Томас скосил глаза, а потом медленно повернул голову. Картина мира расширилась. В дальнем конце кровати, если смотреть по диагонали, примерно на широте его ног из-под одеяла высовывалась чья-то голова с длинными волосами цвета спелых пшеничных колосьев. Лица не было видно, но голова была явно женская, потому что мужчины таких длинных волос не носят. Даже педики.

Томас задумался. Каждое напряжение мысли отзывалось болью в затылке, но увиденное необходимо было осмыслить. Ему не раз случалось обнаруживать утром в своей постели незнакомых женщин. Иногда двух. Но у всех всегда было по две ноги. Как здесь оказалась эта бедняжка? Он привел? Но зачем? Он, конечно, человек милосердный, но это попахивало извращением.

Томас осторожно приподнял край одеяла и с облегчением понял, что ошибся. Ног было две. На одной из них черный чулок. Это многое объясняло. Ноги были молодые. Красный педикюр на той, что без чулка. И блондинка была вроде бы натуральная. Надо же. Большая редкость по нынешним временам.

Ноги зашевелились. Томас поспешно опустил одеяло. Ему не хотелось, чтобы блондинка проснулась. Потому что придется разговаривать. А он сомневался, что сможет достойно поддержать беседу. Не все сразу. Постепенность, во всем нужна постепенность. Сначала нужно освоиться в этом новом для него мире.

Томас соскользнул с кровати и с высоты своего роста оглядел спальню. Небольшая и очень шикарная. Так, очень. В стиле какого-то Луи. Но немножко похожа на поле боя. Везде разбросаны шмотки. Его серые брюки почему-то висят на зеркале трюмо, а сюртук валяется посреди ковра. Рядом с ним — что-то черненькое. Что у нас черненькое? Томас поднял. Платье. Шелковое, невесомое. И какое-то очень коротенькое.

На тумбочке возле кровати переполненная окурками пепельница, два пустых бокала. Перед зеркалом целый набор косметики. Духи «Шанель номер пять». Хорошие духи, дорогие. Но делающие его присутствие здесь неуместным. Или косметика неуместна? И вообще — что это за спальня и почему он в ней?

На спинке кресла Томас обнаружил белый махровый халат и надел его, потому что вид его голого тела с узкой грудью и тощими ногами был не очень эстетичен. Халат оказался мал, даже не прикрывал коленей. Он запахнул халат на груди, затянул пояском и продолжил обследование.

В спальне были три двери. Томас осторожно приоткрыл одну из них и выглянул. Там обнаружился просторный холл, обшитый дубовыми панелями, с ковром на полу, с большим зеркалом и бронзовыми бра на стенах. Одна дверь из холла была явно входная, массивная, другая двустворчатая, с матовыми стеклами с травлением — как морозный узор. Из-за нее доносились музыка и мужские голоса. Томас прислушался. Музыка была телевизор, а голоса говорили по-русски. Отдельные слова различались, но вместе не складывались. В холле были еще какие-то двери. Но выходить в холл и заглядывать в них Томас не рискнул.

Он вернулся в спальню и открыл вторую дверь. Это был стенной шкаф. Вешалки пустые, только на одной черное лайковое пальто и длинный красный шарф, а внизу чемодан. Из дорогих. С колесиками и выдвижной ручкой, чтобы его везти. Бирка на ручке: «SR-469, GVA — TLL». Она означала, что чемодан прилетел в Таллин рейсом 469 швейцарской авиакомпании «Swisair» из Женевы. Это был не его чемодан. Такого чемодана у Томаса никогда не было. И пальто не его. И шарф.

За третьей дверью были просторная ванная и туалет. Все было отделано розовым кафелем. Это озадачило Томаса. Какое-то смутное воспоминание о ванной и туалете шевельнулось в его голове. Но там облицовка была черной. Кажется. Из ванной выходила еще одна дверь. Томас открыл ее и снова оказался в том же холле.

Как это? Ничего не понятно. Понятно только одно: пить нужно немножечко меньше.

Мужские голоса за дверью продолжались . Они показались Томасу отдаленно знакомыми. Он на цыпочках пересек холл и приблизил ухо к стеклу. И услышал:

— Странный тип. Сплошные загадки.

— Какие загадки? Жил себе человек и жил. Потом сорвало с места и понесло. Война всегда все перемешивает. Что тебе кажется странным?

— Да все. Одно награждение чего стоит. А смерть? Слушайте внимательно. «В сентябре 1951 года Альфонс Ребане погиб в автомобильной катастрофе. Из-за неисправности рулевого управления его автомобиль „фольксваген-жук“ сорвался в пропасть на одной из альпийских дорог...» Вникли?

— Ну, погиб. Дело житейское. И что?

— А то! Неисправность рулевого управления в автомобиле «фольксваген-жук». Позвольте вам не поверить. «Жук» выпускался с конца тридцатых годов. И конструкция у него была — лучше не придумаешь. Даже форма кузова практически не менялась почти сорок лет. Неисправность рулевого управления в «жуке». Объяснение для дураков. Для тех, кому сгодится любое объяснение. Не многовато ли набирается загадок?

— А у меня такое впечатление, что здесь речь идет не об одном человеке, а о трех. И все разные. Один — туповатый служака, который десять лет ходил в лейтенантах. Второй — вояка. И вроде бы неплохой. Стать за три года командиром дивизии — это неслабо. А третий вообще непонятно кто.

В сознание Томаса проникло только одно слово: «Ребане». Это он Ребане. Это он помнил. Но разве он погиб? Нет, он еще, кажется, не погиб. Если бы он погиб, его босые ноги не могли бы ощущать жесткую ворсистость ковра. И трансформатор бы внутри не гудел.

Но, сделав этот во всех отношениях успокоительный вывод, Томас вдруг замер от необъяснимого, иррационального ужаса, от мистического предчувствия надвигающейся катастрофы, которая подступает все ближе и вот-вот обрушится на него. И хотя немногими нормально функ-ционирующими клетками мозга он понимал, что это всего лишь похмельный синдром, хорошо знакомый всем профессионально закладывающим людям независимо от национальной принадлежности, социального положения и сексуальной ориентации, он ощутил, как дало сбой серд-це и лоб прошибло липким предсмертным потом.

— Тихо! — вдруг раздалось из-за двери.

Телевизор умолк. Стукнуло отодвигаемое кресло, что-то клацнуло. Томас мог поклясться, что это передернули пистолетный затвор. Откуда у него такая уверенность, он не знал. И думать об этом было некогда. Он юркнул в ванную и затаился, с трудом сдерживая дыхание.

В холле было тихо. Потом послышался тот же голос:

— Показалось.

Над дверью ванной была узкая стеклянная фрамуга с таким же, как на двустворчатой двери, морозным узором. Томас взгромоздился на унитаз и приник к проталине. Посреди холла стоял какой-то человек в белой рубашке с пистолетом в руке. Сверху он казался невысоким. Сверху все кажется невысоким. Пистолет он держал возле уха стволом вверх. На рубашке были видны желтые кожаные ремни. Как сбруя. Они крепили наплечную кобуру.

Человек внимательно оглядел холл, потом сунул пистолет в кобуру и вернулся в комнату. В глубине ее Томас успел заметить еще двоих. Они сидели в белых креслах возле белого круглого стола. В белых рубашках, со сбруями и кобурами. Из них торчали черные пистолетные рукояти. Все это напоминало кино. Сидят гангстеры, курят сигары и играют в карты. Эти, правда, сигар не курили и в карты не играли, а рассматривали какие-то бумаги.

Томас посидел на унитазе, успокаиваясь и обдумывая увиденное.

Не обдумывалось. Нет, не обдумывалось.

Он вернулся в спальню. Блондинка еще спала. Томас подошел к тумбочке и внимательно осмотрел бокалы. В них было что-то красноватое. На вкус непонятное. Было. А где бутылка? Из чего-то же наливали в бокалы? Бутылки не было.

Томас почувствовал, что близок к прозрению. Оно было таким же спутником глубокого бодуна, как и мистический ужас, но спутником гораздо более приятным и часто очень полезным. И прозрение наступило. Томас сунул руку за тумбочку и даже не удивился, когда его пальцы наткнулись на прохладное стекло бутылки. Так и есть. Бутылка. Очень красивая. Не потому что фигуристая, а потому что на три четверти полная. «Martini rose». Розовый мартини. Вот откуда пятно на рубашке. Загадкой меньше. Как бутылка оказалась за тумбочкой? Да он сам туда ее и поставил. На автопилоте. Чтобы утром было.