Теперь он носился вокруг дубового стола, пинками разбрасывая во все стороны табуреты (только Вильгельму поставили кресло, всем остальным – трехногие табуреты), размахивал кулаками.

– В дерьме! – твердил он. – Все эти паршивые короли и герцоги от Сицилии до Польши только и ждут, чтобы я плюхнулся на задницу, а именно это и должно произойти. Армии нет, корабли, стоит на них дохнуть, валятся кверху брюхом, точно блохастый щенок. Глупо было полагаться на этот сброд. Кто из вас присоветовал мне это?

Он яростно озирался, собравшиеся отводили взгляд, никто не смел ответить.

Робер откашлялся и робко высказал предложение:

– Поищем союзников? Уэльс? Шотландия? Харальд?

Одо, загибая пальцы, отверг эти предложения одно за другим:

– Уэльсцев Гарольд уже бил, он взял у них заложников, и они боятся его. Что касается шотландцев, Моркар и Эдвин могут еще колебаться, чью сторону им принять, покуда Гарольд не обрюхатит их сестру, но если ты явишься к ним с шотландцами, это привяжет их к Гарольду прочнее, чем любой родственный союз. Харальд? Харальд стар, но все еще первый полководец в мире – прошу прощения, второй! – если он высадится на севере и победит, что весьма вероятно, поскольку норвежцы Нортумбрии, а может быть, и даны встанут за него, он не остановится на достигнутом. Тебе придется воевать не только с Англией, но и с Норвегией.

– И еще одно, – вставил Эсташ, отличавшийся лучшей памятью, чем все присутствовавшие. – Харальд тоже может предъявить претензии на английский престол. Его права не столь очевидны, как твои, – торопливо добавил он, – но все же...

Повисло мрачное, зловещее молчание. Ланфранк, едва скрывавший нетерпение и с презрением слушавший досужую болтовню, откашлялся в свой черед.

– Не пойму, чего вы все так переполошились.

– Не поймешь?! – Оба кулака Вильгельма грохнули по столу перед носом у аббата. – Может, ваша святость соизволит поделиться с нами своими радужными планами? Только прежде, чем раскроешь рот, учти: тебе же будет лучше, если скажешь что-нибудь путное. Я тут кое-что слышал насчет твоего заведения в Ле-Беке, насчет разврата и мужеложества – не прикрыть твою школу, а?

Глаза Ланфранка потемнели, но он подавил невольную судорогу гнева. Он был мастером компромиссов, умел уступать и поддаваться, проявлять, где понадобится, гибкость, зато никогда не упускал своего шанса.

– Сир, – заговорил священник, – господа! Мне кажется, все складывается не так уж плохо. – Он подвигался на трехногом табурете, устраиваясь поудобнее. – Во-первых, бароны. Если они отправятся с нами через Пролив, поведут своих людей, тогда после победы тебе придется наделить их землями. Они станут еще могущественнее, чем прежде, и досаждать тебе будут хуже прежнего. Пусть вместо ополчения дадут тебе денег. Собери с них все до гроша и на их золото найми других, бери всякого человека, который явится к тебе на коне и во всеоружии. К чему ограничиваться одной Нормандией? Все младшие сыновья от Литвы до Пиренеев с радостью последуют за тобой, многие и платы не спросят, если ты посулишь им землю.

Вильгельм опустился в свое тронное кресло, наклонился вперед, сцепив огромные ручищи.

– На то, чтобы набрать войско за границей, уйдет несколько месяцев.

– Очень хорошо, – улыбнулся Ланфранк и, нагнувшись, вытащил из плоской кожаной сумки свиток прекрасно выделанного пергамента. Он развязал ленточку, которой был перетянут свиток, развернул перед собой тонкую ягнячью кожу, покрытую паутиной черных строк, написанных впопыхах, с кляксами, без каких-либо завитушек. Проведя пальцем вниз по листу, ломбардец нашел то, что требовалось: – Во-первых. Незачем так спешить. После того, как мы разобьем Гарольда и разберемся с остальными Годвинсонами, нам придется еще подавлять сопротивление на местах, а для этого нужно обеспечить достаточный запас продовольствия себе и войску, не полагаясь на подвоз провианта через Пролив. Уже поэтому нам следует отложить вторжение, пока не будет собран урожай. Если мы явимся в Англию до конца июля, все житницы будут пусты, а если мы уничтожим в бою ополчение, некому будет жать хлеб...

Вильгельм снова ударил кулаками по столу, на этот раз с хищной ухмылкой:

– Пусть убл... придурки сперва заготовят запас зерна на год, а потом мы покончим с ними. Почему никто из вас не подумал об этом? – Он снова обернулся к этому чужаку, церковнику из Ломбардии. – Так когда мы отправляемся? В сентябре-октябре? К тому времени мы успеем набрать людей, способных сражаться, и построим корабли, которые будут держаться на воде. Но как же ветер, Ланфранк, ветер и бури? Разве осенью не начнется ненастье?

– На рубеже сентября и октября обычно ненадолго устанавливается хорошая погода. Бури, как правило, заканчиваются к середине сентября.

– Что ж, ты у нас священник, вот и обратись к Всевышнему. Пусть не чинит препятствий, когда наступит удобный момент. Дальше что?

– Тостиг, мой господин, брат...

– Незачем объяснять мне, кто такой Тостиг. Чего он хочет, кроме своей Нортумбрии?

Они двинулись по старой римской дороге через перевал Портсдаун к Саутгемптону. Боярышник уже готов был выстрелить цветами, появились бутоны на шиповнике и жимолости. Колокольчики сплошным ковром устилали подножье лесов, в складках холмов склонились головками первоцветы. Эдит и Гарольд решили пройтись пешком. Эдит Лебединая Шея наклонилась, сорвала три первоцвета, сняла фибулу, закреплявшую плащ Гарольда на плече, и хотела приколоть к его куртке цветы, но тут сильная рука Гарольда остановила ее, ухватив за тонкое запястье. Король опустил голову, присматриваясь к цветам.

– Никогда раньше не замечал этих красных пятнышек, – удивился он.

– Дар фей, – пояснила Эдит. – В них таится благоухание цветка. Вот, понюхай. – И тут же, коснувшись его локтя: – Слышишь – кукушка!

Они пошли дальше, Рип нагнал их, принял из рук Эдит и Гарольда поводья лошадей. Королевская свита, множество мужчин и женщин, слегка приотстала от них. Взяв Гарольда за руку, Эдит робко заговорила с ним:

– Так что же произошло?

– Я не дотронулся до нее, вот что.

– Я знаю.

– Знаешь?

– Конечно, знаю.

– Ты держишь шпиона под моей кроватью?

Она рассмеялась:

– Тогда мне не пришлось бы спрашивать, верно? Ну-ка, рассказывай все как есть.

Он постарался припомнить. Свадьбу отпраздновали в большом соборе в Оксфорде. Моркар и Эдвин предпочли бы Вестминстерское аббатство, но Гарольд возразил: нет, в аббатстве состоится коронация Элдит, когда все беды будут позади. Эрлы понимали – это просто отговорки. Они предложили поехать в Йорк, но и от этого Гарольд отказался. Йорк расположен далеко на севере, а он предпочитал оставаться на юге страны. Даже тогда, в марте, он боялся покинуть юг. Гарольд рассказал Эдит, как все происходило:

– Было холодно. Помнишь, какой стоял март? Даже подснежников не было. Эта бедняжка прямо тряслась, пока я не велел накинуть на нее меховой плащ поверх свадебного платья.

– Она дрожала не только от холода?

– Конечно. Она была до смерти напугана.

– Какая она?

– Братья говорят, ей исполнилось четырнадцать, а на мой взгляд – не больше двенадцати. Тощая, темные волосы мышиными хвостиками, не слишком чистые: холодно было, не удалось их как следует промыть. Она простудилась, из носу у нее текло, губы обметало, на лбу и щеках какие-то пятна.

– Да полно! К чему это? Ты же знаешь, я не ревнива.

– Ты хотела знать, как обстоят дела.

– Конечно. На моем месте ты бы тоже спросил.

– Да, наверное.

В молчании они прошли несколько шагов, потом Эдит слегка сжала ему руку, побуждая продолжать.

– Ладно, – произнес он, – но имей в виду: правду знаю лишь я и эта бедняжка. От тебя у меня тайн нет, но ты помалкивай: если ее братьям станет известно, что она осталась девственницей, наш союз развалится.

– Что же ты сделал?

– Я читал ей вслух, пока она не уснула.