— Мало, — кивнул Вайно. — В этой браге не хватает дрожжей. Они будут. Вы совершенно правы, генерал: главная карта в нашей игре — Альфонс Ребане. Но очень важен и его внук — Томас Ребане. Чрезвычайно важен. Почему? Объясню. Но прежде скажу о другом. Членство Эстонии в НАТО — не самоцель. Это внутренняя стабильность, безопасность иностранных инвестиций, интеграция в европейскую экономику. Реализация разработанного нами плана чревата многими неприятностями и даже бедами и для эстонцев, и для русских, которые в общем-то не виноваты, что по воле истории оказались на нашей земле...

— Виноваты, — перебил Янсен. — Их никто не звал в Эстонию. Они ехали сами. Они искали здесь сытой жизни. И чувствовали себя хозяевами. Но хозяева здесь мы. Им придется с этим смириться. Раз и навсегда. Им придется смириться с ролью бедных родственников, присутствие которых мы терпим. Но терпим лишь до тех пор, пока они уважают наши законы, наши традиции и наш язык!

— Успокойтесь, Юрген, вы не на митинге, — заметил Вайно. — Никто не ставит под сомнение вашу верность национальной идее. Мы все понимаем. И понимаем, что без жертв не бывает побед. Мы приведем нашу родину к благополучию не через десятилетия мучительного выползания из нищеты, а уже завтра. Это — цель, близкая серд-цу каждого патриота.

— Поэтому мы и обратились к вам, — закончил его речь Янсен. — Поддержка всех патриотических сил нам гарантирована, но главенствовать должна армия. Нам нужна, генерал, ваша решительность, ваш опыт, ваш авторитет военачальника. Мы не сомневаемся, что вы будете с нами в этот ответственный для нашей родины час.

Если бы Янсен прямо спросил, согласен ли Кейт участвовать в заговоре, он без колебаний сказал бы «да». Но, поскольку вопрос был неявным, Кейт решил, что и его ответ может быть таким же неявным. И в случае, если эта гостиная прослушивается, чего Кейт вовсе не исключал, никто не сможет обвинить его на основании записи этого разговора в участии в заговоре.

Если заговор провалится.

Но он не мог провалиться. Когда идея отвечает внутренним потребностям всего общества, от темных крестьян и люмпен-пролетариев до интеллектуалов, она становится несокрушимой. И нужно быть бездарным организатором, чтобы ее погубить. Генерал-лейтенант Кейт не считал себя бездарным организатором. И он не видел сил, которые могли бы противостоять заговору.

Не было таких сил.

Но все же он не сказал: «Да».

Он сказал:

— Я никогда не давал поводов усомниться в моем патриотизме.

— Другого ответа мы и не ждали. — Вайно поднял бокал с остатками арманьяка. — За наше единство, друзья. Вижу Эстонию в составе Объединенной Европы. Вижу ее расцвет. Вижу вас, генерал, представителем эстонских вооруженных сил в НАТО. Да поможет нам Бог.

Он допил арманьяк, Янсен тоже осушил свой бокал. Пришлось пить до дна и Кейту, хотя эти сто граммов были для него явно лишними. Но не выпить было нельзя. «Ничего, отосплюсь», — подумал он.

Но в эту ночь генерал-лейтенанту Кейту выспаться было не суждено. Когда он под утро вернулся домой и провалился в тяжелый сон, раздался требовательный звонок телефона спецсвязи. Кейт нашарил трубку на прикроватной тумбочке, бросил:

— Слушаю.

— Докладывает оперативный дежурный. На связи капитан Кауп. Требует немедленно соединить с вами.

На Кейта словно бы вылили бадью ледяной воды.

— Соединяйте, — приказал он.

В трубке раздался голос командира отряда «Эст»:

— Господин генерал-лейтенант, у нас ЧП!

Бывают ситуации, когда требуется проявить изрядную изворотливость ума, чтобы найти оптимальное решение. А бывает и так, что нечего и мозги сушить: решение уже найдено до тебя, остается только грамотно его применить.

Артист вполне наглядно показал, как можно проникнуть в расположение противника. И хотя нам предстояло инфильтроваться не в бутафорский укрепрайон, охраняемый бутафорскими эсэсовцами с заряженными холостыми патронами «шмайссерами», а в реальную воинскую часть спецподразделения «Эст» с соответственно вооруженной охраной, опыт Артиста вполне мог сгодиться и тут.

В половине первого ночи, когда лагерь «Эста», гудевший от начальственного разгона, как потревоженный пчелиный улей, немного утих, мы с Мухой отогнали «мазератти» километра на два от базы «Эста» и припрятали ее в придорожном березнячке, закидав сеном из похудевшего за зиму стога. Все документы выложили из карманов и спрятали за обшивку багажника, а ключи от тачки положили под правое заднее колесо — на тот случай, если придется возвращаться поодиночке. Никакого оружия у нас не было и быть не могло, а бинокль мог пригодиться.

Самое досадное, что у нас не было никакой подходящей одежды, кроме тех приличных костюмов и плащей, что были на нас. А камуфляжки нам сейчас очень не помешали бы. Но кто знал. В Европу ехали — развлекаться, вести светскую жизнь!

Мы заперли тачку и бодрой рысцой по подсушенному ночным морозцем асфальту и хрустящему под ногами песку обогнули базу «Эста» и вышли с тыла на левый фланг эсэсовского укрепрайона, линия которого четко рисовалась в темноте цепочкой фонарей, подвешенных на шестах.

Мы рассуждали так. Если рыжий режиссер Кыпс не врал, что у «тигров» полный боекомплект и что на позиции доставлен тол, которым все оборонительные сооружения при отходе эсэсовской дивизии будут взорваны, то там наверняка выставлена охрана. Ну, мало ли — чтобы не забрел посторонний или алкаши из соседней деревни не открутили башню у танка на предмет сдать ее в металлолом. Не знаю, правда, как здесь, а в России этот промысел сейчас в ходу. И охрана эта не может быть слишком серьезной — человек пять-шесть, вряд ли больше. И рассредоточена она почти на полкилометра: от крайнего «тигра» до штабного блиндажа. И если все это так, то на первом этапе наша задача: незаметно отключить двоих, переодеться в их камуфляж, а уже потом, под видом своих, разоружить и запереть в штабном блиндаже и остальную охрану, обрезав им все средства связи. А там можно будет переходить и ко второму этапу.

Мы залегли за пригорком, Муха настроил бинокль и почти сразу сказал:

— Один есть. Полюбуйся. Лежит на танке.

Я посмотрел в бинокль. Действительно, на корме «тигра», второго с фланга, в свободной позе расположился боец «Эста». Лежал он на спине, закинув руки за голову, нога на ногу, «калаш» рядом. Его поза показалась мне странной. И только потом я сообразил, что это как раз тот «тигр», на котором Артист вывез «языка». Его все-таки сумели вернуть на позицию, и разогретая от бешеного напряжения двигателя броня еще хранила тепло.

— Во дает! — сказал Муха. — Часовой! Часовой должен прежде всего охранять себя. Потом — вверенный ему объект. А этот валуй кого охраняет? Или решил, что не от кого? Опасное заблуждение!

Но меня интересовало другое.

Один. А где остальные? Больше никого не было видно. Я осмотрел всю позицию и передал бинокль Мухе. Но и Муха никого не увидел. Он даже расстроился:

— Вот засранцы! Нам же две камуфляжки нужно, а у нас, получается, будет только одна!.. А! Нет. Вот и вторая идет. Идет, голуба, идет!

К «тигру» неторопливо приблизился второй спецназовец, забрался на танк, пристроился рядом с первым. Мы еще немного выждали. Больше никого не было.

— Пора, — кивнул я.

Муха наскреб подмерзшей грязи, растопил ее в ладонях, умылся ею, скользнул в кустарник и исчез в темноте. Я тоже прошелся по физиономии грязью и взял левее.

И все исчезло. Не было ни времени, ни пространства, ни воздуха, ни земли. Я сам был воздухом, землей, пространством и временем. Я словно лежал на месте, а все наплывало на меня: обступали холмы, изрытые траншеями, надвигались сверху осветительные фонари, вырастали темные туши «тигров». Иногда я оказывался на пути зарослей ивняка или орешника и тогда просто отклонялся в сторону, чтобы не мешать их движению, пропускал их мимо себя. Муху я не видел и не мог видеть, но точно знал, где он в какую секунду. И он знал, где в любую секунду я.