—   Вижу красных. Поворачиваю назад!

Откуда-то издалека отозвался другой — вкрад­чивый, даже чуть-чуть просящий:

—   Не валяй дурака, Эд. Это я, Кук. Продол­жайте выполнять задачу. Вам нужно про­рваться. Во что бы то ни стало (прорваться... Под­нимайтесь как можно выше. Они ничего не смо­гут с вами сделать.

—        Я не хочу рисковать собой из-за восьмисот долларов.

—   Хорошо. Я плачу тысячу.

—   Две тысячи, и ни цента меньше!

—   Вы негодяй, Эд.

—   Две тысячи!

—        Полторы, и будьте вы прокляты. Я уже пригласил девушек из дансинг-холла...

—   Ложусь на обратный курс...

Его перебил грубый сиплый голос:

—        Капитан Дженикс! Я плачу две с полови­ной тысячи. Поняли вы меня?

—   Да, сэр.

—       Три тысячи, черт побери, если вам удастся засечь установки! Пять тысяч! Но вы должны пробиться. Поднимайтесь! Они вас не достанут...

—        Слушаюсь, сэр. Пять тысяч... Они, кажется, отстали. Подо мной горный хребет.

Наступило молчание. Минута летела за мину­той. «Значит, прорвался...» Пастухов ясно пред­ставил себе, как чужой реактивный бомбарди­ровщик плывет на страшной высоте над тундрой.

Он вздрогнул, когда из наушников раздался вопль:

—       Они меня взяли в клещи. Будьте вы все прокляты!..

Снова воцарилось молчание. Пастухов с нетер­пением посматривал на часы. И когда он уже стал снимать наушники, в телефонах прозвучал хриплый старческий голос:

—        Эд! Отвечай, Эд! Это я, твой старый Джордж... Ты узнаешь меня? Эд!.. Эд, мальчик мой!.. Отзовись!.. Эд!..

Никто не отозвался на этот далекий, приглу­шенный расстоянием голос. И капитан первого ранга Пастухов понял, что никогда Эд не отзо­вется на этот призыв...

Он снял наушники и подошел к капитану Храпову.

—   Все! — облегченно сказал капитан. Его вы­сокий смуглый лоб был покрыт крупными кап­лями пота.— Одним словом, прогремел гром не из тучи, а из навозной кучи. Другой раз непо­вадно будет соваться.

Пастухов рассмеялся.

—   Ну что ж, Николай Петрович,— обратился он к Протасову.— Пора возвращаться в штаб.

—  Мне все-таки непонятна их настойчивость,— отозвался Протасов.

—   Мне-то теперь все ясно. Они ищут уста­новки. Как вы знаете, эти установки находятся совсем в другом месте. Но ведь Скелтон и контр-адмирал Дженикс этого не знают. Вот они и пы­таются выяснить. И еще будут пытаться. И то, что они не могут пробиться вглубь, еще больше убеждает их в мысли, что установки нужно искать именно здесь. Пусть остаются в этом приятном заблуждении. Они не могут понять од­ной простой мысли: куда бы они ни сунулись, их ждет такая же встреча, как на нашем участке. Они разделили все наше побережье на зоны. Но что из того? Все побережье — это сплошная зона недоступности для наших врагов. Так есть и так будет всегда...

Нарта легко скользила по снежной равнине. Иван Прохоров здоровой рукой придерживался за Рультынэ. Иногда девушка оборачивалась, и матрос видел ее заиндевевшие ресницы, раскрас­невшиеся от крепкого мороза щеки. Погранични­ки на лыжах едва поспевали за нартой.

Вот уже четвертые сутки пограничники высле­живали Чимнэ. Но результаты пока что были не­утешительные. Чимнэ словно сквозь землю про­валился. Вначале все шло как будто хорошо. След широких индейских лыж был обнаружен неподалеку от наблюдательного поста. По-види­мому, в тот момент, когда иностранный катер подошел к советским берегам, Чимнэ находился здесь и только ждал минуты, чтобы пробраться на катер. Но это ему не удалось. Катер разбился о скалы. Тогда Чимнэ подался в горы. В горах его след затерялся.

—   Он не мог уйти далеко,— говорил старший лейтенант Саркисян.— Его нужно искать в насе­ленных пунктах. В такой мороз он вряд ли смо­жет продержаться вдали от людей.

Мороз, в самом деле, с каждым днем крепчал. Зима брала свое. Пограничники переходили от стойбища к стойбищу, но никто из местных охот­ников не встречал Чимнэ и ничего не слышал о нем.

Председатель оленеводческого колхоза Айгинто, узнав о том, что его друг старый Тэмгэн тя­жело ранен диверсантами, очень опечалился.

—   Я помогу найти Чимнэ! — сказал он.— Ду­маю, этот злой дух ушел в заимку Горячую. Да и где бы ему быть еще в такой мороз? Ведь на побережье все помнят о злых делах этого бога­тея, и никто не станет укрывать его. Только в. заимке Горячей нужно искать его...

Желающих сопровождать пограничников в заимку Горячую нашлось много, но Айгинто взял только четыре нарты.

И вот собачьи упряжки неслись к заимке Го­рячей. Часа четыре спустя собаки, почуяв бли­зость жилья, рванулись вперед. Задние псы лаяли, словно поторапливая вожаков. Потяну­лись кусты приречного тальника.

Пограничники спустились в лощину и тут не­вольно остановились. Вокруг сверкали снега, а в лощине, как это ни странно, зеленела сочная трава. Над землей поднимался густой пар. Оле­ни, устроившись на мягком ягеле, отдыхали, из­редка лениво поворачивая комолые головы. Под нависающей черной скалой стояла яранга па­стуха. Но самого пастуха не было видно.

Странно было видеть эту зеленеющую лощину, затерянную в беспредельных снегах тундры. Но пограничники, Прохоров, а тем более чукчи, знали, что такие зеленеющие оазисы встречаются здесь довольно часто. Горячие ручьи, поднимаясь из глубин земли, стремительно мчатся среди камней и каменистых ущелий, дымясь зимой и летом. В самый лютый мороз у берегов этих ручьев настолько тепло, что там растет нежно- зеленая трава. Суровой чукотской зиме не под силу преодолеть теплое дыхание источников.

Пограничники укрылись за утесами. Айгинто вышел вперед и окликнул:

— Кемлиль, встречай гостя!

Пастух Кемлиль, по всей вероятности, крепко спал, потому что не отозвался на голос предсе­дателя колхоза.

Держа в руках чаут—аркан для ловли оле­ней, сплетенный из узких кожаных ремешков, Айгинто неторопливо, вразвалку направился к одинокой яранге. Но глаза его при этом насто­роженно поглядывали вокруг, на лице застыло тревожное выражение. И когда гулко грохнул выстрел, председатель резко прыгнул в сто­рону.

—       Чимнэ здесь! Теперь не уйдет! — крикнул он пограничникам.

Айгинто отполз к скале и залег за валуном. Человек, находившийся в яранге, казалось, обе­зумел. Он посылал выстрел за выстрелом в то место, где укрылся председатель.

—   Чимнэ, сдавайся! — крикнул Айгинто.

Выстрелы прекратились. Из яранги вышел

Чимнэ с поднятыми руками.

—        Куда ты девал тот ящик, что был при те­бе?— спросил председатель.— Тот, в котором фотопленка?

—        Он в яранге,— хмуро отозвался Чимнэ.— У меня кончились патроны. В этом все дело. Со­противляться бесполезно.

—   Сразу бы так.

Заметив, что Айгинто безоружен, Чимнэ не­ожиданно круто повернул влево и кинулся к на­громождению черных камней. Он взбирался по склону все выше и выше. А внизу стоял Айгинто и хохотал:

—   Эй, Чимнэ, погоди!

Чимнэ, по-видимому, казалось, что он уже в безопасности. Да, он высоко забрался. А Айгин­то там, внизу.

—   Слазь, Чимнэ, добром говорю.

Чимнэ скорчил насмешливую гримасу.

Тогда Айгинто поднял с земли аркан, размах­нулся и без труда набросил его на шею Чимнэ.

—       Главное, шкуру не повредить,— сказал он подошедшему Саркисяну.

Пастуха Кемлиля нашли в яранге. Он лежал на подстилке со связанными руками и ногами.

—       Напал на меня во время сна,— оправды­вался Кемлиль.— А то бы я ему задал.

—       Поменьше нужно спать,— назидательно сказал председатель.

Здесь же, в яранге, были обнаружены кассеты с фотопленкой. Чимнэ связали и усадили на нарту. Можно было возвращаться на пост.

Так закончились необычайные события послед­них дней...

И снова собачья упряжка Рультынэ неслась по тундре. Вволю отдохнувшие собаки с гром­ким лаем мчались вперед.

—        Как твоя рука, Иван? — спросила Руль­тынэ, повернувшись к Прохорову. Его синие, не­обычайно добрые глаза смеялись: