После моста свернули на Береговую кромку. Народу было очень немного, в основном дачники, легко узнаваемые по грязной и заношенной рабочей одежде. На ногах у этих людей почти всегда были резиновые латаные сапоги, головы их прикрывали шляпы или панамы. На грязной обочине притулилась машина — старая шестерка, запыленная настолько, что нельзя было распознать цвет. На ее заднем сиденье было свалено кучей какое-то старое барахло, белая вата торчала из красной вытертой ткани, как оголенная кость среди кровавых лохмотьев. Выглядело это удручающе — начинало казаться, что в машине лежит труп.

Влад встряхнулся, непонимающе огляделся вокруг. С чего это ему лезут в голову мысли о мертвецах? Дивер искоса посмотрел на него, потом снова кинул взгляд на небо:

— Все-таки, будет дождь…

— Дивер, к чему ты это?

— К тому, что польет. — Ответил Севрюк и зашагал дальше, лицо у него было какое-то отсутствующее.

Пройдя сто метров по Береговой кромке, свернули на Змейку — узенькую улочку, которая пронизывала насквозь весь нижний город и уже там, за его границей, сливалась с региональным шоссе, по которому день и ночь снуют машины.

Дома здесь были старые, наклонившиеся фасадами вперед, а низкие края двухскатных крыш придавали им насупленный вид. На улочке царила полутьма, и лишь припаркованные там и тут машины не давали поверить, что ты неизвестным образом оказался в конце девятнадцатого столетия. В открытой форточке одного из домов возлежал роскошной тигровой масти котище, который провожал все проходящих внимательными желтыми глазами. Под ним расположилась кадка с цветком, который, казалось, засох много весен назад. В огороженных со всех сторон домах играли дети. Было слышно, как они перекликаются. Почти у каждого дома перед окнами имелся заросший сорной травой палисадник.

Севрюк резко остановился, и Влад едва не налетел на него.

— Стой, — сказал Дивер, — слышишь?

Влад послушно прислушался. Дети кричат, за рекой брешут собаки. Двигатель машины где-то в квартале отсюда.

— Не слышу, — сказал Владислав.

— Да ясно ж слышно! — возмутился Севрюк и махнул рукой вдоль улицы, — это там!

Вновь напрягая слух, Сергеев покачал головой, а потом неожиданно услышал. Какие-то крики. Такое ощущение, что кричат много людей одновременно, только… очень далеко отсюда. Может быть, они находились у самого шоссе, за городом? Как галдеж поссорившихся птиц, которые гневно и сварливо делят кусок какой-то падали. Гнев, раздражение и, кажется, боль. Влад неожиданно понял, от чего может возникнуть такой ор.

— Дерутся где? — спросил Сергеев.

— Много людей. Бьются, как звери, слышишь?

Влад покивал, теперь он слышал звуки драки довольно ясно. Словно дерущиеся приближались. Столько криков, какая же уйма народа сошлась там в побоище?

Дивер быстрыми шагами пошел вдоль улицы, все еще наклонив голову, забавно при этом напоминая гончую. Разве что воздух не нюхал. Влад поспешил последовать за ним. Звуки драки долетали уже отчетливо, даже слышны были тупые сильные удары.

Навстречу Владу и Диверу шагал неприметного вида человек, который кинул на Севрюка удивленный взгляд. Влад приостановился, спросил издали:

— Что там впереди, драка?

— Какая драка? — удивился неприметный.

— Ну, дерутся, слышите?

Неприметный послушал, покачал головой:

— Не слышу. — После чего, не говоря больше ни слова, прошествовал дальше. Дивер, в отдалении нетерпеливо махал рукой.

Когда они достигли перекрестка Змейки со Звоннической улицей, звуки побоища вдруг утихли, сменившись почти полной тишиной, от которой заложило уши.

— Отвоевались… — прокомментировал Дивер таким тоном, что у Влада мороз пошел по коже.

Впереди виднелось здание Дворца культуры, а Змейка там, подобно речке Мелочевке, разливалась широкой асфальтовой площадкой. По площадке ходили ленивые голуби, что-то склевывали с гладкого асфальта. Ветер гонял по ней пыль и слипшиеся обертки от мороженого.

— Может, дальше дрались? — спросил Влад, — да нам, в общем-то, наплевать. Ты иди, пройди ее наискось. Потом скажешь, что тут есть.

Под ногами у него что-то блестело. Влад наклонился и поднял подернувшийся ржавчиной браслет от часов. Без самих часов. На внутренней стороне обильно засохла буроватая жидкость. Сергеев поскреб ее пальцем, и она легко отшелушилась, открыв гладкий металл в котором серебристо отразилось пасмурное небо.

— Давай, — повторил Влад, — да пойдем отсюда.

Севрюк кивнул, как показалось Владиславу, растерянно. Странное выражение, на лице бывшего солдата Влад его видел всего раз или два за все время их знакомства.

Совершенно пустая площадь навевала уныние и как-то давила. И даже здание Дворца культуры, примостившееся на ее краю, казалось мелким и незначительным. Владислав смотрел, как Дивер, не торопясь, пересекает площадь, внимательно глядя себе под ноги. Впереди фасад дворца облупился и тоскливо зиял выбитыми стеклами. Через зияющие проломы можно было рассмотреть загаженный вестибюль. Цвет стен дворца не угадывался, словно целое здание вдруг покинуло этот цветной мир, переселившись в монохромную выцветшую фотографию. Да и все вокруг как-то обесцветилось. В тишине было четко слышно, как воркуют голуби: без перерыва и с какой-то пугающей потусторонней силой. Вот захлопали крылья, и крупная птица, такая же серая, как и окружающий пейзаж, взвилась в воздух, как маленький вертолет. Пыль клубилась под ней крошечными вихрями.

Дивер дошел до середины площади и остановился. Он выглядел маленьким и потерянным на гладком море запыленного асфальта.

«Какое море!?» — изумился Влад. — «Площадь-то крошечная!»

Голубиные крылья все хлопали. Уже не одна — две, три толстые серые птицы описывали над площадью круги. На асфальте неясно обрисовывалось темное пятно. Масло пролилось или еще что.

Ощущая неприятный холодок в груди, Владислав решил подойти ближе к Диверу. Не выдержав, обернулся, посмотрел на Змейку, прихотливыми изгибами струящуюся к реке. Но нет, улица была совершенно пуста, и даже окна в домах глухо зашторены. Ну, прямо как в чумном городе!

Когда Влад обернулся, Дивер уже падал. Он как-то смешно и нелепо дернул руками, словно пытаясь поймать что-то одному ему видимое, и тяжело и безвольно свалился на землю. Упал на живот, раскинув широко руки.

Чувствуя нарастающих страх, Владислав побежал (и как потом он себе смущенно признался, сделал это не сразу, в какой-то момент ему захотелось бежать не к распростертому Диверу, а от него, к Змейке, чтобы покинуть поскорее жуткий район). Лежащий впереди Дивер дернул ногой, и Сергеев с ужасом подумал, что у того мог случиться приступ. Сразу вспомнилась история о его пулевых ранениях.

Голуби, почему так громко хлопают крылья? Словно этих летучих тварей уже сотни, тысячи!

Севрюк лежал лицом вниз, его тело коротко подергивалось, и он издавал однообразные хрипы с бульканьем, от которых у Влада шел мороз по коже. Кое-как, ухватившись за плечо, Сергеев перевернул массивного медиума на спину. Зрелище открылось не из приятных: Дивер был смертельно бледен, на его щеках резко проступили мелкие вены, а наполовину открытые глаза пялились в небо сверкающими белками. Он все еще вздрагивал, а из полуоткрытого рта выходила беловатая пена. Дивер выглядел… да, Владу было знакомо это состояние — он выглядел впавшим в транс. Глаза перекатывались под веками, ловили невидимые другим объекты.

Пена стекала по щеке Севрюка и тонкими пластами падала на землю, туда, где засохла еще какая-то жидкость. Владислав, да и прочие читатели «Голоса Междуречья», очень бы удивился, узнай они, что именно на этом месте отдал концы Валера Сидорчук, один из зачинщиков грандиозной драки. Сбитый с ног молодецким ударом, он упал, а секунду спустя тяжелый военный ботинок одного из дерущихся наступил ему на голову. Череп Валеры, содержавший в себе сознание, устремления и целый набор незатейливых воспоминаний, треснул, после чего эти самые воспоминания и устремления оказались выплеснуты на асфальт. А дерущиеся еще долго топтали его бездыханное тело, все сильнее утрачивающее сходство с человеком.