В этом с виду пренебрежительном обращении уловил Рогов ласковую доверительную фамильярность.

— Слушаюсь, товарищ старший лейтенант, — невесело согласился Георгий и остался стоять, облокотившись на каменный заборчик.

Женя повела Рогова по широкой асфальтированной дорожке. Обогнув здание гостиницы и миновав проходную, они вышли на шоссе. В знойные послеобеденные часы Степновск казался вымершим. Ни одной машины не промчалось мимо них. Тощие телеграфные столбы убегали в бесконечную знойную даль. Беспокойными смерчиками взвихривалась пыль над степью. Над аэродромом лежала тяжелая тишина.

Очевидно, дневная смена отлеталась и наступил перерыв до ночных полетов. Женина рука лежала на обнаженной руке Лени, и ему было от этого грустно и приятно.

— Леонид Дмитриевич… — начала Женя, когда они были уже далеко от самых окраинных домиков Степновска.

— Ой какие мы сегодня официальные! — передразнил он ее.

— Леня, — негромко поправилась Женя, — это правда, что завтра утром вы улетаете?

— Правда, — глуховато подтвердил Рогов и попытался перейти на плохо удававшийся шутливый тон: — Дела и обстоятельства повелевают. Как в известной вам песенке: «Жив ты или помер, главное, чтоб в номер матерьял успел ты передать».

— Древняя песенка, — отмахнулась Светлова.

Они прошли еще несколько шагов. Асфальт оборвался, и под ногами уже хрустел твердый суглинок не везде профилированной дороги, по которой ходили машины из Степновска в близлежащий город за горючим, продуктами, учебными боеприпасами и многим другим.

— Леня, остановитесь, — не совсем решительно потребовала Светлова. Рогов придержал шаг. Не выпуская его руки, она заглянула ему в лицо печальными глазами. — Леня, скажите, вы уезжаете отсюда из-за меня?

Он поднял гладко выбритый подбородок, попробовал усмехнуться.

— Кто вам сказал, дорогая Женя? Какой злодей рукой неправой решил набросить на вас тень?.. — Усмешки не получилось.

— Леня, — Светлова сильнее сжала его руку, — не надо отшучиваться. Я хочу знать правду. Одна из причин, по которой вы покидаете Степновск, это я?

Он горько пожал плечами:

— Да, Женя.

Мимо них с грохотом пронеслась грузовая машина. Молодой водитель, издали заприметивший под мышкой у Рогова свернутое полотенце, высунулся из кабины и сквозь смех кинул:

— Эй вы! Куда поперлись? Заблудились, что ли? Не в той стороне Иртыш ищете!

Их обдало облаком пыли, горьким от бензина, но они не зажмурились и не поднесли к лицу ладони, чтобы защититься. То, о чем они говорили, было гораздо горше.

— Вы на меня сердитесь, Леня?

— Нет, Женя, — голос у него заметно потвердел. А девушка, сияя от счастья и от обоюдной их искренности, взглянула на Рогова так, что он вздрогнул. Как был похож этот взгляд на те давние!

— Леня… вы должны каждому моему слову сейчас верить, — заговорила Женя тревожно, — в каждом моем слове правда, и только правда. Мы долго были с вами очень близкими друзьями, и я вас почти любила. Да-да, это совершенно серьезно. Но я не знаю, что мне мешало… Лучше не надо об этом. А теперь я тоже сама не знаю отчего, но видите, как получилось. Вероятно, не зря говорят в народе — сердцу не прикажешь. Леня, дорогой, хороший, во имя всего светлого, что связывало нас так долго, дайте я вас поцелую, и останемся на всю жизнь друзьями.

— А вам от Георгия не влетит? — горько усмехнулся он.

— Леня, не надо, — со слезами в голосе остановила она. Рогов подставил щеку, ожидая поцелуя, но Женя бросилась ему на шею, обняла сильными гибкими руками, прильнула к губам. Он стоял онемевший от счастья и боли. Как горько далось ему то, о чем он так долго мечтал! И все-таки это было счастье. Полынное, горькое, но — счастье. Светлова столь же резко отодвинулась от него, опустила глаза и сказала сухо, изменившимся голосом:

— А теперь пошли, Жорка нас ждет…

Всю обратную дорогу они не проронили ни слова. Тягостное попискивание сусликов да однообразный стрекот кузнечиков провожали их.

Каменев стоял на прежнем месте, чуть побледневший, с узкой бескровной полоской на месте рта. Он молча смотрел то на Женю, то на Рогова, все понимая.

— Пойдем, Жора, — мягко предложила Женя и стала под его правое плечо.

— А Леонид Дмитриевич? — спросил Каменев.

— Он, может, тоже с нами пойдет? — предложила Женя.

Леня посмотрел на полотенце, которое прижимал под мышкой:

— Нет-нет, я на Иртыш. Вы ж купались…

— Очень жаль, — вздохнул Каменев, — я думал, мы вместе побродим.

Лене тоже не хотелось с ними расставаться. Он порывисто схватил их обоих за руки, не обращая внимания на выскользнувшее полотенце:

— Ребята, черт возьми! Да ведь я же завтра улетаю. Дома у меня нераспечатанная бутылка «Мартеля». Неужели же мы не сообразим на троих? А?

Каменев свободной рукой обнял Женю, слегка притянул к себе.

— Tы как полагаешь, беляночка? По-моему, это следует сделать.

— Опасаюсь, что я стану лишь свидетельницей опустошения той бутылки, добрый мой Леня.

Рогов покачал головой:

— Женя, не кокетничайте. Как известно, свидетели очень часто оказываются в роли соучастников. Короче говоря, ровно через час жду вас у себя в номере. Дайте только окунуться. Идет?

— Идет, — охотно откликнулся Каменев.

Иртыш обволакивал тело приятной прохладой. Рогову, плывшему к середине, думалось, что река пытается что-то рассказать ему и не может. «Какая изумительная песня про Иртыш сложена! — подумал Леня. — И слова в ней чудесные. «Тяжелый панцирь, дар царя, стал гибели его виною». А вот у меня и тяжелого панциря нет, а все равно…» — тоскливо оборвал он.

На середине реки течение было сильнее. Оно подхватило Леню и понесло вниз. Рогов считался неплохим пловцом, и заверти Иртыша его не страшили. Лег на сипну и, закрыв глаза, покорно отдался на милость реки. «Пускай несет куда хочет». Им внезапно овладело странное безразличие. Было тихо и покойно, он лишь чуть поддерживал себя на поверхности Иртыша легкими движениями рук и ног. Подумал о романе Джека Лондона «Мартин Иден», который они одинаково любили с Женей Светловой. Да, тогда она заехала за ним, чтобы вместе отправиться в Третьяковку, и задержалась. Он прочел ей вслух последнюю главу из «Мартина Идена». Грустную главу. У нее испортилось настроение. Интересно, так или не так плыл Мартин последний раз в своей жизни, когда, с трудом выбрался через иллюминатор из комфортабельной каюты и, оставшись один в океане, проводил глазами яркие огни уплывающего вдаль лайнера?.. Может, так же поступить сейчас и ему. Плыть по течению, не открывая глаз, до той поры, пока бурливый Иртыш не швырнет на острую прибрежную скалу или под плицы встречного парохода. Удар но черепу — и потемки. Не надо будет относить подарок на Женину свадьбу или присылать поздравительную телеграмму, в которой каждое слово, как рана… «Дурак! — беззлобно усмехнулся он над собой. — Совсем как провинциальный трагик». Да разве имеет он право забывать, что еще есть на свете стрекотание редакционных пишущих машинок, мокрые газетные полосы, милое сердцу журналистское бродяжничество, столбцы корпуса или петита, которые по утрам вся страна читает за его подписью? Есть рассветы и закаты, радость жизни…

Лене показалось, будто Иртыш забурлил сердитей, словно о чем-то сурово его предупреждал или за что-то бранил. «Ерунда! — отмахнулся Рогов. — Досчитаю до тринадцати и тогда открою глаза». Сквозь шум воды ему почудилось, что с берега кричат. Он досчитал лишь до одиннадцати и медленно поднял голову над водой.

— Дяденька, берегись, тебя несет к водопаду!

Рогов перевернулся со спины на живот. Грозный гул донесся со стороны крутого поворота, где беспокойный Иртыш уходил резко вправо от Степновска. По берегу бежали два человечка и отчаянно орали:

— Дяденька, подныривай! Здесь отмель близко, а то унесет!

Рогов напряженно вслушался в гул. Нет, еще есть время. Он просто так не сдастся! Он еще поборется!..