

— Похоже на то, Далила, — буркнул Флинт, накрывая губами ее рот.

В утреннем воздухе еще чувствовался пронизывающий весенний холодок, когда Маккензи собрались, чтобы послушать Люка о дальнейшем житье-бытье. Гарнет возилась у раковины с грязной после завтрака посудой, но слышала каждое слово.

— Техас забит говядиной. За голову я могу выручить три, самое большее четыре доллара. С такими ценами «Трипл-М» не продержишь.

— С такими ценами даже скота не выкормить, — согласился Клив. — Больше выручишь за зерно.

— Хоть в шерифы возвращайся. — Люк виновато покосился на Хани и встретился с ее расстроенным взглядом. — Не беспокойся, соечка, в законники я больше не пойду.

— Есть какая-нибудь идея? — поднял голову Флинт.

— Если бы удалось перегнать стадо на север, к Абилину, мы получили бы за одну голову по сорок долларов, — торжественно провозгласил Люк.

Гарнет отложила полотенце и повернулась к говорящим. Все Маккензи изумленно уставились на Люка, а у Хани от удивления открылся рот.

Наконец Клив прервал молчание:

— Чисхолмский путь.

Люк кивнул:

— После переправы через Ред-Ривер шестьсот миль прямиком на север.

— Н-да, но три сотни из них по территории индейских племен. — Слова Флинта заставили Гарнет насторожиться.

— Знаю, Флинт, знаю, но враждебные из них только команчи и киова, а остальные проезжих не трогают. К тому же я слышал, что большинство банд команчей двинулись на север, в Вайоминг. Бен Уорд говорил мне об этом на прошлой неделе в городе. В прошлом году они перегоняли стадо длиннорогих Бара Кея в Абилин. Он сказал, что по всему пути луга с прекрасной травой и много водопоев. А хлопоты доставили совсем не индейцы, а джейхокеры.

— А кто они такие, джейхокеры? — встрепенулась Хани.

— Орудуют в Канзасе и хуже каторжников, — объяснил Люк. — Хотя изображают из себя законников и требуют мзду со всех, кто пересекает Канзас. А у тех, кто не может с ними расплатиться, забирают скот. И не останавливаются ни перед чем, даже перед убийством.

— Да это же форменный разбой! — возмутилась Хани.

— Конечно, — согласился Клив. — Но к тому времени, как стада достигают Канзаса, большинство старших погонщиков не хотят неприятностей и предпочитают лучше откупиться, чем рисковать жизнью гуртовщиков.

— Гурт был большим? — поинтересовался Флинт.

— Около тысячи голов.

— А старший гуртовщик?..

— Даллас Фентон, — ответил Люк.

Флинт покачал головой:

— Черт побери! Даллас Фентон — лучший гуртовщик в Техасе. Резвее любого бычка.

— Так вот Бен Уорд сказал, что в Абилине объявился некий Маккой, который ударил по рукам с железнодорожниками и скупает всю техасскую говядину, как только скот оказывается в городе. В шестьдесят седьмом на Север перегнали только тридцать пять тысяч голов, в прошлом году уже семьдесят, а в этом ожидают до трехсот!

— И сколько у Бара Кея было верховых? — поинтересовался Клив.

— Десять погонщиков, не считая самого Фентона и стряпухи.

— А сколько голов у тебя, Люк?

— Думаю, после клеймения будет около четырехсот.

На этот раз Клив присвистнул:

— Четыре сотни голов!

— Теперь понимаешь, в чем разница продавать их здесь или там? Шестнадцать сотен долларов и шестнадцать тысяч — это совсем не одно и то же.

— Откуда, черт подери, у тебя четыреста голов? — Изумленное выражение не сходило с лица Клива. — В прошлом году я привел тебе двести.

— Я считаю с телятами, — ухарски улыбнулся Люк. — Твой бык даром времени не терял. На северных пастбищах у меня около трехсот клейменых коров. И я уверен, около сотни разгуливает по полям.

— Думаешь, они твои? — хмыкнул Флинт. — Я слышал, что кража скота в здешних краях по-прежнему запрещена.

— Конечно, есть и приблудшие, — признался Люк. — Надо будет отделить их от стада. Но мы имеем полное право ставить клеймо «Трипл-М», если обнаруживаем на наших пастбищах корову или теленка.

— Но как ты узнаешь, имеет ли силу старое клеймо перед тем, как присваивать корову? — заинтересовалась Хани.

— По последнему изданию каталога. Если в нем нет какого-нибудь клейма, значит, оно не зарегистрировано — можно смело его перечеркивать и ставить свое.

— А как это делается, папа? — подал голос маленький Джош.

— Очень просто, сынок. Поверх старого клейма наносится крест, а рядом выжигается свое.

— Ух ты! — Глаза мальчика широко раскрылись. — Но корове же больно!

— Когда предполагаешь тронуться, старшой?

Люк повернулся к Флинту:

— Думаю, в середине июня. Месяц понадобится, чтобы собрать стадо и разобраться с клеймами.

— А сколько времени займет перегон?

Люк развернул карту.

— Вот путеводитель. Раздает «Канзас-Пасифик». Это железная дорога, которая отправляет скот на восток. В нем обозначен путь.

Братья склонились над столом, и Люк повел пальцем по бумаге.