— Ты что, Михаил! Ты что?! — Влад сильно встряхнул колдуна за плечи. В мозгу вертелись бессвязные советы по обращению с эпилептиками. Что-то про язык, который припадочный может проглотить. Но Влад не был уверен, что сможет уцепиться за покрытый пеной язык Севрюка.

При очередном встряхивании глаза медиума широко раскрылись, как будто он был пластмассовой куклой, у которой они открываются даже от легкого толчка. Покрасневшие глаза с выцветшей голубой радужкой уставились прямо в лицо Владу.

— Ну, наконец-то… — сказал тот потрясенно, но тут Севрюк открыл рот и вымолвил:

— Тьма! — получилось невнятно, из-за пены, и потому он сплюнул ее, глядя на Владислава и сквозь него.

Тот отшатнулся, и выпустил Диверово тело из рук. Дивер опустился на асфальт, голова его откинулась и глухо стукнулась о твердое покрытие площади. Теперь его взгляд был направлен строго вверх, в зенит. Туда, где должно быть солнце, не скрывай его облачный полог.

— Фата! — сказал Севрюк глубоким, полным интонаций голосом. — Над! Сверху! Накрыта… — и он сделал движение руками, словно расстилал скатерть. — Это мой город. Но здесь. Фата.

— Какая фата, Михаил? — жалобно спросил Влад, — да что ты?

— Темная, — ответил тот почти нормальным тоном — Темная вуаль. Полупрозрачная, но крепкая, как паутина. Сковывает. Липнешь, вырываешься… Но кто паук?!

После этого заявления, его взгляд вдруг принял осмысленный вид, и он рывком поднялся. Сергеев отступил шага на два, словно Севрюк мог укусить. На лице журналиста было полнейшее смятение.

— Влад, стой! — приказал Дивер, — ты не понимаешь… Это… я это видел!

— Я понимаю, — произнес Сергеев, делая еще один шаг назад.

— Лучше уезжай отсюда! — произнес Севрюк, медленно поднимаясь. — Не от меня, ты не меня должен бояться!

— Я не боюсь…

— Боишься, — устало сказал Дивер, с кряхтением принял вертикальное положение, — зря.

— Этот голос… — сказал Влад.

— Что мой голос? Ты ведь никогда не верил по-настоящему во всех этих медиумов, так? В прорицания?

Сергеев мотнул головой. Он не верил… до сего момента. Спросил неуверенно:

— И что ты видел?

Севрюк тяжело вздохнул, подошел к Владу и произнес:

— Было видение. Давно такого не ощущал. Давай сделаем так, сейчас мы идем по домам, а потом, дня через три, я тебе звоню и рассказываю. Ты, вроде, не очень готов сейчас воспринимать.

Владислав покорно кивнул, и они, не говоря больше ни слова, зашагали в сторону Змейки. Когда пересекли границу площади, мощным порывом ветра разогнало серую хмарь, и впервые за все утро на небе проглянула голубизна. Хлопнула ставня одного из домов. Женский голос крикнул:

— Виктор! Витя! Ключи забыл!

Шедший по улице затрапезного вида мужичок оглянулся и заспешил обратно. Улицу пересекла стайка детей — ухоженных, домашних. На лицах сияли улыбки. Мягко прокатилась машина, из полуоткрытого окошка доносились звуки мажорной музыки. Солнце ли в том виновато или еще что, но дома вдруг утратили свою угрюмость, показали весело расцвеченные ставни — частица яркой краски на темном дереве. В палисадниках пышно росли цветы — ромашки и ноготки, весело качающиеся на ветру. Группа ярко одетых людей, может быть, туристов, прошла вдоль улицы, громко разговаривая. Когда они дошли до пересечения со Звоннической улицей, в их рядах раздался взрыв хохота. Нижний город жил. Жил той своей обычной жизнью, какая бывает у провинциальных городков в будни.

Потертая бродячая собака, словно целиком состоящая из рыжих лохм, лениво грелась на проглянувшем солнышке. Глаза у нее были блаженно прикрыты, лапы подергивались, нося свою владелицу по призрачной тропе полуденных грез.

Ощутимо потеплело.

Так и не сказав ни единого слова, Влад и Дивер добрались до моста, и на этот раз с другой его стороны полюбовались на панораму. На коричневатой водной глади прыгали веселые солнечные зайчики.

— Ты заметил? — спросил, наконец, Севрюк.

— Что я должен был заметить?

— Не прикидывайся. Когда мы шли туда, все было по-другому.

— Я не заметил, — сказал Влад упрямо.

Дивер вздохнул, а когда они пересекли мост, повернулся и пошел прочь, какой-то стариковской шаркающей походкой. Отойдя метров на пятьдесят, обернулся и крикнул:

— Мой номер ты знаешь! Звони, если припрет…

— Не припрет, — пробормотал себе под нос Владислав и посмотрел налево.

Крошечная фигурка на Степиной набережной все еще сидела. По реке вдоль берега плыл какой-то предмет, неопределимый из-за расстояния. Коряга или автомобильная шина. Когда предмет поравнялся с сидящим — тот вдруг вскочил и кинулся наверх по слону, оскальзываясь и хватаясь для надежности за растущие там кусты.

Влад только пожал плечами: психов хватает. Потом одинокий голубь опустился на дорогу возле него и курлыкнул, отчего Сергеев вздрогнул и с трудом подавил желание размазать глупую птицу по асфальту.

Но Ворон понял. Ворон был добрым, хотя и служил злу. Он только слегка пожурил брата Рамену за провал его операции. Темная фигура с широкими крыльями ясно дала понять, что у нее слишком мало слуг, чтобы разбрасываться ими, наказывать их по пустякам.

Услышав это, Рамена пал на колени посередине своей совершенно пустой квартиры и простер руки в сторону Ворона. А Ворон вытянул крыло, и лица его слуги коснулось что-то мягкое, прохладное, как полупрозрачный черный шелк. Рамена прикрыл глаза, он был счастлив и потому, когда его хозяин продиктовал следующее задание, не сразу отреагировал. А потом все-таки заметил слегка удивленным тоном:

— Но ребенка…

— Ты даже не представляешь, что может этот ребенок замутить. — Каркнул Ворон, и мягкое прикосновение вдруг превратилось в цепкую ледяную хватку. Одинокая слеза выкатилась из глаза Рамены. — Его, именное его ты должен отправить в нижние миры. Ты понял меня? Понял своего хозяина.

Рамена истово закивал. Пускай, пускай ребенок уйдет из этого мира, лишь бы отпустили щеку, ведь это так больно…

Хватка ослабла. Цепкие когти отпустили смятую человеческую плоть. Но другая хватка осталась — мертвая хватка красных глазищ Ворона. Брат Рамена чувствовал ее, эту хватку, она всегда была с ним. С того самого момента, как Ворон появился в его жизни.

— Сделаю… — молвил Дмитрий Пономаренко.

А теперь он шагал по городу, спокойно и отвлеченно глядя перед собой. Вот только взгляд его был таков, что случайные прохожие, завидев этого неприметного, в общем-то, типа, поспешно сворачивали с дороги. А некоторые даже оборачивались и смотрели ему в след, не в силах понять, что же их так напугало в этом человеке.

По пути брат Рамена сделал всего одну остановку возле ларька, где купил двенадцать шоколадных батончиков (очень задешево) и бутылку ядовитого цвета газировки (за дикие деньги). Пономаренко стал замечать, что в последнее время вопрос еды его почти не волнует, словно он вообще потерял эту самую главную человеческую потребность. Ворон сказал, что он меняется, и еды ему будет требоваться все меньше и меньше. Но предупредил, что это произойдет через какое-то время, а пока следует хоть как-то питаться.

Батончики были жутко сладкими, а питье отдавало какой-то эссенцией, словно концентрат разводили в водах реки Мелочевки, но Рамене было на это плевать. У него была цель, а это главное, в чем нуждается человек.

Народу на улице было много. Дул сильный ветер, трепал легкую летнюю одежду. Издалека различались длинные очереди во все торговые точки, где можно было купить питье. Крошечные кафе на открытом воздухе были до отказа забиты людьми, которые сосредоточенно запасались живительной влагой. Больше того, почти все посетители ничего не ели, отдавая предпочтение лишь стакану с прозрачной, исходящей пузырьками, водой. Это был какой-то подсознательный комплекс, некое неосознанное неудобство, которое побуждало в людях желание запасать как можно больше жидкости, чем бы она ни была. Рамене подумалось, что со временем они кинутся запасать и съестное, хотя никаких перебоев в поставках пищи не предвиделось.