Женщины, оставшиеся на прогалине, оправляли платье на Эдит.

– Мразь! – сказала она, отряхиваясь от брызг. – Дерьмо!

Много лет спустя, когда Тостиг женился и вернулся ко двору в качестве главного советника и единственного друга короля, он поведал Эдуарду истину, о которой король лишь отчасти догадывался.

– Они знали, что обычно женщины не вызывают у тебя желания, а потому решили, что нужно опоить тебя любовным зельем, и придумали эту фантасмагорию, чтобы ты хоть раз возбудился и овладел Эдит. Одного раза в присутствии свидетелей было бы достаточно.

– Где они научились колдовству? Неужели все еще справляют обряды старой веры?

– Нет. Лишь по праздникам вспоминают старинные поверья, отдельные приметы, связанные со свадьбой, рождением ребенка или похоронами.

– Что же, они заново воссоздали все это?

– Более-менее. Есть такая старуха в Керне, она уверяет, будто помнит все, как было, и сохраняет «часть наследия Англии» – так она выражается. Наверное, с ней посоветовались.

Но и спустя десять лет Эдуард бился над этой загадкой:

– Даже если бы произошло соитие, не могли же они быть уверены, что она понесет с первого же раза?

– Вот почему назначили обручение, а не свадьбу. Пока Эдит не вошла в твою семью, она могла спать с кем угодно и сколько пожелает. У нее оставался на это еще по меньшей мере месяц.

– А если б ребенок уродился не в нее и не в меня?

– Любой младенец, рожденный Эдит, удался бы лицом в Годвинсонов, поскольку она не подпускала к себе никого, кроме них.

– Никого, кроме братьев?

– Да, и отца.

– И тебя в том числе?

– Только не меня, – рассмеялся Тостиг. – Мы с ней никогда не ладили.

Двадцать третьего января 1045 года Стиганд провел скромную брачную церемонию, соединив Эдуарда с Эдит. Эдуарду ни разу не удалось овладеть женой, хотя в течение недолгого периода от брачной ночи до начала поста он был близок к этому. Короля возбуждали стопы Эдит, длинные, с высоким подъемом, безупречно белые – ей ведь было тогда всего шестнадцать лет. Прелестные стопы в золотых сандалиях запомнились ему со дня обручения, он ласкал ноги Эдит, но выше колена подняться так и не посмел. Сначала Эдит недоумевала, терялась в догадках, ведь она давно утратила девственность и была уверена, что знает, как надо действовать. Вскоре растерянность сменилась неукротимым гневом и презрением. Глубокое унижение испытывали оба. Король предложил сделать перерыв на время поста; когда же пост закончился, навсегда отлучил Эдит от своего ложа. Оплакивая разлуку с Тостигом, Эдуард предпочитал хранить целомудрие. Эдит утешалась в объятиях случайных любовников, избегая беременности, поскольку она прекрасно знала, что король отречется и от нее, и от ребенка.

В последнюю их совместную ночь она бросила королю угрозу:

– Думаешь, если я останусь бездетной, ты помешаешь Годвинсонам захватить трон? Ошибаешься: наследника определяет Витан, а Витан – в руках Годвинсонов.

Всю жизнь Эдуард положил на то, чтобы помешать сбыться ее предсказанию.

Эдуард был соткан из противоречий. Этот суховатый, начитанный, трезво мыслящий человек не мог удержаться от слез потрясения и восторга, слушая музыку, рассматривая внутреннее убранство и архитектуру соборов. Однако ни в чем противоречивость его натуры не выступала так ярко, как в отношениях с Годвинсонами. Этой дружбой-враждой была порождена обострившаяся ныне проблема престолонаследия.

Годвина Эдуард ненавидел, Гарольда почти против собственной воли научился уважать, Тостига любил, на Эдит женился, и этот брак, когда отгремели первые бури, превратился в союз двух людей, презиравших друг друга, но умевших скрывать свои эмоции и держаться на расстоянии. Ненависть и уважение, любовь и несчастный брак – все привязывало Эдуарда к клану Годвинсонов, и как бы он ни мечтал избавиться от этой зависимости, за все время царствования Эдуарду не удалось даже ослабить ненавистные узы, ведь на самом деле ни король, ни эрлы не могли выжить поодиночке.

После первых шести лет правления Эдуарду показалось, что он может справиться сам. В 1048 году он без помощи Годвинсонов снарядил флот и прогнал викингов, тревоживших остров Уайт. Многие посты в стране заняли нормандцы, в основном из низшего духовенства. Эдуард выдал свою вдовую сестру Годгифу за графа Булонского Эсташа, приближенного герцога Вильгельма, и пригласил к себе в гости эту чету. В 1051-м король сделал нормандца Робера, епископа Лондонского, архиепископом Кентерберийским, а на лондонскую кафедру пригласил другого нормандца, Уильяма.

Власть и влияние Годвинсонов шли на убыль. Оставалось только заручиться поддержкой северных эрлов, Сиварда и Леофрика, на случай вооруженного столкновения. Эдуард, епископы Лондона и Кентербери, а также зять короля граф Эсташ Булонский тайно встретились в королевском маноре в Чилтерне и задумали подстрекнуть Годвина к явному ослушанию, граничащему с изменой. Вот что предложил Эсташ: съездить в Дувр и поручить своим людям устроить беспорядки в городе. Так и сделали, но, как обычно бывает в таких случаях, верные слуги пали жертвой неведомой им интриги – горожане расправились с ними. Эдуард приказал Годвину беспощадно покарать город, поправший все обычаи гостеприимства. По словам короля, это преступление было тем более вопиющим, что Дувр, один из важнейших портов страны, обязан гарантировать безопасность всем путешественникам.

Разобравшись в обстоятельствах дела, Годвин счел, что жители Дувра правы и не заслуживают наказания. Король вызвал эрла в Глостер, обвинив в ослушании. Тем временем Годвинсоны собрали войско, и самыми младшими участниками этого похода оказались Уолт Эдвинсон из Иверна и Ательстан из Чеддера по прозвищу Тимор. Разбирательство в Глостере отложили на сентябрь, а к тому времени ополчение Годвинсонов поредело – начался сбор урожая – и всей семейке пришлось на год отправиться в изгнание. Даже королеву Эдит отлучили от двора и сослали в монастырь. Однако в следующем году Эдуард допустил несколько грубых просчетов – должно быть, успех вскружил ему голову.

Во-первых, он пригласил в Англию незаконнорожденного герцога Нормандии Вильгельма, придав этому визиту государственную важность.

К двадцати трем годам Вильгельм наконец утвердился на престоле, который у него оспаривали, пока герцог был несовершеннолетним. В Англии Вильгельм пробыл недолго, но достаточно, чтобы Эдуард предложил ему стать своим преемником и даже высказал намерение завещать ему трон. Что касается Вильгельма, то он обещал до последнего отстаивать свои права на английский престол.

Во-вторых, лучшие земли из числа отобранных у Годвинсонов достались не северным эрлам, а нормандским приятелям Эдуарда, так что когда Годвинсоны возвратились, северяне отказались во второй раз помогать королю.

Для Эдуарда наступил самый горький момент в его долгой борьбе с Годвинсонами: он вынужден был капитулировать. Роберу и многим другим нормандцам пришлось отправиться восвояси. Витан принял клятву Годвинсонов и снял с них все обвинения, включая обвинение в убийстве Альфреда, старшего брата Эдуарда. Услышав об оправдании Годвина, королева Эмма в приступе ярости рухнула на пол, переломила бедро и вскоре скончалась. Королева Эдит вернулась ко двору и не только закрепила за собой отдельные апартаменты в основных резиденциях короля, но распорядилась существенно расширить отведенные ей покои, чтобы они могли вместить развлекавших королеву поэтов, музыкантов, танцоров и, несомненно, множество ее любовников.

Стиганд, к тому времени ставший епископом Винчестера, постоянно шпионил в пользу Годвинсонов и давал королю советы, которые были им на руку. За это они вознаградили своего союзника саном епископа Кентерберийского. Лишь один Папа из числа часто сменявшихся в ту пору наместников святого Петра согласился с этим назначением. И предшественники, и преемники этого понтифика не только не признавали Стиганда епископом, но даже отлучали его от Церкви, однако это никого не беспокоило. Проведение важнейших обрядов, например освящение новых церквей, Стиганд препоручал архиепископу Йорка. Самого Стиганда подобные церемонии только утомляли – истинным призванием этого клирика была политика. Сан епископа Кентерберийского наделял его определенным могуществом: оба епископата владели землями, приносили высокий доход. Оба епископата, ибо Стиганд, захватив Кентер бери, вовсе не собирался отказаться от Винчестера, хотя каноническими правилами запрещалось совмещать две должности.