В Маргерите вдруг проснулся голод, какого она никогда не испытывала раньше. Она съела все, что положил ей на тарелку Лучо, будучи твердо уверенной в том, что никогда еще не пробовала ничего более вкусного.

– Я не могу остаться надолго, иначе у меня будут неприятности, – сказал Лучо. – Предполагается, что сейчас я нахожусь в Лимоне и Гарде, покупая лимоны, лайм, апельсины корольки и гранаты, чтобы отвезти их во Флоренцию своему дяде. И бочонки со снегом из Монте-Бальдо, чтобы кондитеры могли готовить его любимый торт-мороженое все лето. Они смешивают снег с розовой водой, сахаром и фруктовым соком, так что получается такая вкуснятина, что пальчики оближешь.

Маргерита попыталась представить себе, каково это – есть снег. Идея эта привела девушку в восторг.

– Расскажи мне о своем доме, – попросила она, ложась на постель и жалея о том, что не может расстегнуть пояс. Она еще никогда не наедалась досыта так, что больше ей ничего не хотелось.

Лучо стал рассказывать ей о большом городе цвета охры, парящем над рекой в окружении покатых невысоких холмов.

– В нем есть самый большой в мире собор, увенчанный огромным куполом. Этот величественный храм – одно из архитектурных чудес света. А какие у нас художники! Ты никогда не видела ничего подобного. Мой самый любимый художник – Рафаэль, он жил во Флоренции лет сто назад. А ты похожа на Мадонну с его картин. Бледное серьезное лицо и прелестные золотисто-рыжие волосы. Если посадить тебя на лугу, среди цветов, да еще с кудрявыми херувимами у ног, то ты могла бы позировать ему.

«Рафаэль[163], – подумала она. – У него такое же имя, как у ангела исцеления». Маргерита улыбнулась.

– Жаль, что я не умею рисовать, как Рафаэль, – сказал Лучо. – Я бы написал с тебя картину! Тебе нужно улыбаться почаще – твоя улыбка похожа на рассвет над заснеженным полем.

Маргерита закусила губу и отвернулась, чувствуя, как загорелись у нее щеки. Словно сообразив, что своим пристальным взглядом напугал ее, Лучо тоже отвернулся и принялся беззаботно рассказывать ей о своей семье, об их палаццо с тихим и красивым внутренним двориком и часовней, украшенной великолепными фресками, повествующими о Шествии волхвов. Он рассказал Маргерите о своих сестрах, матери, о дяде, который так добр с ними.

– Правда, он уже забыл, что это такое – быть молодым. Он на шестнадцать лет старше матери. Клянусь, иногда мне кажется, что он уже родился старым.

– Ты живешь с ним?

– Да, наши семьи очень близки. Он любит музыку и искусство не меньше меня, так что у нас есть кое-что общее, по крайней мере. О том, что у него есть своя concerto delle donne, ты уже знаешь. Он ею очень гордится. Он приглашает лучших певцов со всего мира – из Мантуи, Падуи и Рима… Он с восторгом примет и тебя, mia bella e blanca. Ты станешь сияющим алмазом в его короне. Как только мы вытащим тебя отсюда, я отвезу тебя во Флоренцию, и ты споешь для него. Обещаю, он сразу поселит тебя в своем палаццо и назначит богатый пансион.

Идея эта показалась Маргерите столь замечательной и соблазнительной, что у нее перехватило дыхание. Лучо улыбнулся, глядя на нее.

– Все, что от нас требуется – вытащить тебя отсюда. Ты уверена, что ведьма привязала тебя к башне заклинанием? Откуда ты знаешь, что она наложила его на тебя?

– Я чувствую его, – ответила Маргерита. – Оно как невидимые оковы на моих запястьях, лодыжках и языке. Ты задаешь мне вопросы, на которые я не знаю ответа. Ты хочешь, чтобы я ушла из башни, но я не могу этого сделать.

– Это приворотное заклинание кажется мне похожим на страх, – словно бы между делом обронил Лучо. – Ты не пробовала нарушить его?

– Как?

– Можем попробовать вместе. Для этого тебе совсем необязательно спускаться вниз по веревке. Я могу просто опустить тебя. Сделаю петлю на конце, и все, что от тебя требуется, – крепко держаться, только и всего. Но сначала давай лучше обрежем тебе волосы, чтобы ты в них не запуталась. – И он обнажил кинжал.

Маргерита отпрянула с таким видом, словно он собрался перерезать ей горло.

– Нет, пожалуйста, не надо, – пролепетала она.

Он с недоумением взглянул на нее.

– Ты не веришь, что я не причиню тебе вреда?

– Верю… но… ты не должен обрезáть мне волосы… она узнает… и убьет меня.

– Но как она узнает? К тому времени, как она доберется сюда, мы будем уже далеко.

Маргерита покачала головой, обеими ладошками смахивая выступившие на глазах слезы, умоляя его не обрезать волосы и силой принуждать ее покинуть башню.

– Я привязана к ней, – выкрикнула она. – Неужели ты не понимаешь? Я не могу уйти, она приворожила меня.

В конце концов Лучо оставил попытки переубедить ее и убрал кинжал, заверив Маргериту, что никогда не станет заставлять ее сделать что-либо против ее желания.

– У нас впереди еще целый месяц, – заявил он. – Я наведу справки и постараюсь узнать, как разрушить приворотное заклинание. Хотя где и у кого это можно узнать, я пока не представляю. Может, в Манербе есть какая-нибудь знахарка? Сегодня вечером я поспрашиваю об этом в гостинице.

– Только не рассказывай никому обо мне, – в панике взмолилась девушка. – Если кто-нибудь узнает о том, что я здесь, ведьма очень рассердится. Пожалуйста, не рассказывай никому.

Лучо сел и нахмурившись взглянул на нее.

– Обещаю, что не стану никому рассказывать о тебе. Хотя не исключено, что сделать это придется, если мне понадобится помощь, чтобы вытащить тебя отсюда. Но я расскажу о тебе только в случае крайней необходимости.

Маргерита кивнула, вытирая слезы тыльной стороной ладони и пытаясь не показать ему, как она испугалась того, что ведьма узнает о его появлении.

– Я задержусь здесь еще на несколько дней, – нахмурившись, сказал Лучо. – Мне не хочется оставлять тебя одну. Я что-нибудь придумаю, скажусь больным, например. По крайней мере теперь я могу быть уверен, что после моего ухода ты будешь питаться нормально! – Он посмотрел в окно, проверяя, где стоит солнце. – Я оставил своим людям записку, в которой сказал, что ухожу охотиться на целый день. Они знают, как я люблю охоту. Но на обратном пути мне придется подстрелить зайца или птицу, иначе они заподозрят меня. Я еще никогда не возвращался с охоты с пустыми руками.

– Значит… ты любишь охотиться? – спросила она, пытаясь оттянуть момент, когда он встанет и скажет, что ему пора уходить.

– О да, очень! – вскричал Лучо, и лицо его осветилось неподдельным энтузиазмом. – Я занимаюсь этим бóльшую часть времени. Мы выезжаем в горы верхóм с соколами и собаками или же охотимся пешими, с луками.

– У тебя есть собаки? Мне всегда хотелось иметь щенка, но она не позволяет мне.

– Мои собаки – огромные косматые зверюги, которые привыкли ежедневно пробегать большие расстояния. Они бы сошли с ума, если бы оказались запертыми здесь. – Он с неприязнью обвел взглядом комнату и передернул плечами, словно жалея, что не может уйти отсюда немедленно.

– А лошадь у тебя есть?

– Да, красивый вороной конь по кличке Неро. Он попал ко мне еще жеребенком, и я сам приучил его к седлу и узде. Но взять его с собой я не мог: лодка – не самое подходящее место для лошади.

– А я никогда не видела лошади, – призналась Маргерита.

Лучо с удивлением воскликнул:

– Никогда не видела лошади! Ты много потеряла. Лошади – одни из самых красивых созданий Господа.

– В Венеции нет лошадей, по крайней мере, настоящих. А в башню лошадь тоже не поместится. – Маргерита постаралась улыбнуться.

– Я научу тебя ездить верхом! – вскричал Лучо. – Можешь считать, ты не жила, пока не промчишься по полю на рассвете, когда над землей еще стелется туман, а птицы поют так, что сердце радуется.

Она с восторгом посмотрела на него.

– С удовольствием.

– Мы подберем тебе гнедую кобылу, под цвет твоих волос. И рыжего пса. Ты произведешь настоящий фурор при дворе с такими-то волосами.