— У меня еще не было такой, Станислав Леонидович, — неожиданно сознался Алеша, который все больше и больше привязывался к своему новому покровителю. Тот принял его откровенность как должное и невозмутимо заметил:

— Ну и что ж, что не было. Будет. Обязательно будет, Алексей Павлович! Так вот, о человеческих слабостях. Я им тоже подвержен. И знаете, какой в первую очередь? Люблю хвалиться. Да-да. Люблю! — воскликнул он, видя, что серые глаза космонавта уходят недоверчиво в сторону. — Вы меня однажды видели убитым, поверженным в прах. Это в тот день, когда мой скафандр не выдержал испытания и вас, мой друг, в бессознательном состоянии извлекли из термобарокамеры.

— Так и я тогда был убит неудачей, — подтвердил Алексей, — действительно в обморок падал.

— И закономерно. Конструктор и испытатель делят всегда поровну триумфы и поражения. Тогда мы разделили с вами провал, а сегодня делим успех, триумф, черт возьми! Не будем этого слова стыдиться, потому что я хочу сейчас перед вами только хвастаться. Вы знаете, что такое этот новый скафандр, если хорошо подготовленный космонавт выдерживает в нем запросто четыре с лишним часа лунной ночи? В первом полете к Луне мы не будем производить высадки. Задача будет сформулирована более скромно: облететь Луну, заснять ее с близкого расстояния, наметить площадки для возможной посадки. Следовательно, у нашего космонавта прямого контакта с лунной средой не будет. А окололунная среда проще, и мой скафандр будет в ней еще более надежной защитой. Вот за это самое я и выпил с удовольствием сегодня.

Тогда же Алеша смущенно признался конструктору, что для своей первой научной работы хочет избрать тему — развитие скафандров в отечественной космонавтике. Он думал, что Станислав Леонидович, загруженный тысячами дел, подбодрит его и на этом все закончится. Но конструктор стал его ревностным опекуном. Не проходило недели, чтобы они с ним не повидались. Иногда конструктор заглядывал в городок космонавтов, иногда Горелов заезжал к нему на завод. Они вместе несколько раз выбирались на рыбалку, и равнодушный к этому занятию Алеша овладел спиннингом. В свободные часы он написал портрет Станислава Леонидовича, а тот внимательно следил за каждым его шагом в разработке новой темы, был придирчивым и злым, беспощадно бракуя многие Алешины выводы. И все же перед отлетом Алеши на юг Станислав Леонидович сказал:

— Однако вы кое-что свое уже нащупываете.

И сейчас, мельком вспомнив обо всем этом, Горелов удовлетворенно подумал, что эти годы не были прожиты зря. Это — годы приобретений. Да и не только у него, у всех.

Взгляд Горелова скользнул по лицам товарищей. Вот они сгрудились у окошек самолета, вглядываются в контуры авиационного городка, где им предстоит провести целое лето. Они еще по-прежнему несколько грубоваты в шутках, которыми обмениваются, и часто прямолинейны в обхождении друг с другом. Но как и они ушли вперед! Володя Костров уже год кандидат наук. Его защита работы по высшей математике стала гордостью всего отряда. Сергей Ножиков победил самого себя после автомобильной катастрофы и опять вернулся в отряд. Тяжелые травмы уже не мучают его. Субботин и Дремов стали мастерами парашютного спорта. Локтев закончил академию. Милая Маринка неожиданно для всех вышла замуж за молодого инженера с завода космических кораблей, приезжавшего к ним в городок читать лекции, и вся она как-то повеселела, расцвела. Только встречаясь взглядом с Алешей, иногда отводит свои глаза, потому что нет-нет да и застилаются они грустной дымкой. Ничего, Маринка, потерпи, скоро и это пройдет.

А вот красивая Женя так и осталась пока незасватанной невестой, и не поймешь, что у нее за отношения с этим самым журналистом Леней Роговым. И прогнать его не прогонит, и к сердцу, как видно, близко не подпускает.

«Да и правильно делает, — одобрил Алеша, — разве Рогов ей пара! Она требовательная, наша Женя».

Горелов не очень долюбливал Рогова. Его лысинка и полные, часто усмехающиеся губы навевали мысль, что Рогов только играет простачка, общаясь с космонавтами, на самом же деле смотрит на них с некоторым высокомерием, а длинными увлекательными рассказами о своих путешествиях словно старается сказать: мол, пока вы каждый по разу облетите планету, я ее всю успею изучить и описать в журналистских репортажах. Алеша хотел подавить против воли возникавшее в нем предубеждение к журналисту и не мог.

«Странное дело, — рассуждал про себя Алеша, — когда я читаю его очерки в газете, они мне нравятся. Там и мысли, и образы, и наблюдения интересные, а иногда и то, что до него не было никем написано. А увижу лысинку на его круглой голове да толстые розовые щеки — и меня уже мутит. А кто это… кажется, Чехов говорил, что ему нет дела до того, как жили, пили, любили и ели другие писатели — только их книги для него существуют. Неуязвимая логика. Почему же я не могу ее принять и подружиться с Роговым? Он же не сделал мне ничего плохого. А вот Женя не должна за него выходить. Если узнаю, что собирается, даже на «большой сбор» всех космонавтов созову, чтобы отговорить».

— Прошу внимания, товарищи! — позвал всех в эту минуту полковник Нелидов. — В этом гарнизоне мы будем числиться как особая группа парашютистов. Еще раз напоминаю об этом. Авиаторы, по себе знаю, люди дотошные и засыплют вас вопросами. Будьте сдержанны и представляйтесь им только как парашютисты.

— Мы можем и более развернуто отрекомендоваться, Павел Иванович, — весело вмешался Андрей Субботин. — Я, например, готов представляться как конферансье, Олег Локтев — известный пианист, Володя Костров — продолжатель Лобачевского и Эйнштейна, Алеша Горелов — подающий надежды художник из студии Грекова, Сережа Ножиков — автогонщик. Ну а Женя, она и на самом деле — мастер парашютного спорта. Видите, какое пестрое подразделение.

Нелидов поднял руку, прося тишины:

— Моя информация еще не закончена, друзья. Жить будем в гостинице. Три номера за нами забронированы. Руководить обучением нашей группы будет заслуженный мастер парашютного спорта капитан Георгий Каменев. После покойного полковника Долгова и майора Андреева этот юноша весь мир поразил своим высотным прыжком из стратосферы. Вероятно, о нем вы все слыхали.

— О Каменеве? Еще бы! — забасил Локтев. — Кто же не слыхал о Каменеве? Прыгнуть с тридцати тысяч метров — что-нибудь да значит.

— Одно удовольствие, что к такому мастеру в ученики попадаем, — сдержанно улыбнулся Игорь Дремов.

— Однако вы должны знать, товарищи, — предупредил Нелидов, — Каменев еще очень молод. И по годам, и по званию моложе многих из вас. Боюсь, что этот сибирский парнишка, зная, что он имеет дело с космонавтами, будет робеть. Не пользуйтесь этим. Помогите человеку. Создайте обстановку самую непринужденную и серьезную.

— За это я ручаюсь, Павел Иванович, — пообещал Ножиков. — Пусть только попробует кто-нибудь папибратствовать или высокомерничать, будет иметь дело со мной.

Женя Светлова, напрягая тонкие брови, проговорила:

— Каменев, Каменев… Георгий Каменев. А знаете, в десятом классе с нами в Омске тоже Жора Каменев учился. Даже ухаживал за мною немножко. Я у него однажды контрольную по алгебре списала.

— Между прочим, капитан Каменев тоже из Омска, — заметил Нелидов.

— Это не тот, — засмеялась Женя, — тот был явно не из храброго десятка. Однажды мы на Иртыше купались, он вызвался с моста в воду спрыгнуть, а когда на перила залез и вниз посмотрел, сдрейфил. Одной девчонке пришлось за него это сделать.

— И звали ту девчонку Евгенией Светловой, — ухмыльнулся Субботин.

— Это к делу не относится, Андрей, — вспыхнула Женя, — но факт остается фактом: мой одноклассник испугался каких-то пятнадцати метров высоты, а вы хотите, чтобы он с тридцати тысяч…

Лайнер вздрогнул, под фюзеляжами раздались щелчки — летчик выпускал шасси. Белые домики авиагородка надвинулись на самолет, выросли в иллюминаторах. Их было много. Смыкаясь в кварталы, они громоздились над безупречно ровной степью. Городок был большим и еще продолжал расти: то тут, то там над траншеями высились земляные насыпи, экскаваторы и краны. В центре виднелось поле стадиона, окруженное пустыми трибунами, левее — излучина реки с желтыми зализами отмелей и обрывистым берегом над ними, на который выбегали заросли камыша. По улицам городка ветер переметывал тучи пыли.