Но и условия были такими, что у Анвельта глаза полезли на лоб: он будет президентом компании, но семьдесят пять процентов акций должны быть переданы Национально-патриотическому союзу. Семьдесят пять! Да за кого его принимают? Он, конечно, патриот и все такое, но пахать на чужого дядю — поищите других дураков, господин Янсен. Он наладит дело, отдаст свой рынок сбыта, а что потом? Потом его выставят и посадят своего человека? Двадцать шесть процентов, господин Янсен, блокирующий пакет. Нет? Тогда я пошел, у меня есть свой бизнес, обойдусь и без вас.

Сошлись на полпути: пятьдесят один процент акций — контрольный пакет — остается у Анвельта, сорок девять процентов — у национал-патриотов. Кроме этого, компания отчисляет пятнадцать процентов от прибыли в виде добровольных пожертвований Национально-патриотическому союзу. Этот пункт был никак не документирован, но Анвельт понимал, что тут не схимичишь — вмиг отменят все налоговые и таможенные послабления, благодаря которым молодая компания «Foodline-Balt» с феерической быстротой заняла ключевые позиции на рынке, а ее президент вошел в деловую элиту Эстонии.

Юрген Янсен был очень серьезным человеком. Если он даже заподозрит, что Анвельт повел свою игру, где он окажется? Известно где. Там, где уже оказались многие. Те, кто переоценил себя. В заливе с бетонным блоком на ногах. В службе безопасности национал-патриотов работали люди без комплексов.

Это и мешало Анвельту облечь абстрактные ночные раздумья в формы конкретного дела. Пойти против Янсена — даже думать об этом было опасно.

Мрак. Полный мрак.

В нем был только один просвет. Сильные мира сего почему-то уверены, что сами они могут делать что хотят, а те, кто под ними, должны делать только то, что дозволено. Нет. У каждого человека всегда есть свой интерес. И если появляется возможность без риска урвать лишний кусок, никто ее не упустит. Это противоречило бы всем законам природы. Банкир — человек Янсена. Но вовсе не факт, что, давая Анвельту кредит, он работал на национал-патриотов. Поиметь почти пол-лимона «зеленых» на свой карман — кисло ли? И без риска. Какой риск? Банк ворочал десятками миллионов баксов, спрятать среди них кредит Анвельта — нечего делать.

Спрятал или не спрятал? Вот в чем вопрос. Это нужно проверить. Встретиться с Янсеном и осторожно прощупать, знает ли тот о кредите. Если нет — тогда и можно будет от абстрактных размышлений переходить к конкретному делу. А предлог для встречи с Янсеном может дать этот нахальный звонок пресс-секретаря Фитиля. У Янсена какой-то интерес в Фитиле. Фитиль покатит на него бочку за ту подставу с компьютерами? Очень хорошо, это то, что надо. Янсен даже не заподозрит, для чего Анвельт на самом деле к нему пришел.

Значит, нужно ехать к Фитилю.

Выходит, и тут эта старая еврейка права.

Не дослушав, Анвельт отпустил менеджера по продажам, позвонил на вахту и приказал подать машину.

— Приказ, — напомнила Роза Марковна. — Если завтра его не повесить, мы потеряем рабочий день. Вместо того чтобы думать о деле, люди будут думать о будущем. Это не способствует повышению производительности труда.

— Срезать всем по пятнадцать процентов к хренам! — решил Анвельт.

— Хотите, чтобы весь Таллин узнал, что компания «Foodline-Balt» дышит на ладан? В жизни люди симулируют болезнь. В бизнесе выгодней симулировать здоровье. На вашем месте я повысила бы всем оклады. На те же пятнадцать процентов.

Анвельт немного подумал и кивнул:

— Ладно. Не на пятнадцать, жирно будет. На десять. Нет, на пять. Хватит. Подготовьте приказ, я потом подпишу.

В кабинет заглянул Лембит Сымер. На его низком лбу красовался большой белый пластырь. В своей обычной манере — хмуро и словно враждебно — доложил:

— Машина ждет. С вами поеду я.

— А где Лех и Гунар? — спросил Анвельт.

Это были его личные телохранители.

— На больничном.

— Оба? — удивился Анвельт. — Что с ними?

— Тачка перевернулась. Позавчера вечером, на питерской трассе.

— Какая тачка?

— Наша «Нива».

— Долбаная пьянь! — взъярился Анвельт. — Выгнать обоих к чертовой матери! И за ремонт «Нивы» содрать!

— Они были трезвые, — возразил Сымер.

— А ты-то откуда знаешь?

— Я был с ними.

— Какого черта вас туда занесло?

— Дела, — буркнул Сымер и вышел.

— Вы задали очень точный вопрос, — заметила Роза Марковна. — Но почему-то не получили на него ответа. А между тем это может быть важным.

— Какой вопрос? — не понял Анвельт.

— Что Лембит Сымер и его люди делали позавчера вечером на питерской трассе. Вы давали им какое-нибудь задание?

— Нет.

— Позавчера вечером перед окружной была перестрелка. Об этом сообщали по радио.

— И что?

— Вы уверены, что Лембит работает только на вас?

— А на кого еще он может работать?

— Я об этом и спрашиваю.

— Да, уверен!

Роза Марковна пожала плечами:

— Тогда не о чем беспокоиться.

Натягивая макинтош, он хмуро поинтересовался:

— Вы однажды сказали, что едите на завтрак по два яйца. Что еще?

— Чашка кофе и сигарета.

— Я теперь тоже буду завтракать яйцами.

Он вышел из офиса и плюхнулся на заднее сиденье «мерседеса».

— Куда? — спросил Сымер.

Анвельт молчал. Что-то произошло. Что-то очень серьезное. Может быть, очень опасное.

Он сказал Розе Марковне, что уверен в Лембите Сымере.

Он соврал. Он не был в нем уверен.

Это и была вторая причина, которая мешала ему отдать приказ замочить банкира.

— Куда? — повторил Сымер.

— В гостиницу «Виру»!

Прошлое всегда вопрошает настоящее. А настоящее не любит оглядываться на прошлое. Настоящее привстает на цыпочки и все пытается заглянуть вперед, в будущее. Прошлое говорит: ты смотри не вперед, ты смотри назад, жопа. Потому что будущее вырастает из прошлого. А настоящее отмахивается, настоящее говорит: иди ты на хрен со своими вопросами, у меня и без них хватает забот. И не оглядывается. Пока прошлое не вцепится ему в ягодицу бешеным кобелем. И хорошо, если в ягодицу, а не в загривок.

Об этом я размышлял, сидя рядом с водителем в белом «линкольне» с тонированными стеклами, плывущем по оживленным улицам Таллина, залитым веселым, не по-февральски весенним солнцем. Матти Мюйр расположился сзади, затерялся в салоне лимузина, просторном, как однокомнатная квартира. Он сидел прямо, кейс с бесценными купчими на коленях, маленькие руки в кожаных перчатках на рукояти зонта. Шляпа набекрень, но не на затылке, а надвинута на лоб, словно он не хотел, чтобы его узнавали.

Позади меня сидело прошлое. Но я оглядывался не в переносном смысле на прошлое, а в буквальном смысле назад. На заднее стекло «линкольна». За «линкольном», среди разномастных иномарок и «Жигулей», маячила красная «мазератти» Артиста. Я ему сочувствовал. Непросто вести скрытное наблюдение на такой приметной тачке. И города он совершенно не знал. И адреса Матти Мюйра мы не знали. А выпускать его из виду было нельзя.

Мюйр прекрасно понимал, что каждая фраза, произнесенная им в кабинете, сейчас напряженно обдумывается теми, кому он весь этот разговор адресовал. Если бы речь шла о другом человеке, я сказал бы, что он подставился. И самым глупейшим образом. Но Мюйр был не из тех, кто делает необдуманные шаги. За ним чувствовалась школа. И старческим маразмом не пахло. Он не мог предполагать, что я и Рита Лоо самым нахальным образом ввяжемся в его разговор с Томасом Ребане, но сориентировался сразу. И не просто сориентировался, но и задействовал нас, использовал в каких-то своих целях. Он был слишком опытным игроком, чтобы запросто, как это сделал он, раскрыть все свои карты. Такие в открытую никогда не играют. Из этого следовало только одно: завещание Альфонса Ребане не было его козырным тузом, туза пик он по-прежнему держал при себе.

После его разговора с Томасом обязательно должны были произойти какие-то события. И узнать о них нам желательно было сразу, а не тогда, когда они докатятся до нас искаженным эхом. Поэтому и увязался за «линкольном» Артист. В бардачке его «мазератти» лежал магнитофон с приемником, настроенным на частоту чипа, который Муха сунул мне на выходе из гостиничного номера. Откуда взялась эта радиотехника, было ясно — из спортивной сумки «Puma», перекочевавшей из номера доктора Гамберга в наши апартаменты. А вот куда пришпилить чип, было пока неясно. В пальто или в шляпу Мюйра — не годилось, нас интересовало то, что будет происходить в его комнате, а не в его платяном шкафу. Рассчитывать, что Мюйр пригласит меня к себе домой на чашечку кофе и там я найду подходящее место для чипа, тоже не приходилось. Он не производил впечатления гостеприимного человека. Гостеприимные люди беседуют с гостями, а не с котом, будь это даже Карл Вольдемар Пятый. Так что до поры до времени эта серебристо-серая виноградина на булавке, похожая на заколку для галстука, покоилась в лацкане моего пиджака.