— Линнет, что с тобой стряслось?

Она открыла рот, чтобы ответить, но лишь покачала головой. С усилием сохраняя голос спокойным, Джейми спросил:

— Ты не ранена?

Когда она снова помотала головой, облегчение затопило его.

— Идем, моя комната тут рядом, — сказал он, обхватив ее за плечи. — Ты приведешь себя в порядок, а потом мы найдем Франсуа.

Ее головной убор съехал набок, дюжины тоненьких косиц развернулись и выпали из сеток по обе стороны лица. Как женщина, даже такая растрепанная, может выглядеть красивее всех на свете?

— Я немножко испугалась, — проговорила она неестественно высоким голосом, — но сейчас уже все в порядке.

— Не сомневаюсь, — отозвался он, открыл дверь своей комнаты и пропустил ее вперед.

Он забыл, что и его слуга, и Мартин в комнате. Оба вскочили на ноги и вытаращились на Линнет, правда, у них хватило такта отвести глаза, когда она вздернула подбородок и просверлила их гневным взглядом.

— Идите, — тихо велел Джейми и мотнул головой в сторону двери.

Эти двое выразили надежду, что с леди все в порядке, и ретировались. Через секунду слуга просунул голову в дверь, чтобы сказать:

— Вода в кувшине у жаровни теперь уже, должно быть, согрелась.

Джейми кивком поблагодарил его и подхватил кувшин по пути к столику для умывания. Пар поднимался от воды, когда он наливал ее в таз.

— О Боже! — воскликнула Линнет, впервые посмотрев на себя в зеркало.

А потом невольно рассмеялась.

Господи, помоги, разве есть на свете другая такая, как она?

Вода сделалась коричневой после того, как она вымыла руки. Пока она вытирала их полотенцем, которое подал Джейми, он взял таз и выплеснул грязную воду из окна.

Потом налил в таз еще воды и отошел, наблюдая, как она умывается. Это было интимное действо — то, которое она совершает каждый день одна в своей спальне. Вода капала с ее длинных изящных пальцев, когда они ласкали щеки и лоб. С закрытыми глазами она протянула руку. Он снова подал ей полотенце, как будто всегда делил с ней эту интимность.

Когда она промокнула лицо и открыла глаза, кожа ее была влажной и блестела. И она улыбалась ему.

Он взял у нее полотенце, чтобы стереть капельку с подбородка.

— У тебя и на шее пятна.

Джейми опустил край полотенца в таз и, не спеша, вытер длинную полоску, которая тянулась от уха и — да поможет ему Бог — до самой ключицы. Он сглотнул. Это опасная территория. Но он уже знал, что не повернет назад.

Джейми снова опустил полотенце в воду. Дыхание ее сделалось прерывистым, когда он стер еще одно грязное пятно с безупречной белой кожи прямо над корсажем. Он тоже часто задышал, увидев, как ее соски натянули ткань.

— Твое платье все в грязи, и его все равно уже не спасти, — сказал он. — Тебе лучше снять его и воспользоваться моим плащом, чтобы покинуть дворец.

Она кивнула и повернулась спиной, чтобы он расстегнул пуговицы. Он стал медленно их расстегивать, в душе молясь, чтобы все это вело к тому, о чем он думает. Ему надо бы спросить у нее, что стряслось, где она так перемазалась, но если она не желала обсуждать это сейчас, то и он тоже.

Во рту у него пересохло, когда он спустил платье с ее плеч. Это неправильно, он понимал. Возможно, потом он пожалеет, но ни один мужчина не в силах устоять против такого искушения. По крайней мере для него Линнет — яблоко в райском саду. Безумная страсть, которой он не в состоянии сопротивляться.

Он стоял тихо, не шевелясь, до боли желая прикоснуться к ней. Каждая клеточка в нем пульсировала от желания, когда он стаскивал платье вначале с груди, потом с бедер. С влажным шлепком оно упало на пол.

Переступив через платье, она повернулась, губы ее были приоткрыты. Дыхание его застряло в горле при виде розовых кончиков сосков, виднеющихся сквозь тонкую белую ткань рубашки. Когда он поднял взгляд к лицу, она смотрела на него широко открытыми голубыми глазами, смотрела так, словно он для нее единственный мужчина на свете.

— Джейми… — прошептала она, наклоняясь к нему.

Он притянул ее к себе и впился ртом в губы. Боже, как же он хочет ее!.. Руки Линнет вцепились ему в волосы, язык искал его язык. Желание превратилось в бушующий огненный шквал.

И она воспламенилась так же, как и он. Когда Линнет сцепила руки у него на шее, ему было все равно, рай это или ад. Он стиснул ладонями ее ягодицы и прижал к своему пульсирующему естеству. Сейчас. Он хочет ее прямо сейчас.

Нет, вначале он хочет ощутить ее горячую, обнаженную плоть под своими ладонями. Он оторвался, тяжело дыша. Губы ее припухли от поцелуя.

— Твоя рубашка, — вот все, что ему удалось вымолвить.

Она кивнула и взялась за подол.

— Медленно, — попросил он, опустился на колени и пробежал ладонями по обнаженным бедрам, когда она приподняла ткань вверх.

Закрыв глаза, он прислонился голоной к ее бедру и стал скатывать чулки вниз, дюйм за дюймом. Она еще потянула рубашку, и его лицо дотронулось до обнаженной кожи.

— Прикоснись ко мне, — попросила Линнет, и это все, чего он хотел.

Между ними всегда было так: разделенное вожделение, не ведающее ни неловкости, ни смущения, ни отказа.

Она задрожала от поглаживания его ладони вверх по внутренней стороне бедра. Когда он коснулся ее сердцевины, она уже была горячей и влажной, и он подумал, что вот-вот взорвется. Она наклонилась вперед и оперлась о стол для умывания, ухватившись за него обеими руками, а он ласкал пальцами чувствительный бутон. Когда же она опустила голову и прислонилась лбом к столу, он прикусил гладкую округлую плоть ее ягодицы зубами.

Джейми просунул палец внутрь, и она ахнула. Горло его сжалось. О Боже, в первый раз все произойдет слишком быстро.

Он жаждал вкусить ее с того момента, как опустился на колени, и не встанет, пока не сделает этого.

— Повернись и обопрись спиной о стол, — сказал он.

Она без слов подчинилась. Рубашка упала вниз, и он потянул ее вверх, обнажая золотистый треугольник волос. Он взглянул на нее:

— Ты очень замерзнешь, если снимешь рубашку?

Одним движением она скрестила руки, стянула рубашку через голову и отбросила в сторону.

Груди ее были прекрасны, как всегда. Он накрыл их ладонями. Она застонала, когда он наконец прижался к ней ртом. Ни у одной женщины нет такого вкуса. Что священники знают о женщинах, если провозглашают это грехом?

— Да, да… — шептала она между судорожными вздохами, запутавшись пальцами в его волосах.

Плоть его пульсировала, пока он лизал и посасывал. Каждый вздох и стон говорили ему, что она все ближе к кульминации. Ему хотелось услышать ее крик наслаждения, знать, что никакой другой мужчина не может сделать это для нее.

Он просунул в нее палец, лаская чувствительное местечко языком. Как же он любит, когда ее дыхание вот так меняется. Он знает ее, умеет читать ее тело, словно она продолжение его самого.

Ее крик экстаза был сладчайшей музыкой для мужских ушей.

— У меня… подкашиваются… ноги, — слабо выдохнула она между частыми вдохами и выдохами. — Я упаду…

— Я держу тебя.

Он взял ее рукой под колени и поднял к себе на грудь, вставая на ноги. Когда она обвила вялыми руками его шею, он поцеловал ее глубоким поцелуем, напоминая, что до полного завершения еще очень далеко.

Она томно улыбнулась ему и вскинула бровь:

— В этот раз ты не пожалеешь, нет?

Он покачал головой и понес ее к кровати.

После долгих недель воздержания его чувственный голод был настолько сильным, что Джейми трясло. Он любил ее, словно в первый раз и, возможно, в последний. Их страсть друг к другу была бездонной и бездумной.

После он лежал, обнимая ее за спину, с одной лишь мыслью в голове: «Это то, чего я хочу».

Так зачем же он борется с собой? Так все и должно быть. Оуэн прав. Если она женщина, которую он желает — а это так, — значит, он должен остаться и завоевывать ее, а не покидать поле боя.

Он провел ладонью по ее спине и обхватил ягодицу. Когда она вздохнула и задвигалась, прижимаясь, он про себя улыбнулся. Усилия по ее завоеванию будут гораздо приятнее, чем попытки устоять перед ней. Да, это будет совсем не наказание.