— Да так, прокатиться, туда-сюда.

— Вы направлялись в Санкт-Петербург! — тоном обвинителя заявил Янсен. — Зачем?

— Ну, на денек-другой. В Эрмитаже открылась выставка супрематистов. Сам-то я не поклонник этого направления, но все-таки интересно, — попытался отболтаться Томас. — А что? Я не знал, что нельзя.

— Не врите! Вы хотели сбежать!

— Ну, хотел, хотел! — признал Томас. — Вам хорошо, а мою студию пасут люди Краба.

— Вашу студию никто не пасет. Я вам сказал: забудьте о Крабе.

— Я-то забуду. Уже забыл. А вот он обо мне вряд ли забудет.

— Вот расписка, которую вы дали Анвельту. — Янсен продемонстрировал Томасу расписку и разорвал ее на мелкие клочки. — Теперь вы удовлетворены?

— Я? Да. А Краб? Ему не нужны никакие расписки. Конечно, если вы не вернули ему его тридцать штук. Или это были вообще не его бабки?

Но Янсен не попался в расставленную Томасом ловушку.

— Приходится с сожалением констатировать, что вы просто трус, — заключил он. — Позор! Томас Ребане, вы позорите имя своего великого деда! Очень жаль, но я вынужден ограничить вашу свободу передвижений.

— Посадите? — уточнил Томас. — Ну, сажайте.

— Вы будете находиться под домашним арестом.

— Да? Ну ладно. А долго?

— Столько, сколько понадобится. Пока вы не сделаете то, что от вас требуется.

— А что от меня требуется? — живо поинтересовался Томас. — Может, я быстренько это сделаю и это самое... и пойду?

— Хватит болтать! — прикрикнул Янсен.

Томас тяжело вздохнул и согласился:

— Что ж, хватит так хватит. А на что я буду жить под домашним арестом? Учтите, бабок у меня нет.

— Вы будете получать приличную зарплату. В качестве консультанта фильма.

Томасу показалось, что он ослышался.

— Фильма? Какого фильма?

— Рабочее название — «Битва на Векше», — объяснил Янсен. — Хотя правильней было бы — «Подвиг на Векше». Это будет художественный фильм о великой победе эстонских патриотов в годы Второй мировой войны. О неизвестной победе.

— Над немцами? Чего же тут неизвестного?

— Нет, не над немцами. Над советскими оккупантами. Это будет фильм о нашей победе.

— Мы победили? — искренне удивился Томас. — Это для меня новость. А мне почему-то казалось...

— Многим так кажется, — перебил Янсен. — Потому что эстонцы не знают своей истории. Фильмом «Битва на Векше» мы восполним этот позорный пробел.

— Ладно, уговорили, — сказал Томас. — Давайте восполним.

А про себя подумал: «Все равно я от вас свалю».

Но он уже понимал, что это будет непросто.

Да что же этим падлам от него нужно?

Что за игрища затеяли национал-патриоты?

Почему в них втравливают его, обыкновенного человека, который хочет только одного — спокойно жить, не думая ни о чем?

Он и представить себе не мог, какую роль в новейшей истории независимой Эстонии уготовила ему эта древнегреческая паскуда муза Клио и сколько еще людей будет втянуто вместе с ним в водоворот событий.

Артисту наконец повезло: ему предложили роль в кино.

Фильм снимала эстонская киностудия, он был о Великой Отечественной войне, и рабочее название у него было «Битва на Векше». Артисту предстояло сыграть полкового разведчика, который проникает в расположение противника, чтобы выяснить схему оборонительных сооружений, но в результате попадает в плен, его допрашивают и все такое. Более подробно о фильме и о своей роли Артист ничего рассказать не мог, так как сценарий был на эстонском языке. Русский перевод еще не был готов, а начинать съемки нужно было срочно, чтобы не упустить уходящую натуру — прибалтийский февраль с его туманами и мокрым снегом.

Потому что именно в конце февраля 1944 года происходила эта самая битва на Векше, про которую я, честно сказать, ничего не знал, хотя в училище историю Великой Отечественной войны изучал с интересом. Этот курс нам читал генерал-полковник Василий Васильевич Новиков. Ему пришлось послужить в штабах едва ли не всех фронтов от первого до последнего дня войны, и его личные впечатления очень оживляли официальную военную историографию, хотя и вызывали недовольство инспекторов из ГлавПУРа, так как его оценки не всегда совпадали с общепринятыми, а иногда и вовсе им противоречили. На очередной идеологической проработке он искренне каялся, обещал строго придерживаться утвержденной программы, но тут же о своих обещаниях забывал, заводился и часто выдавал такие подробности о наших прославленных военачальниках, увековеченных в граните и бронзе, что они становились для нас, курсантов, вполне живыми людьми и далеко не всегда вызывающими восхищение.

И уж если я, закончивший Высшее командное училище ВДВ с красным дипломом, ничего не знал об этой битве на Векше, то Артист и подавно. В ГИТИСе военную историю не изучали, а потом, когда он оказался в Чечне, было и вовсе не до истории. Там мы историю не изучали, там мы ее творили, не очень-то понимая, что и зачем творим. Но это Артиста не смущало: неважно, что это была за битва, важно, что его нашли в актерской картотеке «Мосфильма», выбрали, провели кинопробы и утвердили на роль. После всех своих неудач на театральных подмостках и сомнительных успехов в рекламных роликах про «Стиморол» эту роль второго плана в эстонском фильме он воспринял, как неожиданный подарок судьбы, как шанс. Особенно его веселило и даже казалось счастливым предзнаменованием то, что выбрали его по типажу «простецкий русский парень из крестьянской семьи».

Переполненный радостными предчувствиями, он и появился у меня в Затопино на своей красной «мазератти», заляпанной дорожной грязью по самую крышу: поделиться хорошей новостью, потрепаться — не по делу, а от переизбытка чувств, а если удастся — вытащить меня из столярки, из всех моих муторных дел на съемки. Таллин, Домский собор, орган. Европа! И всего-то дней на пять-шесть. Должны же быть у человека маленькие и вполне невинные развлечения!

Артист и Муху уже уболтал, заразил своим настроением, а вот Боцмана и Дока не удалось. Боцман вообще был человек обстоятельный и не мог оставить без хозяйского глаза детективно-охранное агентство «МХ плюс», совладельцем которого он был на пару с Мухой: а вдруг как раз в эти дни и объявится какой-нибудь серьезный клиент? А Доку было и вовсе не до развлечений: после августовского кризиса дела в его реабилитационном центре для бывших «афганцев» и «чеченцев» шли плохо, спонсоры жались, и их нетрудно было понять.

Я искренне порадовался за Артиста, но никакого настроения ехать с ним в Эстонию у меня не было. Месяц назад я отвез Ольгу и Настену к родителям Ольги в Орел. Ольга была уже на четвертом месяце, беременность проходила не то чтобы тяжело, но как-то не очень гладко, и мы решили, что под присмотром матери ей будет лучше. Дом опустел, стал ненужно большим. Тусклый февраль словно бы обесцветил все краски жизни, вгонял в сонливость, и даже выбраться утром на обычную пробежку по берегу Чесны стоило немалых усилий. И если бы не требовательный скулеж моих собак, двух молодых московских сторожевых, рвущихся со двора на вольную волю, я бы, наверное, так и валялся в постели.

А тут и в моем ИЧП «Затопино», снабжавшем столяркой все окрестные стройки, назрел кризис. Назревать он начал давно, с прошлогоднего «черного» августа, когда экономика России едва не пошла ко дну. Мои основные заказчики, новые русские из элитного дачного поселка на Осетре, словно бы позабыли про свои недостроенные дворцы. Кто основательно подразорился, а другим стало не до коттеджей — крутились, пытаясь спасти то, что можно было спасти. Я не сомневался, что многим это удастся — народ был тертый-перетертый, никаким дефолтом их не достанешь. И потому принял, как мне казалось, правильное решение. Пока на стройке затишье, перебросил своих работяг на лесосеку, на сушилку и пилораму, перевел столярный цех на двухсменную работу, арендовал у бывшего колхоза, а ныне АО, пустующее льнохранилище под склад сортовой древесины и готовых оконных и дверных блоков.