— Стоп поднимать! — закричал он во всю си­лу легких. — Трави обратно... Мина...

Его поняли. Зеленцов единым махом очутился у металлического ящика, рванул его на себя и швырнул в бездну. Прошло несколько напря­женных секунд. Зеленцов словно окаменел, не мог сдвинуться с места, дыхание перехватило. Сверху о чем-то спрашивали, но он не мог поше­велить губами.

Проходила минута за минутой, но взрыва все не было. Опять сверху что-то кричали, но стар­ший матрос не мог разобрать ни слова. Он был цел, .лодка была цела... Мина так и не взорва­лась. Возможно, она взорвется позже.

Зеленцов, забыв, что на нем шлем, хотел про­вести ладонью по мокрому от пота лбу, потом улыбнулся и в полном изнеможении опустился на палубу лодки.

Ветер стих, и море было гладкое, как зеркало. На палубах эскадренных миноносцев, на палубе корабля-спасателя толпились люди.

Вот он наконец настал долгожданный момент!

Мощный буксир натянул трос — и все затаили дыхание. Трос дрожал, звенел, и, казалось, эта капроновая ниточка вот-вот лопнет. Капитан третьего ранга Дорофеев стоял, подавшись впе­ред и уцепившись руками за леер. Он боялся по­шевелиться, словно от этого зависел исход дела. А трос все звенел и звенел, натягивался, как струна. И так же натягивались нервы Дорофее­ва. Он даже ощутил прилив дурноты. В глазах потемнело. Кто-то положил ему руку на плечо. Это был инженер Румянцев. По лицу Николая Арсентьевича прошла судорога, он боязливым шепотом спросил:

— Как вы думаете, выдержит?

Дорофеев даже не пошевелил свинцово-серы- ми губами. Нужно было завести два троса, три... сколько угодно, лишь бы они выдержали!.. Если бы он находился на борту буксира!.. Все дер­жится вот на этой капроновой ниточке...

И Дорофеев словно погрузился в синюю пучи­ну и мысленным взором увидел свой любимый корабль. Там, в тесных отсеках, его друзья, са­мые близкие и дорогие... Надежды, сомнения, предельное напряжение сил, духовных и физиче­ских... Сейчас они ждут, ждут, верят, что избав­ление близко...

Забурлила, взволновалась вода, и вот на по­верхности показалась рубка, вынырнул длинный узкий корпус. Лодка была на плаву...

А потом шлюпка подошла к подводному ко­раблю, и капитан третьего ранга Дорофеев пер­вым взошел на его палубу. Открылся люк, и по­казалась голова капитан-лейтенанта Новоселова. Он зажмурился от яркого света.

Горячие слова, объятия, восторженные взгля­ды... И если бы у капитана третьего ранга Доро­феева спросили, какой день в его жизни самый счастливый, он без колебаний ответил бы: «Вот этот день!.. Самый счастливый, самый прекрас­ный!..»

И когда главный старшина Буняков Петр Сте­панович, расцеловавшись со всеми водолазами, сказал торжественно: «Никуда не пойду, буду проситься на сверхсрочную!..» — это никого не удивило. Ибо тот, кто пережил, перечувствовал все то, что произошло за последние несколько суток, не мог поступить иначе...

Американское океанографическое судно «Кас­сиопея» взяло курс на восток.

По его палубе прохаживался Чарльз Тэккер и, попыхивая глиняной трубкой, сплевывал ко­ричневую слюну на сверкающий линолеум.

Вот он подошел к ассистенту Кестеру, который морщился от боли и поправлял повязку на пле­че, и сказал:

—   

Мне даже не пришлось воспользоваться ги­дросамолетом. После вашего вторичного прова­ла, Боб, нам нечего здесь больше делать. Слиш­ком бойкое место. Создавать здесь подводную базу бессмысленно. Русские обследовали на дне каждую расщелину, каждую скалу... А я так на­деялся на вас, Боб... Мы, кажется, проиграли сражение. А в письмо инженера Румянцева мо­жете завернуть селедку.

—   

А как теперь поступят со мной? — спросил Кестер, и в голосе его прозвучала тревога.

Тэккер криво усмехнулся, ответил с едва при­метным сарказмом:

—   

Вы пока еще нужны мне, мой мальчик! Нужны. Бывают провалы, бывают неудачи, но подводная стратегия Чарльза Тэккера продол­жает действовать... А для осуществления боль­ших планов нужны преданные люди, такие, как вы, Боб. Ведь у нас с вами один бог — доллар!

Туман, густой, липкий туман, как слои слежав­шейся ваты, обволакивал воду и берег. Ничего нельзя было разглядеть даже на расстоянии не­скольких шагов. Берега Пасвик-фьорда были высоки и обрывисты. И лишь в одном месте к от­весному склону горы примыкала узкая, сильно расчлененная низменная полоса страннфлата — поднявшегося морского дна. Это место было за­щищено от бурь, и здесь-то находился неболь­шой рыболовный порт Вест-фискевер. В период главного лова трески и сельди в фискевере со­биралось много рыбаков. Для них имелись спе­циальные временные жилища-рурбодары. Но сейчас была война и рурбодары пустовали. Толь­ко несколько землянок было занято рыбаками-переселенцами с южного и западного побережий Норвегии.

«Бедный, унылый край...» — подумал лейте­нант Дружков. Он остановился у двери призе­мистой рыбацкой хижины, прислушался, а потом решительно вошел в хижину. Смуглое с неболь­шими скулами лицо лейтенанта было приветли­во, и только в глубине его необычайно синих, слегка прищуренных глаз иногда вспыхивали хитроватые огоньки. Лейтенант был молод и кра­сив. В каждом его движении чувствовалась уве­ренность, решительность, сознание своей силы и превосходства.

В хижине было тепло и уютно. У жарко пы­лающей плиты стояла высокая белокурая де­вушка в зеленом свитере и лыжных шароварах. Дружков знал, что девушка слегка прихрамы­вает и за это рыбаки прозвали ее Хромой Гульдой. Несложная история Гульды также была хо­рошо известна лейтенанту. Незадолго до войны бедняк крестьянин Кнудсен вместе со своей до­черью Гульдой переселился из Южной Норвегии в эти места. Гульда довольно сносно говорила по-немецки, и Дружков, немного владевший этим языком, мог иногда с ней беседовать.

—    

О, на юге нам было не так уж плохо! — го­ворила Гульда. — Не понимаю, что потянуло отца сюда. У нас там была даже своя корова. Только наши телемаркские коровы отличаются очень маленьким ростом — мне по пояс...

Рыбаки, да и советские моряки, пришедшие в Вест-фискевер, жалели хромоножку и оказы­вали ей всяческие знаки внимания.

—   

Симпатичная, добрая девушка, — говорили они. — Вот только хромает бедняжка...

Сергею Дружкову Гульда тоже нравилась. Он на несколько секунд задержался у порога, лю­буясь миловидным лицом девушки, а потом сказал:

—    

Рад приветствовать вас, фрекен Гульда. Погода отвратительная. Отец еще не вернулся?

На полных губах Гульды появилась улыбка:

—    

Нет, еще не вернулся. Они с соседом Петерсеном будут в городе до четверга: нужно ку­пить по сходной цене новую сеть и кое-какие припасы. А вы тоже задержались...

Дружков снял флотскую шинель, фуражку, пригладил волнистые волосы.

—   

Дела, фрекен Гульда, дела... Война! Отды­хать некогда. Вот и сейчас я заглянул к вам, чтобы взять свои вещи и проститься с вами.

—   

Проститься?

—   

Да.

Лицо Гульды сделалось грустным, тонкие бро­ви сошлись на переносице.

—   

Пока вы со своим приятелем стояли у нас на квартире, мы так привыкли к вам,— сказала она тихо.

—   

Не нужно огорчаться. Разлука временная. Уходим с Николаем на катерах в море. Вы уже знаете, что наши высадились на острове Раума. Так вот, нужно подбросить друзьям продоволь­ствие и боезапас.

—   

Я простая рыбачка и мало разбираюсь в ваших военных делах, но хочу пожелать вам удачи.

—   

Спасибо, фрекен. Через полтора часа мы будем уже в море.

Лейтенант был весел, возбужден. Разговари­вая с Гульдой, он укладывал в маленький чемо­дан свои скромные пожитки. Наконец все было готово. Дружков торопливо оделся, взглянул на часы, взял чемодан и подошел к девушке.