— Ты что, уже выспался? — перебил его Игнат. — Ты как себя чувствуешь?

— Ребята, я никуда не поеду, не могу. Вместе будем с этой бандой разбираться.

— Это ты брось. — Игнат достал с полки буфета еще одну рюмку. — Выпей вот водочки и брось дурные мысли. Поедешь в свою Америку, как миленький. Тебе же лучше будет. А мы уж как-нибудь здесь перекантуемся.

— Да, Алексей, все будет в порядке. Ты — в Штаты, Ванька в Москву свалит, мы здесь вообще ни при чем. Вернетесь, когда все уляжется, — поддержал Игната Юраня. — Выпьем за твою поездку, чтобы лететь тебе было мягко и быстро.

Алексей сел на выдвинутую Игнатом табуретку.

— Вы думаете, это когда-нибудь уляжется?

— Все проходит, Леха, все. Не нами сказано, — улыбнулся Игнат. — Выпьем!

— Ничего, ребята, не проходит. Что вы такое говорите? Все остается с нами. Чувствую, что никогда мне теперь от этого не избавиться, всю жизнь буду связан этой веревкой…

— Леша, мы в этой стране все чем-нибудь повязаны, не психуй. Нам с утра еще к тебе ехать.

— Зачем? Ах да. Вот черт — так нас же и заметут там как миленьких!

— Отобьемся, — прислонившись спиной к батарее, пробасил Юраня.

— Ваня. — Игнат посмотрел на Ивана Давидовича. — Ваня, смотри, может быть, тебе не стоит завтра с нами ехать? Посидите с Катериной здесь?

— Вот еще! Я-то уж обязательно поеду. Как это без меня? — возмутилась Катя. Она уже опьянела, раскраснелась, заметно повеселела. — Без меня вы вообще пропадете!

— Ладно, ладно. А Ваньке все-таки лучше остаться.

— Да что вы, ребята, я и в лесу был, и всего уже нахлебался. Чем больше нас будет, тем лучше. Поеду я с вами.

Только под утро Катя дозвонилась до Ленки. На кухне говорить было уже трудно — сидевшие за столом приятели старались перекричать друг друга, количество пустых бутылок под столом постоянно увеличивалось. Алексей все время просил добавить — он вдруг стал одержим мыслью, что детям и пьяным везет и завтра, если они поедут к нему домой в подпитии, все само собой образуется. Игнат только качал головой, пил наравне со всеми, но держался крепко, голос старался не повышать и по возможности контролировал свое состояние, понимая, что с утра ему придется командовать расслабившимися друзьями. Он их именно так и классифицировал для себя — друзья. Нравились они ему — Лешка, словно бы сам Игнат несколько лет назад, еще не остепенившийся, неженатый, не связанный семьей, авантюрист, Юраня — ближе уже к Игнату нынешнему, степенному, обстоятельному, сильному и в некотором смысле мудрому. По крайней мере, Игнату иногда казалось, что он действительно мудр. Правда, такое случалось лишь под воздействием определенных алкогольных доз, а в обычном состоянии он становился не в меру скромен, тих и стеснителен, компенсируя тем самым приступы пьяной мудрости.

Катя вынесла телефон в прихожую:

— Алло! Ленка? Это Катерина! Где вы бродите? Давайте быстро к нам. Мосты развели? Да уже свели давно! — Она замолчала, слушая Ленку. После долгой паузы сказала: — Понятно, ужас какой-то. Запиши наш телефон. — Она продиктовала номер, сказав «целую», повесила трубку и вернулась на кухню.

— Ребята, — громко сказала она, стараясь, чтобы ее услышали в общем шуме. — Ребята, да послушайте меня! Генка в больнице, его коммунисты на улице избили.

— Что-что? Какие такие коммунисты? Что ты несешь? — Игнат недоуменно поднял брови. — Как это?

— А вот так. На Дворцовой они с Ленкой гуляли, на них какой-то мудак накинулся, у них там митинг был или вроде того. Гена что-то ляпнул, на него и набросились. Ленка тоже ввязалась, и их обоих в ментовку забрали. У Генки сотрясение мозга, его сначала на Пионерскую отвезли, в травму для алкашей…

— Он что, пьяный был?

— Да нет, в том то и дело, что не пьяный. Просто подняли его на Дворцовой — без сознания лежал, ну и к алкашам сразу. Штраф выписали. А потом Ленка уже приехала, когда ее из ментовки отпустили, вытащила его оттуда, штраф заплатила. А за что, спрашивается? Ну вот, поехали они домой, а Гене по дороге совсем плохо стало, она его в Куйбышевскую сдала, сразу положили — тяжелое сотрясение. Она только что домой приехала, днем опять к нему пойдет.

— Вместе пойдем! — крикнул Алексей.

— Не трепыхайся. — Игнат оборвал его уже чуть досадливо. Пора было останавливаться. По опыту Игнат знал, что еще полчаса выпивки с такой интенсивностью, и Алексей уже никуда не поедет, рухнет прямо здесь. Молодой ведь еще, да и устал, как собака. Сейчас его еще нервы держат, а как расслабится — не поднимешь ничем. Пусть лучше в самолете отсыпается.

— Слушайте, господа, — начал Алексей, — что это такое происходит? Будет нам покой когда-нибудь или нет?! Что ж мы всю жизнь как между, простите за банальность, молотом и наковальней? Со всех сторон давят — там бандиты, тут коммунисты. Этим-то что надо? Им уж помирать пора, а они все куда-то наверх лезут. То, что они все сумасшедшие, — понятно, но почему их тогда не объявят вне закона, почему они митинги свои в центре города устраивают, почему людей избивают? Почему они не могут просто жить, свою судьбу устраивать, почему они только судьбы мира способны решать, а со своей не могут разобраться, перекладывают неудачи, вызванные собственной тупостью, на других, винят всех, кроме себя?

— Да ладно тебе, не горячись. Вот именно — подумай о себе сейчас. Нам, между прочим, скоро выезжать. Катя, поставь-ка кофейку, — приказал по-хозяйски Игнат.

Они выехали на такси втроем — Игнат, Алексей и Юраня. Ивана Давидовича, который сам начал к утру клевать носом, но все пытался уговорить их взять его с собой, почти насильно вытолкали в спальню и уложили на диван. Катерину тоже пришлось некоторое время уговаривать. В конце концов она осталась дома с поручением сидеть на телефоне.

— Игнат, а помнишь, как мы вот здесь познакомились? — спросил Алексей, когда они проезжали мимо «Горьковской».

— А то! Хотя на самом деле смутно. Я потом все помню, а как знакомились — не очень. Хорош я был.

— Что праздновали-то, ребята? — спросил водитель.

— Да уж, попраздновали. Друг вот у нас в Америку сегодня улетает.

— Ишь ты! Насовсем?

— Да нет, зачем мне насовсем, — вяло ответил Алексей. Не хотелось ему беседовать с водилой — он собирался рассматривать улицы города, как тогда, с Катериной, попрощаться с ними еще раз, спокойно подумать… Он вообще не любил эти полуобязательные разговоры в такси.

— В гости? — Водитель явно желал продолжения разговора, а беседа об Америке — тема для российских разговоров нескончаемая.

— В гости, — коротко ответил Алексей.

— Нехуй там делать, — неожиданно подвел резюме водитель.

— Отчего же? — удивился такой безапелляционности Юраня.

— Ну а что? Что там делать? Конкретно? Кому ты там нужен?

— Зато здесь нужен всем, — помрачнев, сказал Алексей.

— Ладно, не заводись. — Игнат легонько ткнул его локтем в бок.

— Раньше они бздели, носа не показывали, — разговорился шофер, — а теперь вот мы к ним на поклон. Горбатый все начал, сука…

Алексею сделалось скучно. Сколько раз он уже слышал эти глубокомысленные высказывания, комментарии ко внешней и внутренней политике родного государства. «Раньше…» Что было раньше, он помнил хорошо. Алексей перестал слушать водилу, продолжавшего неожиданно злобный монолог о Горбатом, о том, как он лишил народ водки, — все в этих разговорах в конечном итоге сводилось к водке — и стал смотреть в окно машины на просыпающийся город. Когда он еще увидит Петербург?

«Ельцин — убийца» — вернула его к действительности надпись на одном из бесконечных, переходящих один в другой бетонных заборов Витебского проспекта. Не лень же было выводить эти огромные буквы, специально тащиться сюда, в безлюдное, не нужное никому место, где, кроме заборов, не было ничего, где не ходил никакой общественный транспорт, переть пехом от станции электрички и рисовать бессмысленный, злобный лозунг.

— Лешка! Ты что, заснул? — услышал он голос Игната. — Что молчишь? Давай думать, как будем действовать.