Ферджус хотел было возразить, но ему не дали.

— О, достопочтенные лорды, — продолжал нищий, — прикажите замолчать этому разбойнику! Какую черную душу нужно иметь, чтобы решиться посягнуть на жизнь достопочтеннейшего лорда! Я отлично знаю Ферджуса О'Брина. Он жил в Сен-Джильском квартале с отцом, таким же разбойником.

— Негодяй! — загремел Ферджус.

— Прикажите ему замолчать, господа судьи. Итак, он жил в Сен-Джильском квартале с отцом, матерью, сестрою нищего. Но лорд Алан пожелал ее сделать богатой, теперь она барыня в шелку и бархате.

Ферджус глухо застонал.

— И не раз этот молодчик сулил мне золотые горы за то, чтобы я отправил на тот свет благородного наследника высокопочтенного лорда.

— Клянусь, — прервал Ферджус, — я никогда в жизни не говорил с этим извергом.

— Молчать! — крикнул констебль.

— Он врет, высокопочтенные лорды, нагло врет. Он говорил со мною. Это также верно, как и то, что мое имя Боб Лантерн. Он давно замышлял это, высокопочтенные лорды, давно.

Боб Лантерн воротился на свое место, перемигнувшись с адвокатом Годфрея. Тот покровительственно кивнул ему головой.

Ферджуса приговорили к ссылке на всю жизнь. В тюрьме он заболел сильной горячкой, которая лишила его сознания. Через несколько недель он пришел в себя на понтоне, направлявшемся в Австралию. Ферджус опомнился на висячей койке около окна, к которому он лежал спиною и потому не мог представить себе, где он находится. Притом первое представившееся ему лицо заставило его еще более сомневаться в действительности. Это было лицо лжесвидетеля нищего.

— О, Боже! Неужели я сошел с ума? — простонал Ферджус.

— О, нет, наш красавчик! — ответил Боб. — У вас была маленькая горячка и бред, недель шесть.

Ферджус с таким отвращением взглянул на Боба и так презрительно отвернулся, что Боб все понял, но нисколько не обиделся.

— О, красавчик, понимаю, вы вспоминаете суд.

— Суд? — машинально повторил Ферджус и вдруг вспомнил все.

— А, помню! — бешено вскрикнул он и хотел было вскочить с койки, но Боб прехладнокровно удержал его.

— Понимаю, красавчик, понимаю, но зачем сердиться. Вам необходимо спокойствие. Уже две недели, как я неуклонно исполняю все наставления мистера Муре, помощника понтонного хирурга.

— Как! Разве мы на понтоне?

— О, на самом прекрасном в мире. Его только что выкрасили и высмолили, просто прелесть, как он блестит! Но не в этом дело! Право двухнедельные неусыпные заботы стоят того, чтобы простить маленькую шутку. Ну, ну, не сердитесь. Да и что же прикажете делать? В Лондоне жить так дорого! Сын лорда обещал фунт стерлингов.

— И за фунт стерлингов ты продал меня?

— Что же делать? Я пытался получить больше, но Патерсон, управляющий лорда, такой скряга… Но я и не совсем врал, мой красавчик. Я ведь действительно знал вашего почтеннейшего родителя, и вашу матушку, и вашу сестрицу. Не раз, спаси их Господи, они подавали мне милостыню, когда я притворялся немым. Хе, хе, хе! Держу пари, что и вы сами помните бедного немого. Право, прекрасное ремесло, мистер О’Брин!

Ферджус был еще очень слаб. Гнев еще более обессилил его и он не понимал слов нищего.

Боб заметил это и продолжал:

— Послушайте меня, красавчик. Я всегда готов услужить, тем более когда мне самому это ничего не стоит. С вами, впрочем, я уже в расчете, Вы поймете, когда хватитесь своего кошелька. Мы на понтоне «Кумберленд» через несколько дней мы будем на Бейшипе, который повезет нас в Новый Южный Валлис. Уйти оттуда нет никаких средств, но пока еще мы на рейде. Вы слышите?

Ферджус кивнул головой. Послышались шаги и голоса.

— Идут! — продолжал Боб. — Меня сменят, и потому вот в чем вкратце дело. Нашим товарищам неприятна морская болезнь. Тут за вашей койкой готовится лазейка. Если не согласитесь заодно с ними, то промешаете, а кто мешает…

Боб сделал выразительный жест.

— Итак, нужно притвориться, что вы с ними. Когда они увидят, что вы пришли в себя, они скажут вам — запомните хорошенько ночной джентльмен. Это затем, чтобы узнать, добрый ли вы малый. Отвечайте, не колеблясь: сын семьи, и спите спокойно, не думая ни о чем.

Вечером толпы осужденных заполнили трюм. Возле койки Ферджуса поместился рыжий молодец с простоватой и добродушной физиономией. Настала ночь. Все осужденные, после казенной молитвы, разлеглись по койкам. Минуту спустя явился капитан, сопровождаемый лейтенантом и лекарем.

Лекарь Муре был молодой человек, подававший большие надежды. Капитан остановился у койки Ферджуса и Муре пощупал у него пульс.

— Он говорил?

— Говорил, ваша честь, — ответил Боб с простодушным видом. — Много болтал о каких-то красотках, печеном картофеле с элем…

— В бреду, — заметил капитан.

Муре сделал знак долговязому парню, который тотчас подошел.

— Ты слышал, что он говорил?

— О, я терпеть не могу подслушивать, что болтают эти бездельники, — ответил Педди О'Крен.

— Он был в полном сознании, спасительный кризис.

— Тем лучше, одним больше, — ответил капитан.

Лейтенант в это время осматривал понтон. Муре не отходил от койки Ферджуса, и офицер не видел эту часть борта.

Наконец все удалились. Фельдшер принес для Ферджуса лекарство.

Ферджус не спал. Он был в забытьи, но сознавал все происходящее вокруг. Ему вдруг послышался звук цепей на койке его здоровенного соседа, в котором не было ничего необычного.

Однако Педди О`Крен закричал:

— Джек! Ты самый беспокойный из всех мошенников. А я, право, знаю много вашей братии, Джек. Послушай, перестань, а то я тебе обещаю двадцать пять линьков.

Звук цепей слышался, однако, все яснее и яснее. Вдруг долговязый парень перебросил на койку Джека какую-то блестящую вещь. Джек поймал ее на лету и соскользнул с койки.

Ферджус не шевелился, когда Джек дополз до его койки и целый час слышал около себя звуки пилы, которою действовали со всевозможной осторожностью.

На палубе раздался свисток подшкипера. В один миг Джек очутился у себя на койке и длинная рука долговязого парня схватила блестящую вещь.

В люк спустились четыре матроса на смену.

— Том, дружище, рекомендую тебе этого отъявленного негодяя Джека Оливера, говорил Педди О'Крен. — Если он будет шевелиться, напомни ему, что я обещал ему двадцать пять линьков. Спокойной ночи, Том, чтоб тебе провалиться.

Следующую ночь все повторилось. Таким образом дело шло несколько недель. Ферджус поправлялся. Отвратительный и противный Боб не показывался.

Каждую ночь Джек и Рендель Грем поочередно пилили борт у его изголовья.

Рендель Грем — шотландец тридцати лет — был бледный, рыжий, с голубыми большими глазами на выкате, и поражал умом и железной волей.

Педди О’Крен стоял однажды на часах, а Джек пилил. Вдруг, обезумев от радости, он закричал:

— Педди! Рендель! Роберт! Отверстие готово.

— Хорошо, — равнодушно ответил Рендель. Не мешай спать.

— Джек, мошенник! — закричал Педди, со всего размаху ударив линьком по одеялу, под которым не было Джека.

— Проклятая кукушка, — ругался он. — Не может спать без того, чтобы не болтать разного вздору и чепухи!

— Он говорил о каком-то отверстии, — заявил один из сторожей.

Педди другой раз поласкал линьком пустую койку.

— Ты прав, Бриджвель, ты прав. Пожалуй, в самом деле он говорил.

— Они, быть может, проделали где-нибудь лазейку, чтобы убежать.

— Очень возможно, Бриджвель, очень… Чтоб тебе подавиться… Только, дружище, смотри-ка лучше за собой, а то плутишка уже стянул у тебя платок.

Джек был уже в койке, когда Бриджвель сунулся за платком.

На другой день все прошло спокойно. Между тем ночью решили бежать.

Боб Лантерн появился опять:

— А, вы славно поправились, красавчик. Спасибо Муре, славный доктор.