— Ну и в кашу ты влез.

— Без Варвары мне жизнь не в жизнь. Беспалый погладил пальцами свою дубину.

— Эх, связала меня с тобой судьба… Ладно, попытаемся твою Варюху выручить…

На этот раз тряхнуло саму столицу Атлантиды Перполис. Землетрясение было не слишком сильным, обошлось без разрушений, если не считать того, что распалась очередная преграда в сознании плебса. Кто-то первый кинул мысль, что виноваты жрецы Зесвана Громовержца, которые непотребными чарами призывали свое злобное божество послать напасти на Империю. Жрец и двенадцать послушников бились отчаянно сначала на пороге храма, а потом, не в силах сдержать толпу, и внутри него. Главному жрецу удалось привести в действие древний механизм — некий театральный реквизит, служивший не одну сотню лет верой и правдой для облапошивания прихожан — он мог метать молнии. На этот раз молнии послужили оружием, и плебс с криками ужаса выкатился обратно на улицу, а несколько обугленных, почерневших трупов так и остались лежать неподалеку от алтаря.

По провинциям прокатилась новая волна избиений людей, подозреваемых в черном колдовстве. Жертвы никто не считал — было не до этого. Очень лихо в черных магов записывали надоевших родственников, старых врагов, богатых соседей, за счет которых можно поживиться. Плебс упивался безнаказанностью. Одряхлевшая имперская власть в руках ничтожного правителя не могла обеспечить защиту людей.

Ползли слухи один хуже другого. Якобы в горах провинции Целеста родился медведь с тремя головами, который пропел человеческим голосом прямо перед храмом Зесвана «Желчь Маркагора». Маркагор был один из старых богов, и в этих странных словах усмотрели обещание его возвращения. Император, испуганный ростом волнений, отрядил на проверку этого слуха нескольких своих людей, они выяснили, что подобного ничего не было и в помине, но зато последствия от этого хуже, чем если бы оно так и было. Уже девятнадцать храмов разгромили, с алтаря поскидывали статуи, на их место взгромоздили выкопанные из-под земли древние священные камни, на некоторых из них уже прошли первые, но далеко не последние жертвоприношения.

Длинноухий урод на улицах Пагримы возвещал, что грядет падение Императора в пламень вечный и воцарение убиенного старого императора. Урода пытались схватить, но тот сумел, пользуясь шумом и неразберихой, ускользнуть и теперь время от времени возникал, призывая людей к бунту и ссылаясь на какие-то маловразумительные пророчества.

После штурма перполисского храма Зесвана толпа немного угомонилась. Пошли слухи о том, что новые боги будут мстить. Плебс быстро поддается как идее разрушения, так и страху. Громить храмы теперь опасались. А после вспышки зеленой чумы, выкосившей несколько десятков человек близ квартала магов, на время от колдунов тоже отвязались, так что те повылезли из нор, в которых прятались от разъяренных горожан. Но потом плебс неожиданно решил взяться за Первых магов. Начали с Видящего мага.

Люди толпились там уже четыре дня, мазали дерьмом ворота, писали проклятия на высоком заборе, покрытом острыми стальными колючками, режущими плоть, как горячий нож масло. Колючки и высота стен удерживали самых ретивых от попытки проникнуть в замок Первого мага. Пока людей хватало лишь на то, чтобы рубить головы черным петухам, жечь по ночам огромные костры. Приверженцы темных старых учений читали заклинания, призывая кару на Видящего мага и на его соратников. С таким же успехом они могли пищать, хрюкать, гавкать или молоть любую чушь — толк был бы такой же. От всех этих ритуалов Хакмасу было ни тепло ни холодно. Его это, казалось, вообще не трогало. А у принца вызывало чувство омерзения. Он ненавидел бушующую у ворот тупую, продажную, неврастеничную человеческую массу, именуемую толпой. Принц осознавал, что ненависть — серьезный грех, но поделать с собой ничего не мог.

— Изыди презренный Хакмас и его демоны! — истошный синхронный визг бесноватых доносился даже с такого расстояния.

В последние дни накал спал. Все больше собрание ненавистников Видящего мага покрывалось паутиной скуки и обыденности. Присутствующие в большинстве своем не забывали заглянуть на проходящие через день театральные представления, получить бесплатные обеды у Дворца Правителя, а также медные монеты, разбрасываемые ежедневно чиновниками для успокоения народа, и лишь потом собирались здесь.

— Они совсем сошли с ума. Будто живут последний день, — процедил принц.

— Разве они живут? — пожал плечами Видящий маг, отвлекаясь от бумаги, на которой выводил чернилами текст своего труда по свойствам обращаемых веществ.

— Позавчера толпа едва не растерзала старого Картаса. А он не интересовался ничем, кроме исследования насекомых. Его обвинили в том, что он трясет с другими магами землю.

— Трясет землю, — горестно усмехнулся Видящий маг. — Это их непроходимая тупость и агрессивность способна перевернуть землю.

В комнате появился, низко поклонившись, Раомон Скиталец — человек, который, не щадя себя, защищал принца и Видящего мага в тот самый роковой вечер.

— Нижайше кланяюсь и горюю, что осмеливаюсь просить вас уделить мне толику вашего драгоценнейшего времени, — он поклонился.

— Оставь эту словесную шелуху. Скиталец, — отмахнулся Видящий маг. — Твои раны еще не зажили. Ты не должен вставать с ложа.

— От твоих снадобий, премудрый Видящий маг, раны затягиваются быстро. Что до меня, то я знавал времена и похуже. Моя шкура исполосована шрамами.

— Рад слышать, что тебе легче, — кивнул Видящий маг. — Ты невелик ростом, но твой организм могуч.

Он указал Раомону на скамейку, и тот, с благодарностью поклонившись, занял место.

— Плебс все бунтует, — вдруг сменил тему Раомон.

— Уже четыре дня. Все время, пока ты валяешься на постели, — сказал принц.

— Сквозь открытое окно даже через сад до меня доносился рев. И они возьмут свое рано или поздно, — вздохнул Раомон. — Я знаю их.

— Так ли давно ты был один из них.

— Я никогда не был одним из них. Есть люди, способные скинуть с себя труху ложных воззрений, ненависти, глупости. Готовые взглянуть на все трезвым взглядом… Кто знает, может быть, я стал бы магом. Но путь мой иной.

— Портовые подворотни? — усмехнулся принц.

— Да. До сих пор — да.

— Ты достоин награды, — сказал Видящий маг. — Ты пришел просить ее. Я выполню по мере возможностей твои желания. Дам денег.

— Что такое деньги? Прах. Дуновение ветра способно их развеять. Я… — Раомон запнулся. — Я не хочу в портовые подворотни. Я не хочу к ним, — он указал рукой на окно. — Оставьте меня у себя, — он упал на колени и протянул руки к Видящему магу У — Я буду служить верно. Я способен проскользнуть как ящерица в любую щель. Я могу как пес грызть горло любому, кто посмотрите так на хозяина.

— Зачем тебе это надо? — Видящий маг внимательно посмотрел на Раомона. — С деньгами, которые я тебе бы дал, ты мог бы купить лавку. Или корабль. Ты мог бы зажить безбедно, к тому же рассчитывая на мою помощь всегда, ибо я понимаю, что все, чем мы теперь владеем, владеем благодаря тебе, так как мертвые не имеют ничего. Ты подарил нам жизнь.

— Я не хочу сытости. Я хочу быть рядом с вами, чтобы купаться в отблесках знания и мудрости, которые озаряют ваши лица. Я не хочу быть сытым там, на той свалке, где отбросами гниют человеческие души.

— Ты слишком суров к своим соотечественникам.

— Я слишком хорошо их знаю.

— Встань. — Видящий Маг подошел к Раомону Скитальцу, положил ему руку на плечо, заглянул в глаза. Тот честно встретил взгляд, и ни один мускул не дрогнул на его смуглом, исчерченном шрамами лице.

— Ты не представляешь, насколько опасен наш путь в этой жизни, — произнес Видящий маг.

— Меня не страшит ничего.

— Уж не хочешь ли ты стать учеником мага?

— Честно, я мечтаю об этом. Но не могу даже заикнуться. Когда-нибудь придет миг, и ты сам решишь, достоин ли я этого. Но я не скажу об этом первым.