Мы еще увидим небо в алмазах. И в час «Х» родной Руси понадобятся крепкие парни!

Впрочем, Интеллектуал не был вульгарным «красным», завидующим всем более состоятельным людям. Знал он нескольких, весьма уважаемых им людей, довольно высокого социального положения, вынужденных вести нездоровый, изматывающий образ жизни в псевдо-новорусском стиле. Им Интеллектуал искренне сочувствовал. И каждое утро, салютуя своим Богам, просил у Них здоровья этим людям. Вот и сейчас, перечислив всех, кому он желал добра и здоровья, он вскинул правую руку, и оборотясь к солнцу, произнес про себя: «Салют тебе, свободное светило! Свети ты вечно вековечно! Салют тебе, Русский Первобог Сварог! Салют, Творец Вселенной!».

Но вообще-то Интеллектуал не любил зазря расточать энергию, даже когда она била через край. Лучше материально недополучить, чем общаться с дерьмом. Он давно уже научился избегать неприятных контактов. И расплачивался за это «более чем скромным», как сказал ему один друг из Южной Африки, бытом. Впрочем, не стоит юродствовать. Кое-что Интеллектуал имел. Но все это он заработал раньше, в лучшие годы, еще до начала этого трижды проклятого нового застоя с бледной спирохетой во главе.

С такими мыслями, излучая энергию, входил Интеллектуал в офис издательства «Комета». Ибо даже с приятным человеком лучше общаться, одаривая его потоком энергии и уверенности. Это уже не агрессия или оборона. Это энергетическое донорство, подарок приятному, или, как минимум, полезному, человеку.

Юрий Афанасьевич оказался худощавым, чуть сутуловатым человеком с интеллигентным лицом. Он носил коротко стриженную светло-русую бородку и очки в тонкой золотой оправе. На вид ему было немногим за сорок. В своей ослепительно белой рубашке и черном строгом галстуке он органично вписывался в интерьер типичного офиса довольно процветающей компании. Его кабинет был обставлен темной офисной мебелью, которая смотрелась элегантно и просто на фоне стен цвета слоновой кости и темно-серого с серебристым оттенком паласа.

– Сразу нас нашли? – вежливо поинтересовался он.

– Да, спасибо. Вы очень удобно расположены.

– Чай, кофе?

– Чай, если можно, зеленый.

– Аллочка мне кофе, а Вячеславу Ивановичу зеленый чай, – произнес Юрий Афанасьевич в селектор. – И, может, давайте сразу приступим к делу?

– Не возражаю.

Секретарша внесла поднос с чашками. Как будто у нее все было заготовлено заранее. Интересно!… А вообще то, Юрий Афанасьевич не так прост. Есть в нем что-то неуловимо демоническое. Наверное, глаза – какого-то «зеркального», непонятного цвета. Вернее, их ускользающее выражение. И уголки губ. Как будто он слегка улыбается. Но сами губы при этом твердо сжаты. А голос, немного глуховатый, словно он говорит откуда-то из другого помещения. Прямо-таки Воланд – вариант двадцать первого века. Или некий коллега этого господина. Впрочем, нам наплевать! Это их внутрисемитские проблемы. Семитский бог… Семитский дьявол… Мне все равно! Нам надо вернуть на нашу землю наших родных русских Богов!

Интеллектуал прихлебывал чай и ждал дальнейших реплик Алтуховского.

– Знаете, мы были бы заинтересованы в самом простом варианте договора.

– Я тоже.

– Тогда, как бы вы отнеслись к тому, чтобы передать нам все права на перевод и издание вашей книги в Европе.

– Согласен. Но сколько я за это получу.

– Сто пятьдесят тысяч долларов вас устроят?

Не сделать глупую рожу!… Глаза вниз, кружку с остывшим чаем к губам… Вот тебе и три, тире, пять тысяч! Интеллектуал поднял глаза, надеясь, что пауза не затянулась до неприличия.

– Сто пятьдесят после уплаты подоходного налога.

– Хорошо. Вы готовы заключить договор сейчас?

– Да.

Интеллектуалу было почти неинтересно то, что он подписывал. Даже если его надуют – невелика потеря. Унего самого и у его былых спонсоров денег на переиздание книги нет. Так что, блокировать новые издания, тем более за границей, где он и так никогда не мог бы издаться, такое надувательство не может. Да и денег от изданий своих книг он не имел. Всего-то и потери, что два часа потраченного времени и недобранные три километра сегодняшним чудесным утром. Почему-то ему казалось, что этих денег он не получит почти наверняка.

И все же, когда все формальности были завершены и способ получения денег определен, уже уходя, он не удержался и почти от дверей спросил:

– А все-таки, какой такой интерес представляет моя книга для европейского читателя?

Юрий Афанасьевич рассмеялся мягким, тихим, шелестящим смехом. Как будто издалека раздался его голос.

– Ах, Вячеслав Иванович, Вячеслав Иванович, а вы шутник!

Вопреки ожиданию, деньги Интеллектуал получил. Он без раздумий определил, как их потратит. Пятьдесят тысяч на квартиру сыну. При нынешней лужковской дороговизне жилья этого хватит только на однокомнатную. Но для студента младших курсов этого достаточно. Сам Интеллектуал свою двухкомнатную квартиру приобрел напополам с покойным дедом только в двадцать девять лет. И по сей день живет в ней с семьей. Так что, отдельное жилье для мальчишки – это и так запредельное благо.

Интеллектуал считал, что на этом его родительские обязанности вообще закончились. Квартира сыну куплена, а дочери пусть идут к своим мужьям, когда придет их время. Впрочем, старшая уже ушла и снимала квартиру, зарабатывая вполне прилично.

Жена была согласна с таким подходом. Вообще-то, у него была чудесная семья. Но не прав был великий классик, говоря, что все счастливые семьи счастливы одинаково. Ибо для иных людей могло бы показаться, что семьи у Интеллектуала вообще нет.

В самые трудные постперестроечные годы, когда многие простые интеллигенты скатывались на самое дно, Интеллектуал оказался способен зарабатывать приличные деньги. Хотя, приличные для среднего класса, а не для лопающихся от наворованного бывших уголовников и комсомольцев.

Семья не бедствовала, не голодала. Дети не ходили оборванными. Нормально ездили в отпуска. Он сам – летом, на юг, а жена – зимой, покататься на горных лыжах. Когда надо, могли отдать дочь в лицей, или оплатить дополнительные курсы сыну. Иных излишеств позволить себе не могли. Но семья Интеллектуала была на редкость неприхотлива.

В их жизни случались даже всплески благополучия. Это когда они на стыке тысячелетий смогли построить великолепный дом за городом и купить машину. Правда, дом не в ближнем Подмосковье, и даже вовсе не в Подмосковье. А машина – отнюдь на «Мерседес» или «Ауди».

Однако, после наступления путинской «стабилизации», заработки Интеллектуала медленно и неуклонно падали. Рост зарплаты жены не компенсировал это падение, ибо девять десятых семейныхдоходов обеспечивал глава семейства.

Впрочем, Интеллектуалу было это довольно безразлично. Он считал, что свой долг отца семейства выполнил честно. Все, что мог для близких, в самые трудные годы – сделал, и теперь свободен ото всех обязательств. А самому ему требовалось очень немного.

Отличительным свойством семьи Интеллектуала была максимальная независимость ее членов друг от друга. Разумеется, все всегда были готовы прийти на помощь друг другу. Но жили фактически каждый своей жизнью. Жена не пилила мужа, но в то же время была к нему довольно холодна. Интеллектуал на всю жизнь запомнил ее реплику, когда он, в октябре 1993 года, пришел домой, выбравшись из осажденного Белого дома. «Жив, собака?», – сказала она, просыпаясь. И, спокойно умывшись, пошла на работу. Иного подобный подход мог бы возмутить! Но Интеллектуалу была нужнаименно такая подруга. Он обожал ее за это спокойствие и твердость. И то сказать, шлепнули бы его в Белом доме – осталась бы она одна, с тремя детьми на руках, в разгар ельцинской деградации страны и обнищания народа.

Но, все же, какая твердость! И этот холодный взгляд светло-голубых глаз нормандской королевы. Да за одни эти глаза можно отдать полжизни! Впрочем, что имеем, не ценим… И Интеллектуал совершенно необъяснимым образом соединял в своей душе любовь, восхищение и полное равнодушие ко всем своим домашним.