Все почувствовали ритмичный стук.

— Что это? — крикнул Людоед.

— Это шасси! Гидравлика! Ничего страшного! Бывает! Входим в глиссаду!

— А что такое глиссада?! — воскликнул Сквернослов.

— Это мой кулак у твоей рожи, Славик!

Самолет сильно затрясло, и Николай почувствовал, как его желудок снова, как и при взлете, начал гулять по организму. Но если тогда его вжало в кресло, то сейчас он словно давил изнутри на уши и горло.

— Так! Так! На себя! На себя, Варяг! — раздался крик Людоеда.

— Делаю!!!

— Еще! Еще!!!

— Так?!

— Держи на этом уровне! Сейчас будет…

Все ощутили сильный толчок и жуткий воющий гул, который особо сильно раздражал заложенные уши. Николай не слетел с кресла благодаря ремням, но они так впились в тело, что казалось, сейчас раздавят его. Он тряхнул головой и, открыв рот, стал водить нижней челюстью из стороны в сторону. Вокруг мчащегося по замерзшей реке самолета разразилась настоящая снежная буря, которая еще больше усилилась, как только Варяг перевел внешние двигатели на реверс.

— Ни хрена не вижу! Мы сели, Людоед? — прорычал Яхонтов, вглядываясь в снежную пелену. — Илья! Илья!!!

— Мы сели, — крикнул наконец Людоед. — Теперь неплохо бы остановиться!

— Ага! Выпускаю спойлер! Скорость!

— Сто!

— Много!.. Много!.. Теперь!

— Шестьдесят! Пятьдесят!

— Выключаю реверс! Гашу двигатели!

Самолет еще какое-то время катился, быстро снижая скорость из-за сопротивления снега. Шум стал стихать, как и буря вокруг, пока наконец в кабине не воцарилась непривычная после долгих часов полета и такой нервной посадки тишина.

Первым ее нарушил Варяг.

— Мы это сделали, парни, — спокойно сказал он. — Мы за несколько часов совершили рывок, больший по расстоянию, чем то, что мы проделали на луноходе от Москвы. Мы это сделали.

— Ты это сделал, Варя. — Людоед вылез из штурманской кабины, растирая ладонью лоб, и улыбнулся. — Ты и Колян. Вы молодцы.

На улице уже было совсем темно, когда они наконец покинули самолет и выкатили из его недр отдыхавший все это время луноход. Закрыли двигатели красными заглушками. Рампу снова закрыли. Огни погасили, и во мраке самолет выглядел совсем нереальным. Варяг уселся на колесо шасси и вздохнул, закуривая.

— Жалко как-то с ним расставаться, — произнес он. Затем поднялся и погладил ладонью корпус. — Молодец, старичок.

Николай с грустью посмотрел на Варяга. Да, у каждого своя слабость. У летчика, конечно, самолет и небо. Трудно было вообразить, что чувствовал расставшийся, казалось, навсегда с небом пилот, ставший по воле апокалипсиса искателем, рыщущим среди руин цивилизации и лишенным возможности даже лицезреть небо, когда он все-таки вопреки всему вспорхнул над облаками. Когда многотонная огромная стальная птица послушно пела своими двигателями, подчиняясь его воле и несясь над мрачным небом в высших сферах, где царили звезды и солнце, синее небо и свет. Наверное, и Людоед, и Вячеслав думали то же самое, глядя сейчас на Варяга.

— Ого. Это бомбардировщик? — раздался неожиданный голос из глубин темноты.

Людоед вскинул автомат и сразу опустился на одно колено, развернувшись в сторону голоса.

— Нет. Это транспортный самолет, — ответил Варяг в темноту, включив фонарь и шаря лучом света в поисках источника голоса. — Кто тут?

— А вы американцы? — снова послышался спокойный и даже добродушный голос с каким-то странным акцентом.

— Нет, — произнес Яхонтов. — Мы русские. А вот ты кто такой?

— Охотник я.

— Чего прячешься? Выйди, поговорим.

— Повезло вам, однако, — ответил голос, не меняя интонации.

— В смысле?

— Если бы вы были американцы, я бы вас пострелял. — Говоривший будто улыбался.

На свет наконец вышел низкорослый старик в добротной одежде из оленьих шкур, и в руках у него была старая снайперская винтовка.

— Дорообо.

Он улыбался, отчего его и без того узкие раскосые глаза сливались с мириадами морщин, покрывавших лицо, и терялись от поднимавшихся широких азиатских скул.

— Чего? — переспросил Сквернослов.

— Я, однако, поздоровался.

— А, ну привет. — Славик кивнул. — Ты чукча?

— Сам ты чукча. Охотник я, — ответил старик.

— Да это понятно, — улыбнулся Варяг. — Он не это имел в виду.

— А-а-а… Сох. Я якут. А вам не все равно?

— Ну а тебе не все равно, американцы мы или нет? — вставил слово Николай.

— Американцы бомбили. Родину защищать надо, однако. Меня Молот зовут. Охотник я. — Человек не переставал улыбаться. — Гляжу, летит. И как покакал! Упало что-то, потом сели. Вы мне зайца спугнули. Кушать к ужину нечего. Коренья только. А Туз коренья не ест. Ему мясо надо.

— Погоди-погоди, — поморщился Варяг. — Не торопись. Я ничего не понял. Ты Молот? Это твое имя?

— Да. Охотник я, — кивнул старик.

— А Туз кто такой?

— Волк. Ручной волк. Щенком еще взял. Тузик. Его медведь два дня тому ранил. Дома лежит. Без него охотиться трудно. Старый я совсем. А ему мясо надо, чтоб лечился. А вы зайца спугнули.

— Да дадим мы тебе мясо, — поморщился Людоед.

— Да я не про то. Сох. Шумит самолет сильно. Вы потише в следующий раз. Да? Куобах пугается. Ёлленэх давно не кормит.

Варяг вздохнул и потер лоб.

— А куобах кто такой?

— Заяц это. — Старик закивал головой.

— А оленах?

— Ёлленэх? Ты на ней стоишь.

— Река, что ли?

— Река — это орюсь.

— Так, все! — Людоеду, видимо, это надоело, и он подошел к старику и протянул ему руку. — Я Людоед. Мясо волку твоему мы дадим.

Якут неторопливо пожал руку Илье и пристально на него посмотрел.

— Людоед, говоришь? Мясо человеческое, что ли?

— Да нет. — Крест засмеялся. — Людоед — это типа прозвище мое шутливое.

— Глупое прозвище в наше время, — покачал головой старик. — Грохнуть могут, не спрося фамилии.

— Ладно. Переживу. Много вас тут?

— Кого — нас?

— Ну, людей.

— Я один и Туз. Но Туз не человек. Волк ручной.

— Это мы поняли. Эта река, кстати, Ёлленах, по-русски случайно не Лена называется?

— Лена. — Охотник будто обрадовался и закивал.

— А поселения есть поблизости?

— Там, за Улах-ан, два тирана. Один на одном берегу, другой на другом. Далеко туда. — Он махнул рукой в сторону, в которую был направлен нос самолета.

— А у них может быть авиационное топливо?

— Полно, — кивнул Молот и улыбнулся. — Пойдем ко мне. Все расскажу. Учугей?

— Чего?

— В гости, говорю, пойдем ко мне. Погреемся. Поужинаем. Все расскажу. Я давно один. Поговорить не с кем. Сыновья давно ушли.

— А куда они ушли? — поинтересовался Васнецов.

— В лучший мир, — ответил якут и продолжал улыбаться. Только теперь улыбался он грустно.

Варяг пригласил якута двинуться к его жилищу на их машине, и все стали грузиться в луноход. Николай не торопился, пропуская всех в машину. Он молча стоял и глядел то на самолет, то на своих товарищей, то на покрытую небольшим слоем снега ледяную гладь. Он не понимал почему, но его не покидало вдруг возникшее чувство тревоги. Васнецов пытался разобраться, что именно вызвало это чувство. Но почему-то вспоминал, что оно появилось сразу, как только он услышал название реки.

Ехать на луноходе пришлось совсем недолго. Молот жил под землей в лесу в паре километров от реки. Он вырыл глубокую в связи с промерзанием почвы берлогу и достаточно хорошо ее оборудовал. За внешней дверью, замаскированной под снег и находящейся под нависающим стволом могучего накрененного древесного ствола, был земляной коридор со ступеньками, ведущими вниз. Две утепленные двери встретили уже на глубине. За ними было жилище. Оно состояло из нескольких нор. В одной хранились его вещи. В другой жил ручной волк, который был действительно сильно ранен в стычке с медведем и встретил незнакомцев лишь злым взглядом, когда хозяин стал кормить его, а они из любопытства заглянули в нору. Убедившись, что это не разновидность какого-нибудь люпуса, а обычный волк, они расселись в центральной, самой большой землянке. Пол был усыпан толстым слоем хвои, а поверх всюду застелен в несколько слоев паласами и коврами, между которых хозяин также сделал прослойки из хвои и опилок. В еще одной, небольшой пещере у якута оказалось рысье семейство. Самец, самка и четверо котят. Трудно представить, как уживались тут волк, рыси и человек. Но было ясно, что с такими домочадцами можно не бояться набегов крыс. Стены землянки были отделаны деревом и отделочной строительной плиткой. Каждое помещение имело свою утепленную дверь. Одна из нор вела ближе к поверхности и представляла собой холодильник для припасов. В другой были плантации грибов и еще чего-то, что могло здесь расти. В главной комнате стояла обложенная камнем железная печка, труба от которой уходила через главный коридор в ствол того покосившегося дерева. Освещал охотник свое жилище лучинами и сделанными из больших гильз масляными лампами на животном жире.