Потряс всех доклад водолаза Зеленцова. Он первым спустился на грунт. Лодку не нашел, но увидел массивное бетонное сооружение — огром­ный сегмент с металлическим кольцом. Потом он насчитал еще несколько сегментов.

Мины!.. Да, большой участок подводного пла­то был заминирован. Кем? Когда? Может быть, японцами, может быть, американцами. Возмож­но, плато заминировали еще в минувшую войну.

Да,

здесь проводились большие по объему рабо­ты. Теперь стало ясно, что произошло с лодкой Дорофеева: она подорвалась на всплывшей ми­не. Мина могла сработать от шума гребных винтов.

Зеленцов, поднявшись наверх и отлежавшись в рекомпрессионной камере, рассказывал водо­

лазам:

— Всякое бывало, а такого еще не случалось. Ну, иду это я на глубину, а на сердце что-то не­хорошо. Наверху штормяга, а там тишина, как

в

глухом колодце. В своей бухте на грунте каж­дый камешек знаешь, а тут вроде черту в лапы лезешь. Глупые думки

в

голову приходят. Спуск что-то долгим показался. На шестидесятом мет­ре в ушах колоть стало. А потом азот... А я все вниз падаю. Чувствую: под ногами грунт. Все перед глазами плывет. Стал я двигаться туда- сюда. Зацепил ногой за что-то. Пригляделся — и обомлел. Мина... Вся бородой и ракушками об­росла, Стою — и с места сдвинуться опасаюсь. Разглядел-таки: головной взрыватель вроде как бы из пластмассы. Будто новенький. Чуть тронь — и сработает. Дух у меня захватило. Глянул впра­во— вторая мина. С левой стороны — еще одна. Повернулся осторожно назад — тоже мина! Окружили они меня со всех сторон, а я, выходит, упал в самую середку. Из-за ила сперва ничего не видел. А как ил осел, так я и понял, в какой компании очутился. А дальше — бетонные сег­менты кто-то постарался...

Сверху запрашивают, а у меня язык к нёбу прилип. Ведь они, подлые, от малейшего колыха­ния сработать могут!.. Давно, видно, лежат. Ак­куратненько этак уложены, будто на витрине. Но задание есть задание. Передал все, что при­метил, затем потихонечку стал подниматься да в сторону уходить. Осмотрел я те сегменты, за кольца потрогал. А подводная лодка, наверное, где-нибудь поблизости... Может, на мине и подо­рвалась. Чего доброго, всплывет этакая банду­ра— да под самое днище...

Как бы то ни было, но спасателю каждую ми­нуту угрожала опасность. Очередная мина мог­ла всплыть и удариться о днище. Корабли по­исковой группы немедленно отошли на почтитель­ное расстояние от спасателя. И теперь он оди­ноко покачивался на волнах. От людей требова­лось исключительное самообладание. Нужно было сделать все возможное и невозможное, что­бы обнаружить затонувшую лодку и спасти ее.

— Разрешите мне!—обратился к Мелешину водолаз Деревянкин.

Старший лейтенант и Мелешин переглянулись. Деревянкин был самым молодым водолазом. Он не взял ни ростом, ни силой — этакий белобры­сый паренек, худощавый, флегматичный. Прав­да, на тренировках Деревянкин показывал хоро­шие результаты. Но то были тренировки. А сей­час речь шла о спасении людей на больших глу­бинах. Если уж такой орел, как Зеленцов, не справился, то чего ждать от Деревянкина!

Ему все же разрешили. Матрос Деревянкин молча стал снаряжаться под воду. Он знал, что там, под водой, всякое может быть. Кто может сказать наверное, удастся ли ему обнаружить, лодку? Над морем ночь. В глубине—непрогляд­ная тьма.

Ни старший лейтенант, ни Мелешин не подо­зревали, что перед ними не обыкновенный водо­лаз. Деревянкин обладал большим воображе­нием, закалял свое тело и свой дух. Он любил подводные глубины, и всякий спуск на грунт был для него настоящим праздником. Он так же, как и Зеленцов, был энтузиастом легководолазного спорта, но это как-то не замечалось. Слишком уж неприметным человеком был матрос Дере­вянкин! Он обожал свое дело. Морские глубины, казалось ему, обладали таинственной притяга­тельной силой. Резиновая маска с овальным ил­люминатором из прозрачного плексигласа была тем волшебным окном, через которое можно за­глянуть в совсем неведомый мир. Одно дело за­нятия, спуски на глубины в тяжелом трехболтовом снаряжении, так сказать, официальное по­гружение. Герметичный скафандр, шланги, гру­зы, брасы, подхвостник, свинцовые галоши с мед­ными носками, на на плечах, на спине и на груди медный лист—манишка. Медный шлем сам по себе, голова сама по себе. Ты втиснут в рубаху ив прорезиненной ткани, на тебе шерстяное белье и теплые длинные чулки, а то еще и ватная куртка, ватные брюки, на голове шерстяная фе­ска. В шлеме у тебя и микрофон и телефон, на поясе — сигнальный конец. Ты должен следить за шлангом и сигналом, владеть техникой регу­лирования воздуха тебя обслуживает, следит за каждым твоим шагом добрый десяток людей. Тебя все время поторапливают, справляются о самочувствии... Ты связан и поэтому. не можешь как следует разглядеть подводный мир.

Другое дело, когда надеваешь маску из эла­стичной микропористой резины, берешь в рот дыхательную трубку, надеваешь ласты, прихва­тываешь гарпун или подводное ружье — ты ста­новишься подводным охотником. В солнечный день на глубине все пронизано светом, над голо­вой у тебя искрящаяся пелена, на которую боль­но смотреть. .Все на дне и вокруг объемно, рель­ефно — каждый камешек, каждая водоросль, каждая морская звезда. Ярко-красные, ядовито- зеленые, оранжевые стебли слегка покачиваются. Ползет огромный краб, и его панцирь сияет, словно невероятной величины жемчужина; мель­кают, будто серебряные клинки, хвосты рыб. Вы­смотрев добычу, стремительно падаешь вниз, а сине-зеленая рыбина уже скрылась в густых зарослях...

Ты ловок, подвижен, и ничто не стесняет тебя...

Вода тяжелыми всплесками падала на ступе­ни трапа. Деревянкин стоял на трапе, на него надевали грузы. Эти свинцовые грузы весят по шестнадцать килограммов каждый, и под их тя­жестью Деревянкин невольно согнулся. Вот за­креплен подхвостник. Завинтили передний иллю­минатор. Старшина шлепнул ладонью по шлему: можно начинать спуск!

Деревянкин нырнул под воду.

Он спускался все ниже и ниже в непрогляд­ный мрак. Вокруг электрического фонаря кру­жилась стая рыб. Мелькнуло что-то огромное, белесое, растворилось в темноте... Еще раньше Деревянкин наслышался о гигантских осьмино­гах, которые якобы обитают в глубинах этого моря. Был такой даже случай, когда Осьминог напал на человека у самого берега и чуть не уво­лок свою жертву на дно.

Перед спуском как-то не верилось в возмож­ность подобной встречи. Но сейчас, когда Деревянкина окутывала тьма

,

ему то и дело чуди­лись огромные бородавчатые щупальца, подби­рающиеся к шлангам. Но что такое осьминог в сравнении с десятируким кальмаром!.. Кальмара по-другому еще называют спрутом. Десять зуб­чатых щупалец, и каждое толщиной в бревно... О кальмарах Деревянкин наслушался всяких чу­дес от своего приятеля Иванцова, недавно пере­веденного в базу с Курильских островов. Эти кальмары встречаются и у берегов Камчатки, и у Курильской гряды, и в юго-западной части Бе­рингова, моря. У такого чудовища, достигающего иногда чуть ли не двадцати пяти метров в дли­ну, три сердца, крепкий роговой клюв, каждый глаз — величиной с тазик для умывания. Каль­мар бесстрашно нападает на рыбачьи лодки, увлекает их вместе с людьми в пучину, опроки­дывает шхуны и даже набрасывается на океан­ские корабли. В воде кальмар развивает неве­роятную скорость, и уйти от него невозможно.

Кто может с уверенностью сказать, что и

в

этих пустынных водах не обитают подобные чу­дища?.. Поднимется этакая студенистая тварь из глубины, упрется в тебя злющими глазами, опутает своими бесконечными щупальцами, а по­том доказывай, что кальмары в Японском море не встречаются...

А то, чего доброго, на мину напорешься. Хрен редьки не слаще. Хоть и отвели спасатель чуть в сторону, да, может, тут на каждом шагу мины. Нужно подогнуть ноги, чтобы на грунт коленка­ми стать.

Не задеть бы свинцовой калошей за головной взрыватель!.. Там, наверху, небось тоже пере­живают. Переживайте, переживайте. Не мне од­ному переживать... «мастера водных глубин…». На Деревянкина посматривали свысока, а Деревянкин добровольно пошел вторым. Теперь, если все обойдется, агитатор Солюков Деревянкина в герои произведет. Деревянкин, откровенно гово­ря, недолюбливал матроса Солюкова. Этакий важный, серьезный. Все время пытается в душу влезть. Поверишь, начнешь настоящим другом считать, а чуть оступился — тот же Солюков те­бя при всех разделает, мораль прочитает, будто начальство какое.