Сегодня он положит, возможно, конец всей этой истории. Хватит! А тогда со спокойной совестью в Штаты или же в могилу, как судьба обернется. Нет, неправильно. Как он сам себя покажет. Не верил он в судьбу, как не верил и в Бога. Все зависит только от него самого. Автомат был на месте — а где же ему еще быть? Какой грибник забредет сюда, в глухомань, заплесневелую и мрачную, а если и забредет, то уж точно не станет ледниковые камни переворачивать. Он осмотрел оружие — все было, как всегда, в полном порядке. Аккуратно замаскировав тайник, он встал во весь рост, держа в одной руке автомат, готовый к бою, с полным боекомплектом, в другой — нож, который также хранил в тайнике. Это был не единственный его нож — остальные три хранились дома. Он очень любил их, как, впрочем, и вообще оружие. Ножи делали для него друзья с Кировского завода, не бесплатно, конечно, — деньги он платил за них немалые.

Было еще светло, но он видел, как небо приобретало неживой оттенок. Последние минуты оно еще кажется светло-голубым, а потом быстро-быстро начнет сперва бледнеть, словно отдавая остававшиеся в нем крупицы жизни, и обвиснет мертвым бесцветным пологом, опустится ниже, и весь мир превратится в декорацию закончившегося спектакля.

Впервые в жизни он сознательно шел в настоящий бой. Нельзя же считать боем всякие разборки с недругами, должниками или уличными хулиганами — это-то случалось неоднократно, и не всегда он побеждал, но там даже до больницы дело ни разу не доходило… Сейчас другое дело. С этими бандитами все может кончиться не больницей, а дном, если оно есть, любого близлежащего болота. Раньше он лишь оборонялся или убегал от них, теперь перешел в наступление. Страшно, конечно. Но выхода нет. Даже если задавить в себе мочения и укоры совести за смерть Толика, косвенным виновником которой Алексей уже привык себя считать, даже если плюнуть на то, что эти подонки уже двадцать раз заслужили смертный приговор, то Ваню-то все равно отбить нужно. Не может же он вот так сбежать из лесу и драпануть в Америку, плюнув на того, кого называл своим другом. Зная, с кем он остался один на один. Хитрый Иван Давидович, смешной, образованный, умный, как черт, но такой беспомощный, когда дело доходит до подобных ситуаций. Вот кому в Штаты нужно ехать, а не Алексею. Ну что он — поболтается там, ну на мотоцикле погоняет по сабвэям туда-сюда, ну трахнет пару американок, купит Катерине какую-нибудь фигню и вернется. А Иван Давидович бы там развернулся вовсю. Что-то с ним сейчас творится?

Звягин не стал стрелять вслед убегавшему Ване. Он упал на раненое плечо и задохнулся от режущей боли, разрывавшей руку почти до самой кисти. Что творят, суки, думал он, поднимаясь на ноги. Молодежь, интеллигенция… Вот так глупо двоих его подельников уложили да и его самого чуть в могилу не отправили! Что творится! Нет, надо с ними кончать. Что бы там Виталий ни говорил — нужен ему, мол, этот трофейщик, этот доктор, — что он, других не найдет, нормальных, не таких психов?

— Саша! Помоги! — просипел лежащий на тропе Андрей. — Больно. — Он вдруг заговорил равнодушно, рублеными фразами. — Спина. Почему-то болит. Спина. Позвоночник колет.

«Не жилец», — подумал Звягин, всмотревшись в быстро сереющее лицо Андрея, в его осунувшиеся, опавшие щеки, в тени под глазами. Он медленно двинулся к напарнику.

Глаза Андрея неожиданно расширились.

— Саша, ты что? Что ты хочешь?

— Сейчас, Андрюша, сейчас, — тихо говорил Звягин, обходя его сбоку, — сейчас помогу.

Он встал так, чтобы Андрей его не видел, поднял пистолет и, не раздумывая и не особенно целясь — что тут целиться? — выстрелил ему в затылок. Вот так. Теперь только он знает, где тайник. Ну, пускай теперь Виталий попробует диктовать ему условия. Стоп! Как это — один? А доктор? Они же дружки с Виталием! Нет, не уйдет доктор, ничего он Виталию не расскажет.

— Ну, прощай, Петрович. — Он посмотрел на Кашина, мелко дрожащего, пытавшегося отползти зачем-то в кусты, но обессилевшего, — проползти ему удалось с полметра, не больше. Он хрипел, таращил глаза, шевелил руками, изо рта показалась кровь и тоненькой струйкой потекла косо по щеке.

— Видишь, Петрович, никому у нас верить нельзя. Один был у нас доктор, специально для такого случая, и тот сбежал. Не выполнил, гаденыш, клятву Гиппократа. Бывай, старик. — Он перешагнул через Кашина и уже не оглядываясь пошел вперед, к машинам.

Алексей решил не возвращаться назад, а встретить бандитов на выезде из леса, возле проселочной дороги. В том, что они будут возвращаться прежним маршрутом, он не сомневался — других путей они не знали. Да и были ли другие пути в этой чаще? Вряд ли. До проселка от тайника было значительно ближе, и он надеялся опередить лысого с компанией, обустроить себе засаду, подготовить на всякий случай ходы для отступления.

Он выбрал место на небольшом пригорке, откуда открывался хороший обзор во все стороны, залег в кустах и стал слушать, не зарычат ли в лесу продирающиеся сквозь заросли машины. Земля была теплой, кисти рук покалывали сухие, светло-желтые травинки, ровно и привычно шумел лес, небо медленно гасло. Алексея начинало клонить в сон после ужасной ночи и тяжелого дня. Он временами задремывал, оставляя включенной лишь маленькую часть сознания, сосредоточивая ее на звуках леса, погружался в мягкий, приятный полусон. Ему казалось, что он лежит у себя в Купчине, в чистом поле, что сейчас утро и ему предстоит еще куча дел, но надо немного полежать, набраться сил у земли, как обычно делал он перед большим и трудным днем, если дело, конечно, происходило летом. Интересно, какая земля в Америке? Наверняка другая. Как же может быть иначе? Там все должно быть другим — и земля в первую очередь. Нужно будет обязательно где-нибудь там уйти подальше и целый день пролежать вот так, чтобы понять, что же там за земля, что она ему расскажет — уж этот-то язык он поймет без труда. И по оружейным магазинам надо пошататься: что у них там почем прикинуть, посмотреть просто, через границу-то он все равно оружие не попрет — не дурак же совсем… Генке пластинок каких-нибудь привезти, Катерине что-нибудь. Как она, интересно, с Игнатом там?

Раздавшийся неподалеку громкий треск вернул его к действительности. Алексей напрягся, коротко и резко встряхнул головой, прогоняя остатки грез, быстро протер кулаком глаза и стал вглядываться в чащу, туда, откуда слышался хруст ломаемых веток. Кусты на опушке заходили волнами, раздвинулись, сверкнув на секунду чернотой лесных внутренностей, и из них вывалился на траву Иван Давидович, оборванный, с кровью на лице, с руками по локоть черными от грязи — видимо, много раз падал он по дороге. Алексею даже издалека было слышно, как он всхлипывал, постанывал, икал и что-то бормотал. Упав на землю, Иван Давидович пополз вперед, не имея сил подняться на ноги. Всхлипывание перешло в протяжный тихий вой, он цеплялся руками за траву, подтягивался чуть-чуть и полз, сантиметр за сантиметром выбираясь на открытое пространство.

Алексей колебался: выскочить и подбежать к нему было опасно — из леса могла появиться погоня, и тогда беда. На открытом месте их обоих положат очень быстро, тут и автомат не поможет. Но и оставлять его так тоже было нельзя. Нужно что-то делать. «Черт, придется рассекречиваться», — подумал с досадой Алексей и крикнул:

— Ваня! Ваня-я!!!

Иван Давидович замер на месте, завертел головой по сторонам.

— Эй, — крикнул еще раз Алексей, плюнув уже на всякую осторожность, — я здесь!

Ваня увидел его наконец и на четвереньках, неуклюже бросился к нему, стал карабкаться на холмик. «Быстрей, быстрей, тюфяк, — приговаривал Алексей. — Быстрее же…»

Метрах в пятидесяти за ползущим Ваней как-то очень тихо, неожиданно, почти нереально из леса выехали белые «Жигули» и сразу же замерли. Дверцы распахнулись, и из них с разных сторон показались громадный Коля и лысый с пистолетом в руке.

— Ложись, Ваня, ложись! — заорал Алексей.