– Твердой уверенности нет.

Когда Бондаренко ушел, майор спросил Серегина, какого он мнения об Охриме.

Серегин пожал плечами.

– Откровенно говоря, я еще не разобрался в нем. Не знаю, что и сказать. У нас есть пословица: "Черного кобеля не отмоешь добела". Она подходит к Охриму. Все-таки служил в полиции, да еще старшим следователем. Как бы он сейчас ни старался, этот черный период его жизни не выбросишь из его биографии. Наши ребята узнают, у многих, если не у всех, на душе горький осадок останется.

– Это верно, если человек предатель, но Охрим утверждает, что в полицию он поступил по заданию секретаря подпольного горкома партии.

– Сказать все можно, язык без костей.

– Поживем – увидим. – Млынский улыбнулся и протянул Серегину записку Самойлова.

Тот читал, не скрывая своего удивления.

– Товарищ майор, я совсем запутался!

– Записка настоящая. Ей верить можно.

– Значит, Охрим…

– Совершенно верно, Охрим – наш человек. Немцы задумали против нас каверзу. У нас хорошая возможность "поиграть" с гестаповцами. Вы беседовали с теми, кого по указанию гестапо освободил Охрим?

– Да. Бондаренко, конечно, не вызывает никаких сомнений. Давно его знаю, и с наилучшей стороны. Понравился мне Октай, азербайджанец. Говорит, коммунист, партбилет сдал командиру, когда шел на задание. А как сейчас проверишь? Но чувствую, наш человек.

– Охрим его тоже хвалит. Может, подойдет в адъютанты ко мне? Давай посмотрим? Проверим одновременно.

– Хорошо, – ответил Серегин.

– Какое настроение у бойцов? – поинтересовался Млынский.

– Отличное. Люди отдохнули, привели в порядок одежду, оружие. Правда, они хотят знать, что делается на фронте, получать письма от родных, близких.

– Желание естественное. Со временем и эти проблемы решим. Не все сразу… Да, как с радиоприемником?

– Обещают скоро наладить.

– Поторопите, через три дня праздник.

– Будет сделано, – заверил Серегин.

За беседой незаметно прошло время. Стемнело. В комнату вошел Мишутка. Он зажег лампу, поставил на стол котелки с пшенной кашей, налил в кружки кипяток, уселся на топчан, сказал:

– Ешьте, а то все остынет.

– А ты почему не ешь? – спросил Млынский.

– Я во как наелся с матросами, – весело ответил Мишутка и для наглядности провел пальцем по горлу. А потом соскочил с топчана, подошел к столу и тихо спросил: – Папа, почему так долго не приходит тетя Зина? Может, ее немцы убили?

Млынский обнял Мишутку за худенькие плечики.

– Не беспокойся, сынок. Тетя Зина скоро вернется. Сбегай-ка еще за кипятком и ложись спать.

Когда Мишутка выпорхнул из комнаты, тревожно сказал Серегину:

– Может, действительно, что случилось? Может, Зиночку и деда Матвея захватили гитлеровцы? Сейчас же пошлите двух бойцов, как условились с Матвеем Егоровичем, к нему в поселок. Если там не окажется, пусть проберутся к озеру.

Вошел Алиев.

– Товарищ майор! Боевые группы сформированы, обеспечены боеприпасами и готовы идти на задание в любую минуту.

Млынский достал из планшета список личного состава отряда, другие документы, передал политруку.

– До нашего возвращения вы остаетесь за командира отряда. Следите за безопасностью базы. Под своим контролем держите подготовку к празднику.

– Праздник будет хороший, если, разумеется, вы благополучно вернетесь.

– А мы умирать не собираемся. У нас впереди уйма непочатых дел, – шутливо ответил Млынский.

Боевые группы вышли из лагеря на зорьке. К рассвету следующего дня подошли к исходному рубежу. Группа под командованием Серегина пошла в направлении железной дороги – она имела задание взорвать мост. Группа, которую возглавил Млынский, глубоким оврагом незаметно пробралась к огороженному высоким дощатым забором поселку, занятому гитлеровской воинской частью, и залегла поблизости в кустарнике.

Семен Бондаренко в штатской одежде, с повязкой полицая на рукаве, вышел на дорогу и уверенно зашагал к воротам, где стоял часовой.

– Хенде хох!

Семен послушно остановился и по-немецки сказал:

– Я полицейский, несу срочный пакет оберштурмфюреру господину Мольтке! – и показал заклеенный пакет.

– Гей цу мир!

Бондаренко медленно подошел к часовому, вручил пакет.

Было еще темно, и часовой, силясь разобрать адрес, вошел в освещенную проходную.

Как только он отвернулся, Семен всадил финку ему под левую лопатку, сдернул автомат с упавшего и хрипевшего часового, выскочил к воротам, дал знак товарищам.

Зорко наблюдавшие за ним бойцы через минуту были уже у проходной.

– Бондаренко и Октаю взять проходную и ворота под наблюдение, остальные за мной! – скомандовал майор.

Далее все шло по плану.

Взвод лейтенанта Кирсанова направился к штабу, мичман Вакуленчук повел матросов снять часовых у складов, остальные во главе с Млынским атаковали казарму. Действия бойцов были стремительны: в окна полетели гранаты, пытавшихся выбежать из казармы эсэсовцев скосили автоматными очередями.

Приказав подобрать раненых бойцов, Млынский повел свою группу к складам. Матросы задание выполнили. Оставалось сбить замки и по-хозяйски определить, что и сколько взять.

"Добра горы, а на себе много ли унесешь?" – думал майор. Очень жалко было ему оставлять трофеи, да что поделаешь.

– Товарищ командир, за складскими помещениями обнаружено пять крытых грузовых машин, – доложил подбежавший боец. – Что с ними делать прикажете?

– Да что ты? Одну машину загружайте ранеными, остальные подавайте под погрузку. Мигом!

Взвод Кирсанова тоже успешно выполнил свою задачу. Уничтожив оказавших сопротивление небольшую охрану и еще спавших штабных офицеров во главе с оберштурмфюрером и захватив документы, он вышел к воротам и присоединился к основной группе.

Когда машины покидали немецкую воинскую часть, взметнулись огромные языки пламени.

Позади каждой машины, заметая следы, тащилась разлапистая елка. Привязать их приказал Млынский.

В нескольких километрах находилось воинское подразделение гауптмана Зиберта, охранявшее железнодорожный мост. Перестрелки, которая завязалась между бойцами Млынского и эсэсовцами Мольтке, ни Зиберт, ни его солдаты просто не слышали. Зиберт поднял тревогу лишь тогда, когда ему доложили, что у Мольтке горят склады.

Зиберт кинулся на помощь Мольтке, впопыхах взяв с собой почти всех солдат, оставив охранять мост лишь несколько автоматчиков. Серегин воспользовался благоприятной обстановкой. Его снайперы довольно легко уложили часовых, а подрывники спокойно заложили тол.

– Всегда бы в такой обстановке работать нашему брату, – шутили они, когда закончили свое дело. – Положил взрывчатку, прикинул. Не понравилось – в другое место переложил ее, милую.

Взрыв был страшный. Мост приподнялся и тяжело рухнул в воду. Серегин вывел людей из камышей и стороной обошел усадьбу колхоза "Прогресс". У шоссейной дороги пришлось залечь: по ней в направлении железнодорожного моста неслась колонна грузовиков. Съежившись от холодного ветра, плотно прижавшись друг к другу, натянув на уши пилотки, в них сидели солдаты. За машинами, ревя моторами, двигались бронетранспортеры.

Когда шоссе опустело, группа Серегина пересекла его и кустарником вышла к лесу.

В это время группа Млынского уже достигла района Черного леса. Машины оставили в пятнадцати километрах от базы, замаскировав их. Боеприпасы и продовольствие перенесли на руках. Война научила: лишняя предосторожность лучше малейшей беспечности.

Утром Млынский вызвал Октая. Попросил рассказать о себе, о семье, а отпуская, неожиданно сказал:

– С завтрашнего дня приступайте к исполнению обязанностей моего адъютанта.

– Слушаюсь! Разрешите идти?