Костик Васин отмолчался, а Артем с Борисычем покивали:

— Оно, конечно. Все должно быть по справедливости.

— Не то беда, что водка дорога, а то беда, что шинкарь богатеет, — прокомментировал Артист.

Но Мишка не отреагировал на провокационный выпад.

— Так вот, Серега, наш консенсус. Лишнего нам не надо, но и наше отдай. Турки на Осетре получают за ту же работу по шестьсот баксов, а молдаване — по триста. А мы? Это же смеху подобно! Поэтому мы говорим: бригадирам — по сто восемьдесят, остальным — по сто сорок. И с этого месяца.

— И все с этим согласны?

— Все!

— Вообще-то, Серега, если у тебя напряженка, — нерешительно проговорил Костик Васин, но Мишка его перебил:

— А ты молчи! Не будь штрейкбрехером! Штрейкбрехеры — это позор рабочего класса!

— Да я ничего, — смирился Костик. — Я как все.

— Не дело вы затеяли, мужики. Ох не дело, — попытался вмешаться в ход обсуждения дед Егор.

— А ты, дед, слова тут не имеешь! — оборвал его Мишка. — Ты вообще существуешь у нас на правах социальной благотворительности, так что сиди и сопи в жилетку. Твое слово, Серега! Если тебе нужно время для размышления, мы не торопим. Дело серьезное, требует продумывания.

— Я уже все продумал. Посидите, сейчас приду.

Я прошел во вторую половину дома, спустился в подвал и достал из тайника пятитысячную пачку баксов. Купюры были по пятьдесят долларов, двадцаток и десяток не было, но вступать в мелочные расчеты с представителями моего трудового коллектива у меня не было никакого желания. Поэтому, вернувшись в гостиную, я выдал Мишке, Костику, Артему и Борисычу по двести баксов, деду Егору — сто пятьдесят, пересчитал доллары на рубли и заставил всех расписаться в ведомости. Оставшиеся баксы отдал вместе с ведомостью Костику Васину, чтобы он завтра утром заплатил остальным работягам.

Когда процедура была закончена, Мишка Чванов повеселел.

— Молоток, Серега! — заявил он. — Мы так и знали: поймешь. Потому как свой. Чем занимаемся завтра? — перешел он на деловой тон.

— Не знаю, — ответил я. — Лично я завтра уезжаю в Эстонию. А чем будешь заниматься ты — понятия не имею.

— Погоди! В какую такую Эстонию? — озадачился Мишка.

— В независимую республику Эстонию. Прибалтика. Столица — Таллин. Бывший Ревель.

— Зачем?

— Да вот Артист пригласил. Он там будет сниматься в фильме «Битва на Векше». В роли второго плана. Хоть посмотрю, как снимают кино. Заодно и проветримся. Послушаем орган в Домском соборе, осмотрим достопримечательности. Должны же быть в жизни какие-то развлечения, правильно? А пока меня не будет, дед Егор поживет в доме, присмотрит, собак будет кормить. Поживешь, дед?

— Отчего ж нет? Конечно, Серега, — закивал старый плотник. — Не беспокойся, за всем пригляжу.

— Вот и прекрасно, — сказал я.

— Погоди, погоди! — заволновался Мишка. — Ладно, ты в Эстонию. А мужикам куда выходить? На пилораму, в столярку, на лесосеку?

— В столярку — нет, — возразил я. — Ее я запру и обес-точу. Они могут, конечно, идти и на лесосеку, и на пилораму. Может, там и найдется для них работа. Но с завтрашнего утра аренду я платить не буду.

— Ты хочешь сказать...

Я одобрительно похлопал его по плечу:

— Молоток, Мишка! Быстро соображаешь. Именно это я и хочу сказать. С завтрашнего утра ИЧП «Затопино» прекращает свое существование.

— Совсем? — глупо переспросил Мишка.

— Может быть, и совсем.

— Погоди, Серега! А мы что будем делать?

— Ну и вопросы ты задаешь! У тебя же баня недостроена. Достраивай. А остальные... Ну, не знаю. Можно попроситься в бригаду к туркам. Шестьсот баксов — хорошие деньги. Или к молдаванам. Триста — тоже неплохо. А можно на свинокомплекс устроиться. Да что я к вам со своими советами лезу? Взрослые мужики, сами с усами.

В гостиной повисла тишина. Эдакий коктейль из недоумения и растерянности. Потом Костик Васин поднялся из-за стола и обратился к Мишке:

— Я не штрейкбрехер. Я баран. И мы все бараны. А ты — козел! — Он повернулся ко мне: — Извини, Серега. Ты, конечно, имеешь право сделать, как решил. Но, может, все-таки передумаешь?

— Может быть, — сказал я. — Но не завтра.

Члены делегации покинули мой дом в полном молчании. Артист поднялся с дивана, постоял у окна, глядя, как растворяются в метельных сумерках их фигуры, и озадаченно покачал головой:

— Неслабо ты их приложил! Они же теперь запьют.

— Не раньше чем через три года, — ответил я. — Они все подшитые.

— В самом деле? А, да, ты говорил. Слушай, но это же хохма. Что будут делать тридцать непьющих мужиков в деревне, где нет никакой работы? Мы будем следить за ходом этого необычного эксперимента. Оставайтесь с нами.

— Кончай, — попросил я. — Все это совсем не смешно.

— Пожалуй, — согласился Артист. — Один мой приятель из диссидентов как-то рассказал. Когда начинаешь бороться за права человека, сначала ненавидишь власть, которая попирает эти права. Потом начинаешь презирать и ненавидеть тех, кто безропотно позволяет попирать их права. И в конце концов начинаешь ненавидеть себя за то, что пытаешься облагодетельствовать тех, кто тебя об этом не просил и даже спасибо не скажет. По-моему, ты сейчас приближаешься к третьей стадии.

— Я к ней не приближаюсь, — возразил я. — Я в ней уже по уши.

— Тем более самое время сменить обстановку, — за-ключил Артист. — Знаешь, как говорил известный русский ученый Пржевальский? «А еще я люблю жизнь за то, что в ней есть возможность путешествовать». Вот мы и будем путешествовать.

Утром мы вымыли и до блеска надраили «мазератти», дабы прибыть в Европу в приличном виде, потом заехали за Мухой и рванули по Ленинградскому шоссе, чтобы оказаться, как это с нами случалось уже не раз, в самом неподходящем месте в самый неподходящий момент.

Начало натурных съемок полнометражного художественного фильма «Битва на Векше» было назначено на 24 февраля. В этот день командующий Силами обороны Эстонии генерал-лейтенант Йоханнес Кейт появился в своем служебном кабинете ровно в восемь утра. Рабочий день во всех государственных учреждениях республики начинался в девять, но Кейт всегда приезжал на час раньше. И до девяти его не имел права тревожить никто.

Сбросив в приемной плащ на руки адъютанта, он тщательно причесал перед старинным, в бронзовой оправе зеркалом густые рыжеватые волосы, подправил расческой аккуратно подстриженные усы, четкая линия которых скрадывала несколько немужественную и, как ему самому казалось, молодящую его припухлость губ. Это ему не нравилось. В свои сорок два года генерал-лейтенант Кейт не хотел выглядеть моложавым.

Произведя придирчивую ревизию своей внешности и одернув облегающий его статную фигуру мундир, он вошел в кабинет, где на столе его уже ждала чашка крепкого черного кофе и стопка отпечатанных на лазерном принтере листков: сводка происшествий за минувшие сутки, аналитические записки отдела Джи-2 — Информационного отдела Главного штаба Минобороны, агентурные данные Бюро-1 и Бюро-2 Кайтселийта — Департамента охранной полиции.

В отдельную справку была сведена полученая развед-службами республики оперативная информация о 76-й Псковской воздушно-десантной дивизии — самом крупном мобильным формировании российской армии, дислоцированном на восточной границе Эстонии.

С изучения этих документов генерал-лейтенант Кейт и начал, как всегда, свой рабочий день. Но уже через четверть часа привычный порядок был нарушен: на пороге кабинета появился порученец командующего капитан Клаус Медлер, низкорослый, пухлый, рано полысевший и потому тщательно следивший за тем, чтобы единственная черная прядь прикрывала лысину, что достигалось обильным количеством бриолина. Не приближаясь к письменному столу командующего и тем самым давая понять, что лишь крайняя необходимость заставляет его нарушить священное утреннее уединение шефа, он доложил:

— Господин генерал, позвонили с киностудии: все будет готово к шестнадцати ноль-ноль. Газетчиков и телевидение к месту съемки доставят на автобусах. Полагаю, вам следует появиться на площадке не раньше семнадцати. Иначе получится, что вы ждете журналистов, а не они вас. Я приказал подготовить вертолет к шестнадцати двадцати. Полетное время — около сорока минут. Ваши планы не изменились?