Теперь ему дьявольски везло и в картах. Шаг за шагом он получил возможность познакомиться поближе с моим телом. Мы играли в пикет каждый вечер, далеко за полночь, и каждую ночь очередной выигрыш давал ему шанс поцеловать меня в новом месте.

– Еще партию? – предлагал он.

– На что играем?

– Если выиграете вы, я подарю вам агатовое ожерелье в тон вашим плутовским очам. Если же выиграю я, вы сядете ко мне на колени.

– Но я прекрасно себя чувствую здесь, в собственном кресле, – отвечала я.

– Обещаю, мои колени покажутся вам очень удобными.

– А я почему-то уверена, что мне там будет жестко, – отнекивалась я.

Он поперхнулся от возмущения.

– Mon Dieu[157], Шарлотта-Роза, вы не перестаете удивлять меня. Прошу вас, присядьте сюда.

– Не уверена, что это такая уж хорошая мысль.

– Завтра вечером я приглашаю вас в театр. И позволю прокатиться на своей чалой кобыле. И подарю вам агатовое ожерелье.

– Ну хорошо. Но знайте, что я соглашаюсь только потому, что хочу проехаться на вашей лошади.

Маркиз пробормотал что-то себе под нос – я не расслышала, что именно, но подозреваю, что он выразил желание поскакать на мне – и снял колоду. И, хотя я выиграла эту партию и следующую, в конце концов он все-таки добился своего и усадил меня себе на колени. Маркиз медленно потянул меня вниз, широко расставив ноги и крепко держа меня одной рукой за талию, а другая уже накрыла мою грудь под корсетом, и я сразу же ощутила, что он очень напряжен.

– Сидеть у вас не очень-то удобно, – заявила я, надув губы.

– Боюсь, вы правы. Кажется, еще никогда в жизни мне самому не было так неудобно. Господи милосердный, да не ерзайте вы так. Сидите смирно и не шевелитесь.

Я замерла, как статуя, но он принялся раскачивать меня, буквально насаживая на каменный стержень, торчавший подо мной. Я вырвалась, запыхавшаяся и трепещущая внутри, и отбежала в противоположный конец комнаты.

– Мы так не договаривались. Я больше не буду с вами играть.

Он рассмеялся мне в лицо.

– В самом деле? Вы отказываетесь от пикета? Вы уверены?

– Совершенно уверена, – ответила я.

Он поднялся и одернул жилет.

– Что ж, так тому и быть.

– Ладно, сыграем еще одну партию. Но сидеть у вас на коленях я больше не буду.

– Что вы ставите на кон? Я хочу получить ваши чулки, оба, и хочу сам снять их. А чего хотите вы?

– Поцелуй? – слабым голосом предложила я, ощущая себя маленькой растерянной девочкой.

– Но тогда я в любом случае останусь в выигрыше. Отлично, играем.

Ему нравилось выигрывать у меня предметы туалета – сначала подвязки, затем одну туфельку, потом – другую, затем – мое ожерелье, потом – одну из моих юбок. Впрочем, с такой же радостью маркиз избавлялся от собственной одежды, но меня мутило от вида туго набитого мешочка, висящего у него на шее. А его запах или прикосновение к моему телу вообще были мне невыносимы. Одно время он делал ставки на свой туалет, предлагая мне раздеть его, но ни в одной из этих партий я не позволила ему выиграть. Однажды мы с ним лежали в моей постели, маркиз был полностью одет, а я – почти полностью раздета, и он пытался направить мою руку к поясу его панталон, чему я сопротивлялась изо всех сил.

– Вы сводите меня с ума, Шарлотта-Роза. Я хочу почувствовать, как вы прижимаетесь к моему телу.

– Я не могу доверять вам, – ответила я, и это была правда.

Маркиз вечно подталкивал меня зайти чуточку дальше оговоренного. Если он выигрывал право поцеловать меня в губы, руки его жадно шарили по моему телу, пока он наслаждался поцелуем. Если он получал шанс снять с меня чулки, рука его неизменно скользила выше, стремясь коснуться того моего сокровенного местечка, что так возбуждало его. Мне приходилось все время быть настороже, сводя бедра вместе, а он все время старался ослабить мою бдительность, подпаивая арманьяком, воспламеняя духами и деликатесами, разжигая во мне огонь желания поцелуями и бесстыдными прикосновениями.

Как-то ночью мы доигрались до того, что на мне осталась одна лишь сорочка.

– Еще партию, – предложил он. – Пожалуйста. Я хочу видеть вас обнаженной. Я не прикоснусь к вам. Обещаю. Только посмотрю.

Я покачала головой.

– Я ставлю на кон свою чалую кобылу. Я знаю, как она вам нравится.

К стыду своему, должна признаться, что я едва не поддалась искушению. Но потом все-таки покачала головой.

– Нет. Иначе в брачную ночь вам не на что будет смотреть.

– Пожалуйста, Шарлотта-Роза.

– Нет.

Он выскочил из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь, а меня охватила паника, не потеряла ли я его своей неуступчивостью. Но на следующее утро маркиз явился ко мне с букетом цветов и рондо, посвященным моим глазам, которое он наверняка сочинял всю ночь напролет. И если даже в стихотворении было слишком много вздохов, упреков в бездушии и намеков на мои бедра, то ведь никто, кроме меня, не смог бы прочесть его. В ту ночь он целовал меня до тех пор, пока у меня не ослабели колени, и не закружилась голова. Я не протестовала, когда он распустил шнуровку моего корсета. Я не остановила его, когда он принялся покрывать мое тело поцелуями, опустив сорочку и освободив мои груди, и прошелся губами вниз, до самого живота. Я не останавливала его. Откинувшись на подушки, я вздыхала и прижимала к себе его кудрявую голову, вслух жалея о том, что мы еще не женаты.

– Когда? – спросила я его. – Когда мы сможем пожениться?

– Скоро, – пообещал он. – Мне нужно получить разрешение моего кузена.

– Но у нас уже есть позволение короля.

Он вновь склонился надо мной и кончиком языка лизнул впадинку пупка. Я подняла его лицо, чтобы взглянуть ему в глаза.

– Когда же? – повторила я свой вопрос.

– Уже скоро, обещаю.

Я села и прикрылась платьем.

– Скоро – это не ответ.

– Назначьте дату, – вскричал он и притянул меня к себе, покрывая поцелуями мое обнаженное плечо. – Назначьте дату, и я все устрою. А сейчас позвольте мне прикоснуться к вам вон там… внизу.

– Где внизу?

Быстрым движением он опрокинул меня на спину, задрал мне юбку, раздвинул ноги и встал на колени между ними. Он провел руками по моим обнаженным бедрам, и большие пальцы его рук уже готовы были коснуться того места, где мои бедра соединялись с тазом. Его прикосновения обжигали меня, как огнем.

Он улыбнулся, глядя в мои горящие возбуждением глаза.

– В канун Иванова дня, – слабым голосом прошептала я.

Медленно, очень медленно он ввел в меня большие пальцы обеих рук. Медленно, очень медленно раздвинул влажные губы, а потом резким движением вонзил в меня пальцы так глубоко, как только мог. Я закричала в голос и выгнулась дугой. Он убрал руки, схватил меня за запястья и завел их мне за голову, прижав к постели. Он долго смотрел на меня сверху вниз, оскалившись, часто и тяжело дыша. Я начала извиваться, подтянув колени к груди. Я испытывала сильное возбуждение и столь же сильный страх. Лицо его окаменело, превратившись в маску, и по нему нельзя было угадать, о чем он думает. А потом маркиз кивнул головой.

– В канун Иванова дня, – сказал он, встал и вышел из комнаты.

Днем мы прогуливались по саду, катались на лошадях или устраивали пикники в лесу. Ему нравилось видеть мое тело при солнечном свете. Клянусь, он готов был взять меня у всех на виду, если бы только я ему позволила. По вечерам мы танцевали, пили шампанское и ходили в театр. Когда гас свет, он просовывал руку мне под платье, поглаживая пальцами бедра, обтянутые шелковыми чулками, и поднимаясь все выше и выше. А я, покраснев, ударяла его сложенным веером по руке и поспешно приводила в порядок свои юбки.

Однажды вечером, когда мы играли в пикет в моей комнатушке, маркиз вдруг пожелал расчесать мне волосы. Я уже успела проиграть подвязки и чулки, жемчуга и юбки, и даже платье; он лишился камзола, жилета, галстука, башмаков и носков. Я томно улыбалась ему, витая в алкогольных парах и одурманенная ароматами благовоний и предвкушением предстоящих перемен в жизни. Хотя в расстегнутом вороте его рубашки то и дело мелькал мешочек с заклинаниями, я уже привыкла не думать о нем.