—   

Этот идиот—Кестер! — холодно отозвался Тэккер. — Могу вас с ним познакомить, если вам не доводилось встречаться с круглым идио­том...

—    

Каковы будут распоряжения, сэр?

—    

Вам придется несколько дней поболтаться здесь, Билл. Не исключена возможность, что мне нужно будет срочно вылететь, оставив «Кассио­пею» на попечение капитана Дильворти.

—   

Всегда к вашим услугам, сэр! — бодро ото­звался летчик.

Профессор спустился в салон и вызвал Кесте­ра. Ассистент был еще слаб, но не замедлил явиться.

—  

Присаживайтесь, Боб, — пригласил Тэккер почти ласково. — Два поражения за одну корот­кую ночь — много, не правда ли?

—   

Я сделал все, что в моих силах, — выдавил из себя Кестер.

—   

Да, вам пришлось поработать, — посочув­ствовал профессор.— И если бы не эти растяпы Джонни и Том... Кстати, они вернулись?

—   

Вернулись.

—   

Их следовало бы наказать. А вы заслужи­ваете поощрения...

Кестер не верил своим ушам. Но он уже успел изучить своего шефа и знал, что Тэккер готовит ему какую-то «пилюлю», а потому насторожился.

—   

Как вы думаете, где находится главный старшина Буняков Петр Степанович? — неожи­данно спросил Тэккер.

Брови ассистента прыгнули вверх от удивления.

«Буняков... Ах, да... это в письме Румянцева к некоей Инне. Рекомендательное письмо...»

—   

Буняков Петр Степанович находится на дне морском в затонувшей подводной лодке,—■ продолжал, между тем, профессор.— Если этого Бунякова спасут вместе с остальным экипажем, то рекомендательное письмо Румянцева станет пригодно лишь для того, чтобы завернуть в него селедку. Вы улавливаете мою мысль, Боб?

—   

Да, сэр.

—   

Мы обязаны знать, удастся ли им спасти лодку? Для этого «Кассиопея» должна подойти ближе к советским кораблям. Прогнать нас они не имеют права.

Нет, Кестер не улавливал главной мысли ше­фа. Тэккер основное всегда оставлял под конец. Не из-за этого же, в самом деле, советского мат­роса «Кассиопея» должна крутиться здесь еще

на

несколько дней! Если матрос погибнет, то, нет сомнения, об этом сразу же сообщат на родину и рекомендательное письмо все равно потеряет ценность. А если он жив и его спасут, то письмо тем более не будет стоить ни цента... Кроме того, если не действовать оперативно, то после заяв­ления инженера Румянцева вообще опасно ис­пользовать это письмо...

—    

Билл передал мне распоряжение началь­ства, — вкрадчиво произнес профессор. — Вам придется поработать еще, Боб. На этот раз в своем новом усовершенствованном скафандре. Вы понимаете меня, мой мальчик?

—    

Не совсем, шеф.

—   

Нужно обследовать советскую подводную лодку и подцепить магнитную мину!

Кестер даже привстал:

—    

Но ведь там, в глубине, день и ночь рабо­тают их водолазы!

Тэккер сощурился, потом широко раскрыл гла­ва и сказал сурово:

—    

Если бы там никого не было, то эту неза­мысловатую работу могли бы с успехом проде­лать Джонни и Том. Но вы, Боб, постыдно опро­стоволосились и должны загладить свою вину. В противном случае вам придется давать объяс­нения не мне, а сэру Бэрку. Ну, а если ваша экспедиция увенчается успехом — в чем я не со­мневаюсь: ведь вы прославленный подводный ас! — то ждите награды и повышения по службе. Теперь вы меня поняли, Боб?

Парами и в одиночку спускались водолазы на грунт. Налажена была телефонная связь с лодкой.

Капитан третьего ранга Дорофеев почти вы­рвал у дежурного телефониста наушники с рези­новыми заглушками и нагрудный микрофон.

—      

Капитан-лейтенант Новоселов слушает! Я слушаю вас...

Голос прозвучал громко, отчетливо, знакомый голос... Можно было подумать, что Новоселов стоит рядом. У Дорофеева сперло дыхание, дрог­нули губы. Он даже зажмурился. А потом про­изнес почти шепотом:

—    

Вася...

Впервые он назвал своего подчиненного не по званию, не по фамилии, даже не по имени и от­честву, а вот так просто: «Вася»...

На другом конце провода молчали. Дорофеев еще плотнее прижал наушники, дул в микрофон. Ему вдруг показалось, что связь оборвалась. На лбу проступил холодный пот.

—    

Вася... Василий Никифорович...

—     

Это я! Это я, Сергей Иванович... Родной вы наш... — закричал Новоселов.—Значит, жи­вы? Живы...

Голос оборвался. А потом уже тише, с некоей осторожностью Новоселов спросил:

—    

А Баженов и инженер?.. Инженер, говорю?

—      

Все живы-здоровы. Привет просили пере­дать. Всем передать. Потом все расскажу. Ребя­та как? Как ребята?

—        

Воздух ждем. Нам бы только воздух... Не тревожьтесь — выстоим. Держатся правильно. Боевой листок даже выпустили. Лопатина в комсомол приняли. Румянцевский прибор цел. При­емник только барахлит. Буняков все возится...

Дорофеев называл по фамилиям матросов, справлялся о состоянии каждого, давал советы. Затем сказал капитан-лейтенанту:

—   

Попытайтесь подключить меня к трансляци­онной сети. Хочу говорить с экипажем.

Буняков быстро проделал несложную работу. И когда по всем отсекам зазвучал ровный голос командира, Петр Степанович внезапно ощутил, как спазма сдавила горло. Командир снова был со всеми. И теперь верилось, что час избавления близок. До этого было лишь мучительное ожи­дание, какое-то оцепенение. Старались не дви­гаться, чтобы сохранить жизненные силы. А сей­час все ожили, зашевелились, поднялись, встали на ноги. Так и должен слушать своего команди­ра воин — стоя, подняв голову, развернув пле­чи... Там, наверху, было солнце, синее небо, там капитан третьего ранга Дорофеев, Баженов, Ру­мянцев. Значит, они не погибли в штормовом море!.. Как произошло все это, никто не знал. Но сейчас важно было другое — час встречи с ни­ми близок...

И когда голос Дорофеева умолк, матрос Чер­ников попросил:

—   

Разрешите, товарищ капитан-лейтенант, рвануть на аккордеоне плясовую?

—   

Добро, — отозвался Новоселов и спрятал улыбку в уголках рта.

Даже Новоселов слегка оторопел. Шланги по­дачи и отсоса воздуха...

И вот свежий воздух ворвался в отсеки.

— Воздух! Воздух!..

Да, спасательные работы шли успешно. Ни­кто не сомневался, что экипаж подводного ко­рабля будет спасен. Заводили крепежные, напра­вляющие тросы. Лодка, словно паутиной, была опутана тросами. Удалось подать в лодку про­дукты питания, медикаменты, шерстяное белье.

Это был огромный, напряженный труд целого коллектива. Уже забыт Зеленцов, забыт Деревян­кин. Появились новые люди, совершавшие под водой беспримерные подвиги. Их выдержка, на­стойчивость, самоотверженность не имела границ.

Прошло всего лишь четыре дня, а всем каза­лось, что спасательные работы ведутся уже мно­го-много суток. Не такое простое дело вызволить подводный корабль из цепких объятий морских глубин. Люди забыли, что такое сон, что такое отдых.

Работы водолазов близились к концу. Оста­лось лишь опустить и присоединить к лодке мед­ный трубопровод высокого давления. А уж тогда экипаж сможет продуть цистерны и всплыть, если, конечно, буксирам удастся выдернуть под­водный корабль из расщелины.

Деревянкину был прописан абсолютный покой, но матрос нервничал, не находил себе места в стальной камере, которая только и спасала его от кессонного заболевания.

Вот через несколько часов все закончится... Потом возвращение в базу. И снова повседнев­ные тренировки, .занятия... Деревянкину все ка­залось, что он не успел проявить себя как сле­дует. Другие находились под водой по две, три нормы времени. Например, старший матрос Ни­китин подал наверх оборванный кабель аварий­ного буя, а после этого еще три часа заводил трос... Вот это геройство!