— Дивер… — сказал Степан громко, — Севрюк! Предупреждать надо, когда таранить собираешься.

— Живой и ладно! — произнес Дивер, выбираясь с водительского места.

— Живой! А то, что морду искорябал об сидение, это не считается, да?

— Морду… — процедил Мартиков, появляясь на свежий воздух, вот ему досталось больше других, темные густые волосы, которые уже вполне можно было считать шерстью, окрасились красным, спутались, — вот машина моя…

— Я же сказал, прости… Глядите, что делается!

Свет фар припечатанного «Сааба» медленно тускнел, словно кто-то невидимый плавно поворачивал ручку настройки яркости. Свет сильно сбавил интенсивность, пока не остался только крошечный светящейся уголек — спираль в лампе накаливания. Потом потух и он.

— А что! Аккумулятор раскололи, вот и все! — сказал Степан.

Дивер махнул рукой:

— Мартиков, держи его на прицеле.

Тот кивнул. Остальные стали медленно подходить стреноженной черной машине. Слышно было, как в холодном воздухе потрескивает, остывая, мотор.

Вот он, черный «Сааб», странная, пришедшая непонятно откуда машина, символ и вестник Исхода одновременно. Смятые колесные диски напоминали перебитые лапы.

— Мы что-то можем… — сказал Влад.

Дивер кивнул, жестом опытного серпентолога взялся за хромированную ручку. Щелкнуло, и дверь отворилась с режущим уши скрипом. Пахнуло пылью, старой ветхой тканью. Свет наступившего дня был куда как слаб, но и в его сумеречном мерцании можно было бы увидеть внутренности машины и того, кто там находился.

Но в ней никого не было. Дивер отпустил ручку и отошел на несколько шагов:

— Как это…?!

Влад наполовину залез в салон «Сааба»: абсолютно пустой салон. Сейчас, когда никто не загораживал дверной проем, все стало видно получше — ветхую матерчатую обивку сидений со множеством шрамов от штопки, царапины и вмятины на торпеде, замасленную и примотанную изолентой ручку коробки передач, замызганный коврик под ногами. Салон выглядел… такой мог быть в машине, которая давно отметила свой двадцатилетний юбилей — много дней беспрерывного использования не очень аккуратным хозяином. Грязь и потеки на деталях интерьера, пивные пятна на сиденьях, он не был аккуратистом, этот владелец «Сааба». Спидометр пересекала извилистая трещина, а сам прибор прилежно пояснял, что автомобиль не так давно миновал трехсоттысячный километр.

Владислав ошарашено качнул головой. Снаружи «Сааб» был абсолютно новый, 9–3 — последняя модель.

— Я не понимаю, — сказал Сергеев.

— Влад, — позвали снаружи, — слушай, мы когда его ловили, он был новый? Не подержанный?

— Новье, — ответил Владислав, — с иголочки.

Позади, там, куда ударил «Фолькс», салон машины деформировался. Заднее сиденье, покрытое страдающей лишаем ковровой дорожкой, гротескно выпятилось. На нем кто-то забыл длинный бежевый плащ, такой же старый и штопанный, как обивка машины. На полах плаща засохла серая грязь.

— Я что, гонялся за пустой машиной?! — кричал снаружи Дивер. — За каркасом?!

— Спокойно, Михаил, ты же мистик! — говорил ему Степан, Мартиков чуть дальше что-то бормотал, осматривая свой разбитый автомобиль.

Влад потянул на себя крышку бардачка, и та легко открылась. Из проема потянуло какой-то засохшей плесневой гадостью. Тут когда-то рассыпали арахис, который высох и достиг за эти годы каменной твердости. Еще здесь лежал сложенный надвое лист бумаги, связка ключей, бумажка с пятизначным шифром и серебристый, очень знакомый ножик. Сергеев вынул лист и передал его Диверу. Тот развернул, присвистнул:

— Ого! Да мы тут все есть!

К связке ключей был прицеплен кожаный брелок с вытисненной гнусной нечеловеческой харей. Химера! Чье это?

Под издырявленным пулями лобовым стеклом на сиденье имелись пятна, не от пива или другого напитка. Здесь была кровь, причем, свежая.

— Поздравляю, Мартиков! — сказал Влад, выбираясь и вручая ключи, нож и шифр все тому же Севрюку. — Похоже, что это именно ты подле завода его подранил.

Обернулся к машине. Она уже была не той и теперь полностью соответствовала своему внутреннему убранству. Просто очень старый «Сааб», произведенный на свет в ранних семидесятых, если судить по граненому корпусу. Очень старый, и проживший нелегкую жизнь. Судя по виду, эта машина никак не могла развивать больше восьмидесяти километров в час. Жалкое зрелище, черная шкура его была тускла, мутна и изъедена ржавчиной.

— Тут больше ничего нет, пойдемте! — сказал Владислав Сергеев.

— А он, — кивнул на машину Мельников, — не вырвется?

— Взгляните на него. Он уже никуда не поедет.

Это было правдой, которую к тому же очень трудно было оспорить. Логика здесь не работала, и оставалось лишь прислушиваться к ощущениям. А они говорили, что «Сааб» стал просто «Саабом», ржавой кучей железа, когда странная сила свившая себе внутри него гнездо, ушла.

Потолкавшись возле изувеченных машин, они побрели прочь.

— Это все? — спросил Мартиков.

— Все! Разве ты не видишь, тут больше нечего делать.

— Но как же так. Отгадки! Ответы на вопросы.

— Вот они! — и Дивер покачал перед собой ключами, — знать бы, к чему они подходят.

— Куда лучше ключи без замка, чем замок без ключей.

Через заметно посветлевший день они проследовали до Старого моста.

— О! — сказал Мельников, — глядите, пес!

— Да здоровый какой. Я думал, они все повымерли…

Серая желтоглазая собака неподвижно замерла в отдалении, красный язык свесился чуть ли не до земли. Из пасти животного вылетали облачка пара. Мартиков изогнулся и упал на колени, так что идущие рядом Влад со Степаном испуганно шарахнулись в сторону.

— А… — вымолвил Павел Константинович, а потом словно раздвоился. На потрясенных его сообщников уставились сразу две личины — одна: человеческая, безволосая, с кротким взглядом, другая: мохнатая звериная морда, точь-в-точь похожая на встреченную собаку. Морда мерзко гримасничала, глаза вращались, а похожий на гротескного сиамского близнеца Мартиков молча содрогался, стоя коленями на земле. Потом звериная морда потянулась вперед, словно стремилась встретиться со стоящей собакой. Та вздрогнула и метнулась прочь, растворившись за линией берегового обрыва.

Мартиков поднялся на ноги. Такой же, как прежде:

— Что это было?

— Это у тебя надо спросить, — ответил после паузы Севрюк. — Полегчало? Пойдем.

— Я не знаю, что это было… — тихо сказал Павел Константинович и пошел вслед за другими.

— Не важно, — сказал ему Влад, — главное, чтобы не повторялось. Потому что мне сейчас хочется в основном спокойно дойти до дома. Многовато, знаешь ли, уже для одного дня.

Но видимо, многовато еще не было, потому что следующее событие не замедлило свалиться им на головы уже через четверть часа.

— Веди! — приказал Босх.

— Сей момент! — расплылся в улыбке Кобольд и ушел куда-то вглубь каменных, сыроватых хором. Там, за двумя стальными дверями располагался карцер.

— Все готовы, да?

— Да без проблем! — ответил Николай Васютко, — Стрый, ты готов?

— Готов, но…

— Хандрит наш Стрый.

— Пусть хандрит, главное, чтобы стрелял хорошо.

— Я не знаю, — медленно произнес Стрый, — не знаю. Кто-нибудь видел Плащевика?

— Я видел, — сказал Босх, — и дату назначил… сегодня. Не поймай бы этого, неизвестно, что бы случилось.

— Что там говорят про чумных? Вправду к замку каждый день уходят?

Босх помолчал, поиграл компактным десантным автоматом, лежащим на столе перед ним:

— Что нам до этого? Они же не Избранные, они чумные… так, погань. Как были так и остались.

Рамена молчал, зато обросший, невыносимо воняющий потом и еще какой-то дрянью Рябов на другом конце ствола разинул немилосердно разящую свою пасть и заорал громогласно:

— Как есть, Босх! Падаль одна, мочить гнусь паршивую! Всех их, всех, под корень их! До восьмого колена!!!

Грохнула ржавая дверь с неразборчивыми полустертыми угрозами, и в комнату вошел Кобольд, тянувший за собой на цепи человека, как тянут упрямую скотину. Свет пал приведенному на лицо, и оно заиграло всеми цветами радуги от наложившихся друг на друга побоев. Нижняя челюсть пленника отвисла и явила редкий кровоточащий частокол зубов, один глаз полностью заплыл. Кобольд дернул цепь, и человек упал на колени.