Язык тем не менее развязывался. Слово за слово Алексей рассказал Игнаше в общих чертах то, что случилось с ним в лесу, не упомянув только о том, как он стрелял в лицо пятнистому, сказав, что выстрелил в воздух и убежал.

— Да, Алексей, если это все правда, лучше тебе действительно сейчас в Америку валить. Питер — город маленький. Ты можешь запросто этих деятелей на Невском где-нибудь встретить и во второй раз не убежать. Смотри, это люди серьезные. У нас на студии пара трофейщиков работала, такого понарассказывали… А потом одного посадили, а другой сам уволился, от греха подальше. Из пиротехнического цеха пистолет пропал, и, конечно, на него бочку покатили, но доказать ничего не смогли, он и уволился. А первого — не знаю за что точно, знаю только, что дома целый склад у него был, — когда обыск проводили, еле все увезли. Так что ты давай поосторожней с этим делом. А нас не бойся, не заложим, здесь как коммуна — все свои люди. — Игнаша разлил остатки коньяка по рюмкам. — Кстати, если что, приезжайте ко мне в гости, можете пожить немного — я у жены живу в основном, а квартира пустая в Озерках, сдавать не хочу — там у меня как бы отстойник, иногда надо отлежаться, отмокнуть, ха-ха…

— Спасибо, Игнаша, приедем обязательно. — Катерина подняла рюмку. — За вас!

— Спасибо, солнышко. — Игнаша опрокинул рюмку в рот, не сморгнув и не поморщившись. — Ах, хорошие вы ребята… Поезжай ты, Алексей, в Америку да и оставайся-ка там. Я бы на твоем месте точно остался. Чего тебе тут делать? Молодой, здоровый, Катерину свою выписал бы потом к себе, работы там навалом, только ленивый не работает. Детей бы вырастили нормально, спокойно, здоровые были бы, питались бы хорошо. Это я тут завяз уже — поздно срываться, а был бы помоложе — так ведь когда я был помоложе и не выехать было вовсе. Так что подумай!

— Игнат, знаешь, мне совсем недавно то же самое одни кагебешник говорил. Тоже — давай, мол, езжай в Штаты. Да не хочу я там жить! Вон Катерина видела: у меня во дворе все — друзья. Люди отличные, не важно, кто они — бомжи, хулиганы, инженеры, — это же внешнее все, а если жить по-доброму, по совести, то все будет нормально. Со всеми. И в стране у нас все в порядке будет. Люблю я это место, просто люблю, и все. Вот тебя встретили, а ты нас сразу в гости зовешь, пожить даже приглашаешь. Мы же все одним миром мазаны, все свои. Легко здесь жить.

— Ну-ну, раз так, то конечно… Съезди посмотри… Катя, а ты как думаешь?

— Игнаша, я — как Алеша. На кой черт мы там нужны?

— А здесь — нужны?

— Наверное, кому-нибудь нужны. — Катя погрустнела. — Не знаю.

Надя выскочила на Каменноостровский проспект и остановила такси.

— На Васильевский. — Она с улыбкой смотрела в глаза молодому водителю. — Сколько?

— Садитесь, — он открыл замок задней дверцы, — разберемся.

Денег у Гены оставалось совсем немного, разве что купить бутылку хорошей водки — день рождения все-таки, но, судя по уверенным действиям Надюшки, эта проблема сейчас не стояла. На переднее сиденье села Лена, а его Надюшка толкнула на заднее, вскочив вслед за ним, толкнув горячим бедром, задев локтем и наступив на ногу. Энергии ей было не занимать.

— Знаете, сначала давайте заедем на Зверинскую, — сказала Лена. — На пять минут.

— А что там у тебя? — спросила Надюшка.

— Так, хочу себе подарок сделать.

Они остановились у музыкального магазина, и Лена попросила Надюшку посидеть пять минут в машине, а Гене предложила пройтись с ней.

В магазине Лена сразу направилась к дальней стойке с компакт-дисками — по ее уверенности Гена понял, что она была здесь не в первый раз и знает, зачем пришла. Лена взяла компакт Чарли Паркера «Птица», расплатилась и спросила Гену:

— Ты это слышал?

— Конечно. Отличная вещь. Вот только я не думал, что вы любите боп, Лена.

— Отчего же?

— Ну, как вам сказать, в наше время это редкость. Особенно для женщины. Я думал, вы «Аквариум» будете покупать или «Нирвану» какую-нибудь…

— Гена, давайте перейдем на «ты». Да, я люблю джаз. И много чего еще. Приедем ко мне, посмотришь на мою коллекцию.

— Лена, мне жутко неудобно, я как-то ко дню рождения не очень готов, без подарка, это все так неожиданно. Может, водки какой-нибудь купить?

— Гена, у меня все есть. Впрочем, если захочешь, купишь потом. Если тебе не хватит.

Лена жила в коммуналке на 1-й линии. Но коммуналка была весьма условной — кроме девушки, в квартире жил старичок-пенсионер, тихий, милый и интеллигентный, в прошлом научный сотрудник музея-квартиры Пушкина, до сих пор время от времени работавший там, то кого-нибудь подменяя, то консультируя. Но это только в те короткие зимние месяцы, когда он был в городе, — ранней весной он уезжал на Валдай, где у Сергея Михайловича, как его звали, был собственный домик и где жил он на природе до глубокой осени, так что Лена большую часть года являлась хозяйкой большой однокомнатной квартиры. Ее это вполне устраивало, тем более что Сергей Михайлович был реалистом и не раз уже заводил разговор о том, чтобы Лена копила деньги для того, чтобы после его смерти (говорил он об этом очень спокойно) она могла выкупить его комнату и стать полноправной хозяйкой квартиры. Сергей Михайлович был немного влюблен в свою соседку, и отношения у них были лучше не придумаешь.

Войдя в комнату, которую занимала Лена, Гена увидел широкую тахту, книжные полки, шкаф. Тумбочка, на которой стоял телевизор с видео, была открытой, и взгляд Гены уперся в пачки пластинок; нагнувшись, он стал читать названия: Майлс Дэвис, Чик Кориа, Джон Маклафлин — звезды современного джаза. На отдельной полке стояли компакт-плейер и магнитофон, а по стенам плотными рядами висели пластмассовые ячеистые блоки, под завязку забитые кассетами и лазерными дисками.

— Ух ты! Ну, Лена, это сильно.

— Нравится? — Она устало плюхнулась в кресло, широко расставив ноги. — Надюша, сейчас немного отдохнем и на кухню.

— А кто еще придет? — осторожно осведомился Гена.

— А тебе нас мало? — тихо спросила Лена.

— Вполне достаточно, — так же тихо, помедлив, ответил Гена.

— Андрей Вадимыч будет, — Лена заговорила обычным своим, чуть сиплым голосом, — преподаватель из университета. Отличный мужик.

— А-а… — Гене искренне не хотелось знакомиться с отличным мужиком. Еще он старался не смотреть на Лену — боялся, что, взглянув, уже не сможет оторвать взгляда от ее длинных ног, от тонкого тела, на котором белая широкая майка болталась, словно парус в полный штиль, открывая время от времени маленькие аккуратные груди, от чуть выдающегося вперед точеного подбородка, мягких волос…

Потом он чистил на кухне картошку, вдыхая сумасшедший, запредельный запах гуся, шипящего последний раз из духовки, бегал в комнату с мисочками салатов, втыкал штопор в бутылки сухого, открывал консервы.

— Слушай, Надюшка, если бы вы меня не встретили, так что — это все на троих готовилось?

— Ага. Ленка любит поесть. Не смотри, что она такая худая, — все сметет.

— Да, Гена, я слишком много энергии трачу, надо подкрепляться, — улыбаясь, подтвердила Лена.

— А на что ты ее тратишь, если не секрет?

— Думаю много, — глядя ему прямо в глаза, ответила она.

Они позвонили в квартиру Гимназиста, когда на улице уже стемнело. Распрощавшись на «Ленфильме» с душевным Игнашей — остальные члены компании, включая оператора-постановщика Штурма, спали, — Алексей с Катей наконец добрели до Пушкарской и теперь стояли у крепкой, старинной двери квартиры Машковых. Никто не открывал. Алексей позвонил еще раз, результат был тот же.

— Неужели она до сих пор спит? — спросила Катя.

— Очень может быть. Только не «еще», а «уже».

— Слушай, мы же ночевать, наверное, здесь уже не будем сегодня? Мне бы…

За дверью послышались шаги, лязгнул замок, и дверь открылась.

Алексея внезапно тряхнуло, словно от удара током, сердце прыгнуло к горлу и упало на прежнее место, как будто замерев и перестав биться. Алексей по своему старому, проверенному много раз в критических ситуациях способу сжал изо всей силы кулаки, и это, как всегда, помогло — во всяком случае, на лице, похоже, не отразился шок, который наступил у него при появлении в дверях гостя из ночного кошмара — кагебешника Сережи, все в том же припорошенном на плечах пиджаке, с тем же скорбным выражением лица.