Янсен. Эти условия не кажутся мне справедливыми. А если вы не выполните свою работу?

Пастухов. В нашем случае — если мы не сумеем предотвратить покушения на Томаса Ребане, не так ли? Мы не сможем сделать этого только в одном случае: если нас перестреляют раньше.

Янсен. Какую сумму вы считаете достаточной?

Пастухов. Ее должны назвать вы. В зависимости от того, насколько вам нужен живой Томас Ребане.

Янсен. Двадцать тысяч долларов.

Пастухов. Я не вижу смысла продолжать нашу беседу.

Янсен. Тридцать.

Пастухов. Господин Янсен, нам было интересно познакомиться с вами.

Янсен. Сорок.

Злотников. Сто.

Янсен. Полагаю, вы шутите, господин Злотников?

Злотников. Нет. Сорок тысяч — за работу. Допустим. А моральный аспект? Я, еврей, должен охранять внука эсэсовца. Это как? Это стоит гораздо б\льших денег, господин Янсен. Но мы прониклись вашей благородной идеей. Мы тоже не хотим, чтобы безответственные акции экстремистов привели к ухудшению положения русскоязычного населения. Поэтому остановимся на этой цифре. Сто тысяч долларов. Чем-то мне нравится эта цифра. В ней есть какая-то округлость, знак совершенства.

Янсен. Мы принимаем ваши условия. Вам будут даны самые широкие полномочия вплоть до применения оружия в случае возникновения угрозы безопасности Томаса Ребане. Оружие с соответствующим разрешением вы получите. К работе вы должны приступить сегодня же.

Пастухов. Не спешите, господин Янсен. Ваше предложение было для нас совершенно неожиданным. Мы должны подумать.

Янсен. Жду вашего ответа..."

В этом разговоре обращают на себя внимание три обстоятельства.

Первое. Несмотря на то что правительство Эстонии еще не приняло решения о торжественном перезахоронении останков Альфонса Ребане, Янсен говорил об этом как о свершившемся факте. Совершенно очевидно, что он обладал информацией о том, что это решение будет принято в ближайшее время.

Второе. Не исключено, что муниципалитет города Аугсбурга уже дал положительный ответ на просьбу Томаса Ребане забрать останки Альфонса Ребане для перевозки в Таллин и Янсен об этом ответе знал.

Третье. Сумма гонорара, запрошенная Злотниковым (как он сам позже сказал, «от балды»), представлялась совершенно несообразной характеру работы. Однако Янсен согласился на нее без малейших колебаний и гарантировал немедленную ее выплату без всякого документального оформления. Мотивы его решения в целом не вполне понятны, но один вывод очевиден: в акции, которую реализует Национально-патриотический союз, Томасу Ребане отводится какая-то очень важная или даже главная роль, при этом сам он ни в какие планы не посвящен и используется втемную.

Этот вывод подкрепляется широким освещением подконтрольными правительству СМИ презентации фильма «Битва на Векше», на которой Томас Ребане был представлен центральной фигурой мероприятия, его фотографии публикуются в газетах, а еженедельник «Ээсти курьер» поместил его цветной снимок на первой обложке.

Какая бы роль Томасу Ребане ни отводилась, не вызывало сомнений, что все последующие события будут непосредственно связаны с ним или разворачиваться вокруг него.

В этой ситуации я счел целесообразным использовать возможность ввести Пастухова, Злотникова и Мухина в ближайшее окружение Томаса Ребане с тем, чтобы получать от них оперативную информацию, которая дала бы нам возможность выявить механизм акции. Но Пастухов заявил, что они не намерены соглашаться ни на какие условия национал-патриотов, а торговались с единственной целью прокачать Янсена. И теперь, когда это сделано, они немедленно уезжают из Эстонии. Мои попытки приказать были ими проигнорированы на том основании, что они давно уже не служат в армии и отдавать им приказы не может никто.

Лишь после того как я поделился с ними всем объемом имевшейся у меня информации и обрисовал серьезность обстановки, они дали согласие на участие в оперативной комбинации.

В тот же день Пастухов, Мухин и Злотников переехали в гостиницу «Вира», где для Томаса Ребане были сняты апартаменты. Полученные от Юргена Янсена сто тысяч долларов они передали мне на хранение с тем, чтобы я вернул им эти деньги после их возвращения в Москву либо же передал их семьям, если они не вернутся.

В связи с вышеизложенным считаю необходимым:

1. Сориентировать всю нашу агентуру в Эстонии на получение информации, связанной с планами как националистических, так и пророссийских организаций Эстонии.

2. Поскольку старший лейтенант Авдеев оказался за-свеченным, командировать вместо него в Таллин капитана Евдокимова для поддержания постоянной связи с группой Пастухова. Придать капитану Евдокимову двух-трех опытных оперативников для подстраховки группы Пастухова.

3. Держать Пастухова в курсе всей новой информации по принятой в разработку теме.

Начальник оперативного отдела УПСМ

генерал-майор Голубков".

Резолюция начальника УПСМ генерал-лейтенанта Нифонтова:

1. Командировать в Таллин капитана Евдокимова и группу прикрытия запрещаю. Расшифровка их эстонскими спецслужбами может послужить поводом для обвинения России во вмешательстве во внутренние дела Эстонии. Старшего лейтенанта Авдеева немедленно из Таллина отозвать.

2. Для связи с Пастуховым и подстраховки задействовать членов команды Пастухова Перегудова («Док») и Хохлова («Боцман»).

3. Задачу группы Пастухова конкретизировать. Они должны самым тщательным образом контролировать все контакты Томаса Ребане и фиксировать все события, связанные с ним прямым или косвенным образом".

После первых стопарей наступает мир и благолепие, после следующих все укрупняется до глобальности, остаются горние выси, адское пламя внизу и воссиянность на небесах. И ты паришь там. В высях. Как чайка. Паришь, паришь. Сугубо индивидуально.

А потом все исчезает.

Томас Ребане прислушался к себе. Сначала — не открывая глаз. Ничего не болело. Болело все. Мозги ссохлись, в рот словно бы запихали ежа. Внутри гудело, как трансформатор. Тело голое, но ему мягко, тепло. Значит, оно не в подъезде. И не в кустах. Это хорошо.

Теперь можно было попытаться открыть глаза. Они открылись. Все было белое: белое одеяло, белая штора на широком, во всю стену, окне. Штора подсвечена снаружи рассеянным солнечным светом. Значит, не ночь. Тоже хорошо. Если бы ночь, было бы хуже. Ночью всегда все хуже.

Томас продолжил осмотр. Осторожно, не шевелясь. Как разведчик.

Белая, с позолотой, мебель на белом ковре. Спинка кровати, тоже белая. Судя по длине спинки, кровать многоспальная. Человек на пять. Или на шесть, если не толстые. Что-то висит на спинке. Белая рубашка. Его? Может быть. А что за пятно на рубашке? Господи милосердный, кровь?!

Томас, как смог, сосредоточил взгляд. Вроде не кровь. Кровь, он это помнил, красная. А пятно было скорее розовое. Что у нас розовое? Раньше был портвейн розовый. Душевный был портвейн. Восемнадцать оборотов. И приемлемый по цене. Но его давно уже нет. Есть ликер «Роза». И кажется, розовое шампанское. Да, шампанское. Но почему оно оказалось на рубашке, а не внутри? Не мог же он пронести его мимо рта? Или мог? Загадка.

Но никогда не нужно стараться понять все сразу. Может сильно заболеть голова. Во всем нужна постепенность. Закон природы. Ребенок сначала видит детали, мелкие мелочи. Поэтому все дети любят маленькие игрушки, маленьких кукол. А взрослые суют им больших и удивляются, почему они не радуются, а пугаются. А как не испугаться, если кукла ростом с тебя, вся из себя неживая и моргает глазами?

Ребенок постигает мир, идя к большому от малого.

Как и человек с хорошего бодуна.

С рубашкой более или менее ясно. А что это висит рядом с ней? Узкое, черное. Что у нас черное? Черное у нас женский пояс с резинками для чулок. А вот и сам чулок повис на белой спинке кровати сумрачной паутинкой. Это чье? Это не его, не Томаса. Точно не его? Пожалуй, что точно. Чулок только один, а у него две ноги. Томас пошевелил ногами, проверил. Да, две. И потом, он вроде бы никогда не носил чулки. И пояс не носил. Зачем ему? Он же не педик. А если это не его, то чье?