В 10. час. 40 мин. 27 мая 1941 года линейный корабль «Бисмарк» идет ко дну, не спустив своего флага.

Потопление «Бисмарка».

Крейсер «Дорсетшир» и эсминец «Маори», несмотря на бурное море, спасают 110 человек из состава команды «Бисмарка», бросая погибающим концы и аварийные канаты. Одна из немецких подводных лодок, действующих поблизости, спасает еще трех человек; двое подбираются немецким пароходом. Вся остальная команда, численностью примерно 2200 человек, погибает.

Необходимо отметить, что в районе боя находилось в это время 6 немецких подводных лодок. Но им ничего не удалось сделать для оказания помощи «Бисмарку», так как 2 из них не имели торпед, а остальные не сумели провести ни одной атаки из-за слишком бурного состояния моря, из-за частого изменения вражескими кораблями своих курсов и малой скорости подводных лодок в погруженном состоянии.

В ходе боя, подгоняемые сильным, почти штормовым западным ветром, корабли англичан и «Бисмарк» оказались почти на самой границе сферы действий немецкой бомбардировочной авиации. Последней же, несмотря на все усилия, не удалось разыскать возвращавшиеся на свою базу линейные корабли противника.

Правда, немецкие самолеты атаковали несколько английских крейсеров и эсминцев, но безуспешно; лишь на следующий день немецкой авиации удалось потопить один из эсминцев — «Мэшон».

Как уже говорилось, немецкому крейсеру «Принц Ойген» посчастливилось уйти от преследования; однако на его долю не выпало никаких успехов. Англичане не смогли обнаружить сам крейсер, зато ими были уничтожены все до единого те суда снабжения, на которые рассчитывал немецкий рейдер. К тому же в судовых механизмах крейсера была обнаружена неисправность соединительных муфт. 1 июня 1941 года крейсер вошел в порт Брест и был поставлен на ремонт.

Для борьбы с небольшой группой немецких тяжелых кораблей, возглавлявшейся линкором «Бисмарк», англичане привлекли 48 различных боевых единиц, начиная с линкоров и кончая подводными лодками, а также свыше 100 самолетов. Командующий английским флотом метрополии в своем донесении указывал, что «Бисмарк» вел с превосходящими силами англичан исключительно упорную борьбу, достойную лучших страниц истории старого кайзеровского флота, и пошел ко дну, не спустив своего флага.

После гибели «Бисмарка» у представителей военно-морского флота Германии возникло много вопросов, и все они начинались с одного и того же слова: «Почему?».

Почему «Бисмарку» понадобилось продолжать поход, хотя уже на первом его этапе стало ясно, что выход немецких кораблей в море обнаружен противником?

Почему «Бисмарк» и «Принц Ойген» не попытались добить уже поврежденный английский линкор «Принс-оф-Уэльс» и не вернулись затем на свою базу для исправления полученных повреждений?

Почему корабли подошли слишком близко к берегам Ирландии?

Почему для устранения полученных повреждений надо было идти именно в Брест?

Некоторые из этих вопросов навсегда останутся без ответа, так как среди оставшихся в живых участников похода нет ни одного человека, который был бы посвящен в планы погибшего адмирала. В условиях подавляющего превосходства англичан штабу оперативного руководства войной на море приходилось строить свои решения исключительно на смелости и внезапности действий, иначе говоря, приходилось всегда идти на значительный риск, если речь заходила о том, чтобы внести какой-либо крупный вклад в общую борьбу немецкого народа за свое существование.

Между тем, как только выход в море бывал спланирован, оперативные штабы большей частью уже ничего не могли изменить в принятом плане или отсрочить его выполнение. При выходе в море «Бисмарка» фактор внезапности, как известно, был утерян. Однако при оценке этого обстоятельства нужно вспомнить о той точке зрения, на которой стоял адмирал Лютьенс во время беседы со своим предшественником по должности адмиралом Маршаллем перед самым выходом «Бисмарка» в море.

— Вот уже два командующих флотом ушли с должности из-за своих размолвок с высшим командованием, — сказал тогда Лютьенс. — Я не желаю быть третьим! Я знаю, чего хочет штаб оперативного руководства, и буду выполнять его приказы.

После приведенных выше соображений трудно, согласиться с некоторыми высказываниями капитана 1 ранга фон Путткамера, которые он приводит в своей книге «Die unheimliche See».[8] На странице 48 он пишет, например:

Действительность выглядела совсем иначе: учитывая тяжелые размолвки, возникавшие на почве отклонений от заранее разработанных оперативных планов, адмирал Лютьенс чувствовал себя связанным боевым приказом буквально по рукам и ногам.

Руководство войной на море не может осуществляться только на основе беспрекословного выполнения составленного заранее плана. Поэтому такие штабы, которые решают вопросы только оперативного характера (к ним относились прежде всего штабы групп военно-морских сил), не неся в то же время ответственности за вооружение, боевую подготовку личного состава флота, его дисциплину и моральное состояние, являются источниками постоянных неурядиц и трений.

Кроме того, немцы потеряли впустую очень много времени и позволили морской авиации противника, по прошествии почти целых двух лет войны, вырасти и укрепиться настолько серьезно, что она превратилась в конце концов в один из решающих факторов в ведении войны на море. Вскоре и подводному флоту немцев пришлось почувствовать на себе все возрастающую мощь английской авиации!

Нападение немецких войск на Россию 22 июня 1941 года было воспринято немецкими моряками весьма различно. Особенно озабочены были те из них, которые знали о выводах немецкого военно-морского атташе в Москве. В них содержались деловые и хорошо аргументированные предупреждения против недооценки Советского государства и его вооруженных сил. Немецкий военно-морской атташе занимал свой пост в течение целого ряда лет. Ему удавалось, несмотря на все препоны, чинимые русскими, доставать необходимые сведения о русском флоте и на их основе делать весьма правильные заключения о фактическом положении вещей.

С началом войны на Востоке наибольшая нагрузка ложилась на самые легкие корабли немецкого военно-морского флота, иначе, говоря — на минные заградители и тральщики, на охотники за подводными лодками и сторожевые суда, на миноносцы и торпедные катера. Советский военно-морской флот с самого начала войны перешел к оборонительной тактике, избегая всякого риска и по возможности сохраняя имеющееся.

Советские корабли не оказали серьезного противодействия немцам во время минирования Финского залива (длина его составляет 300 км, ширина у входа — 90 км). Широкое поле деятельности открылось здесь перед немецкими торпедными катерами. Катера обладали большой скоростью и были вооружены двумя торпедными аппаратами, одной-двумя легкими зенитными пушками, а также глубинными бомбами и приборами дымопуска. Каждый катер имел экипаж в 20–30 человек, а командовали ими энергичные и опытные офицеры. За первые четыре недели войны 3-я флотилия торпедных катеров потопила русский лидер «Ташкент», 2 эсминца, 1 миноносец, 1 подводную водку, 1 торпедный катер и 4 грузовых судна.[9] Поскольку некоторых успехов добились и немецкие подводные лодки, а несколько русских кораблей подорвалось на немецких минах, русские в своих действиях стали еще более осмотрительными.

В овладении опорными пунктами русского флота на Балтике (от Лиепаи до Таллина) наряду с боевыми кораблями немцев участвовали также и ударные отряды морской пехоты. Они действовали на суше в тесном взаимодействии с частями сухопутных войск и с авиацией, преодолевая в некоторых случаях весьма упорное сопротивление противника. Немецкие моряки приспособили занятые порты для собственных нужд и до конца года обеспечили транспортировку морем примерно 750 тыс. т различных военных грузов.