— А мне заявить, как я оружие копаю, как этого лысого подстрелил и дружка его заодно укокошил.
Нам с тобой, Ваня, до самой смерти не отмыться будет. Еще на нас же все и повесят, а сами чистенькими выйдут. Толик с наркотой был завязан, тоже на нас спихнут. Торговали, мол. У тебя откуда квартира отдельная? И свидетелей найдут, и покупателей. И ничего не докажешь. Мне вообще очень странно, почему в этой истории до сих пор менты не фигурируют, — столько уже наворочено, неужели все этим гадам с рук сходит или у них действительно все куплено? Ты об этом думал? Бегаем, стреляем, в плен нас берут, пидор какой-то меня пытать собирался, и все тихо! Шито-крыто. Я точно знаю, что они с органами завязаны, свои люди у них там есть.
— Откуда ты знаешь?
— Ну какая разница! Знаю, и все. Надо как-то повернуть, чтобы им самим было невыгодно на нас все валить. А как это сделать, я не знаю. Может быть, само собой все получится…
— Как это «само собой»?
— Ну, я им здесь маленький сюрпризик приготовил. Может быть, сработает.
— Какой сюрпризик?
— Как тебе сказать… В общем, попробовал заминировать всю эту мутотень.
— Ты что? Обалдел? А если туда кто-нибудь другой полезет? Люди же…
— Ваня, ну кто туда еще полезет? Столько лет никто не лез, а теперь вот полезет. А эти — что, люди? Ты вспомни, как они в тебя стреляли, люди эти. Если сработает, то здесь все разнесет, всех их накроет, тогда и у нас шанс появится дальше спокойно пожить. А сейчас пока такого шанса нет. Все, давай сюда тряпки. — Он кивнул на куски брезента, служившие ночью Ване одеялом. — Нужно это спрятать, они не должны видеть, что мы здесь были. Давай сюда. — Вместе они собрали брезент в охапки, и Ваня, двинувший было ко входу в подземелье, вздрогнул от крика Братца. — Стой, идиот! Куда ты лезешь, стой на месте! — Ваня замер, не выпуская брезента из рук. — Тихонечко назад, Ваня, тихонечко… Вот так, молодец… Пошли отсюда, от греха подальше, это все в лесу засунем куда-нибудь. — Алексей медленно побрел в чащу. — Ваня, двигай ногами, нам далеко идти до электрички…
— Тебе хоть умыться надо, куда тебе в таком виде в электричку.
— Да? Ну, по пути найдем лужу какую-нибудь почище… Пошли, Ваня, а то я упаду сейчас. Деньги есть у тебя с собой на билеты? Надо нам сейчас до дома без эксцессов лишних добраться.
— На билеты хватит.
По дороге Алексей ополоснул лицо и руки, но с одеждой было сложнее — похоже, она уже не поддавалась восстановлению, особенно в таких походно-полевых условиях.
— Ладно, черт с ним, кому какое дело! Сейчас и не такие персонажи по городу гуляют.
К станции электрички Алексей подходил уже словно во сне, почти ничего не видя сквозь полузакрытые глаза. Иван Давидович же, наоборот, как-то воспрял, шагал довольно бодро и тащил шатающегося Братца за собой. В вагоне электрички, которая по счастью — иначе Алексей заснул бы на перронной скамье — подошла почти сразу, они плюхнулись на жесткое, выкрашенное грязно-вишневой краской сиденье.
— Поспи пока, — посоветовал Иван Давидович, — ехать далеко.
Но сон у Алексея куда-то подевался — еще на станции он с трудом не позволял векам сомкнуться, а сейчас им овладело возбуждение, которое бывает при большом недосыпе, что-то вроде второго дыхания, и теперь он чувствовал себя довольно бодро, словно чуть-чуть под хмельком.
— Домой нам сейчас нельзя, Ваня, поедем-ка в Озерки к одному моему приятелю. Там и Катерина должна быть сейчас, если, конечно, все нормально.
— А что с Катей-то? — спросил испуганно Иван Давидович.
— Да знаешь, я ее на всякий случай доверил Игнату, ну, в Озерках который, а то мало ли что — в заложники ее загребут, нам же ее не отбить будет, это же не кино со Шварценеггером или со Сталлоне. Так что, думаю, все в порядке. — Он замолчал ненадолго, а потом вдруг начал говорить, развивая тему, на которой останавливался еще ранним утром, и Ваня уже успел про нее забыть.
— Оружие, спрашиваешь? — Иван Давидович сначала было удивился, он ничего такого не спрашивал, но дальнейшие слова Алексея напомнили ему собственные утренние вопросы. — Оружие, да… А ты не задумывался никогда, почему люди марки собирают? Или спичечные этикетки? Ну, история — это понятно, древность, то-се. На самом деле ерунда это. Есть архивы, где вся эта история хранится профессионалами, классифицируется и изучается. — Алексея понесло, слова лились непрерывным потоком, он иногда путался. Иван Давидович слушал внимательно, поправляя иногда приятеля. Ему вдруг стало действительно интересно — Алексей не часто при нем говорил серьезно, все больше хохмил. Его так и воспринимали в их компании — легкий человек, весельчак, бодрячок…
— Эти собиратели, может быть, одни из самых счастливых людей на свете. Понимаешь, они нашли себе игру, которая стала их жизнью, они изолировали себя от всего остального, от негативных вещей. Их на службе начальство покроет, а они придут домой, шкаф откроют, альбомчики свои достанут и тащатся… У них есть цель в жизни, смысл. У тебя вот есть цель в жизни?
— Ну, по большому счету, — Иван Давидович помедлил, — по большому счету — нет, — сказал он неожиданно для себя. Еще секунду назад, слушая последние слова Братца, он был уверен, что ответит утвердительно, конечно, есть у него цель, как и у всякого нормального человека, конкретная цель… — Нет, Алеша, знаешь, вроде бы нет у меня никакой цели. Разве что жить спокойно. Вот и все, если по-честному.
— Вот я так и думал. Ни у кого ее нет, это же элементарная истина. Вернее, так же как у тебя и у меня, цель — жить. Кому-то — спокойно, кому-то — бурно. И все. И в этом заключаются остальные как бы подцели, которые многие считают главными — счастье детей, родителей, мир на земле, богатая страна, все, о чем говорят каждый день. А на самом деле просто жить хочется хорошо. Вот так. Бога-то нет, ты же это понимаешь? — неожиданно спросил Алексей.
— А при чем тут Бог? — удивленно переспросил Иван Давидович.
— Ну, как при чем? При том, что есть один только человек, на семьдесят или на сколько там, на девяносто процентов состоящий из воды, а в остальном — тоже из всякой органики. Тварь дрожащая, одним словом, как незабвенный Федор Михайлович говаривал. Вернее, писывал. Кстати, еще тот персонаж…
— В смысле — Раскольников?
— В смысле — Достоевский.
— A-а, да-да. Он бы сейчас такого наворотил — небу жарко стало.
— Вот-вот. Это называется русская литературная традиция, пропитанная христианским духом. Коммунистическая партия у нас сейчас тоже пропитана христианским духом — священники с партийными обнимаются, целуются, партийные им храмы отстраивают, которые в свое время повзрывали, а попы их благословляют. Комедия просто, клоунада какая-то. Да, о чем мы начали? О коллекционерах. Вот верующие — это самые большие, самые фанатичные коллекционеры. Они коллекционируют свою веру, символы, способы защиты от действительности. Понимаешь, о чем я?
— С трудом. При чем здесь коллекционеры?
— Ну, я же говорю: коллекция — это буфер между реальностью и человеком. А у верующих это особенно сильно развито, особенно мощный этот буфер. У них же есть ответы на все вопросы, все природные и социальные явления они могут объяснить, для них вообще нет проблем. Бог дал, Бог взял, так Богу угодно. Вся ответственность снимается с них таким образом. Ну а те, кто не маньячит, кто попроще — мы то есть, просто коллекционеры, — мы так уж не зарубаемся на этом деле, но кайф оно приносит огромный. Генку вот возьми — он же зарабатывает неплохо, а все бабки на пластинки тратит. Он их все наизусть знает, а все равно покупает — ему на них смотреть приятно. Знаю, сам такой. Я же оружие собираю не для того, чтобы из него стрелять, хотя и пострелять люблю. Любил. — Алексей чуть запнулся. — Да, любил. А оружие — это такая вещь, столько в нем разных смыслов заключено… С одной стороны, это как бы и орудие убийства, противоестественная вещь, ненормальная, да? А с другой — ну, разве в конце двадцатого века винтовку можно называть серьезным оружием? Атомная бомба уже устаревает. Как ты, Ванечка, к химическому оружию относишься или к бактериологическому? Вот современное оружие, настоящее, действенное. А климатическое? Раз — и затопили город-другой, а то и страну небольшую. Вот Питер затопить несложно, если покумекать как следует. Я уж не говорю о телевидении — это всем оружиям оружие, граждане еще слабо себе представляют его возможности и то, что оно с ними может сотворить. Вернее, уже творит. А все огнестрельное и холодное — это оружие каменного века. На самом деле принцип-то остался тот же — метание снарядов в противника. Камни это или куски свинца — какая разница? Результат-то один. Здесь прогресс идет не в сторону принципиальных изменений, а в сторону увеличения личного комфорта, вместо тяжелого камня маленькая пулька, и руками опять же махать не надо, напрягаться — спустил курок, и все. Оружие вообще всегда было, есть и будет, пока люди вообще существуют. Так почему бы его не собирать — классные штуки. Образцы технического совершенства своего времени. Все лучшее из достижений механики и вообще науки всегда в первую очередь направлялось на конструирование и производство оружия. И опять же вещь не совсем бесполезная. Как почтовые марки, например.
